По дороге домой, когда я шел мимо Больницы Хэррик, чья-то рука схватила меня за плечо и я инстинктивно скользнул под нее, словно кот, который не хочет, чтобы его гладили. Повернувшись, я увидел Сократа.
«О, ты уже не та напуганная рыбешка, не правда ли?»
«Что ты здесь делаешь, Сок?»
«Иду гулять».
«Ну и отлично».
Мы шли молча квартал или два, затем он спросил: «Который час?»
«Э-э, сейчас около…», — тут я спохватился, — «около сейчас».
«А где мы находимся?»
«Здесь».
Он не произнес больше ни звука, а мне захотелось вдруг поговорить, и я стал рассказывать ему о своем новом чувстве свободы, своих планах на будущее.
«Который час?»
«Сейчас», — вздохнул я, — «Не нужно мне все время…»
«Где мы находимся?» — невинно спросил он.
«Здесь, однако…»
«Послушай меня», — перебил он, — «Оставайся в настоящем. Ты ничего не можешь изменить в прошлом, а будущее никогда не будет приходить к тебе в точности таким, каким ты его представлял или ожидал увидеть. Никогда не существовало прошедших воинов, также как никогда не будет будущих воинов. Воин — здесь, сейчас. Твои страдания, страх и гнев, сожаления или чувство вины, твоя зависть, планы и желания живут только прошлом… или в будущем».
«Погоди-ка, Сократ. Я отчетливо помню, как гневался в настоящем».
«Не так», — сказал он, — «Ты подразумеваешь, что ты действовал гневно в тот момент. Это естественно; действие происходит всегда в настоящем, потому что оно есть выражение тела, которое может существовать только в настоящем. Но ум, видишь ли, подобен фантому и, фактически, никогда не существует в настоящем. Его единственная власть над тобой заключается в вырывании твоего внимания из настоящего».
Я наклонился, чтобы завязать шнурок и ощутил какое-то прикосновение к своим вискам.
Я завязал шнурок и выпрямился, обнаружив, что оказался в маленькой, старой, пыльной часовне без окон. В полумраке я едва различил очертания старых гробов, вертикально стоящих в углу.
Меня сразу же охватило сильное чувство страха, особенно тогда, когда я осознал, что в этом затхлом воздухе, я не мог различить никаких звуков, как будто все звуки умерли. Сделав пробный шаг, я заметил, что нахожусь внутри пентаграммы — пятиконечной звезды, нарисованной коричнево-красной краской на полу. Я пригляделся. Это была высохшая… или высыхающая… кровь.
Позади себя я услышал рычащий хохот, настолько гнусный, настолько ужасающий, что во рту у меня сразу появился металлический привкус. Инстинктивно, я повернулся лицом к чешуйчатой, омерзительной твари. Она дышала мне прямо в лицо и тошнотворно-приторная вонь мертвечины чуть не свалила меня с ног.
Тварь ощерилась и показала мне свои черные клыки. Потом она прошипела: «Ид-ди к-ко м-мне-е!» Я хотел было повиноваться, но вмешались мои инстинкты. Я не пошевелился.
Она заорала громко: «Дети мои, взять его!» Гробы в углу комнаты сначала зашевелились, потом открылись, из них, подобно зомби, стали выходить отвратительные, разлагающиеся человеческие трупы. Я резко крутанулся вокруг, ища выхода. Тут дверь часовни открылась позади меня и, спотыкаясь, вошла юная женщина, лет девятнадцати, она упала прямо у границы пентаграммы. Дверь осталась открытой, и через нее врывался сноп света.
Женщина была прекрасна; одета в белое. Она застонала, будто от боли, и произнесла едва слышным голосом: «Помоги мне. Пожалуйста, помоги мне». Ее глаза были полны слез и умоляли, в них отражалось обещания благодарности, награды и неутолимого желания.
Я взглянул на приближающиеся фигуры трупов. Я взглянул на женщину и на дверь.
Тут ко мне пришло Чувство: «Оставайся там, где стоишь. Пентаграмма — это настоящий момент. Внутри нее ты в безопасности. Демон и его приспешники — это прошлое. Дверь — это будущее. Будь бдителен».
Как раз в это мгновение, девушка снова застонала и перевернулась на спину. Ее платье задралось почти до талии, полностью обнажив одну ногу. Она протянула ко мне руки, умоляя, соблазняя: «Помоги мне…»
Опьяненный желанием, я рванулся за пределы пентаграммы.
Женщина зарычала, обнажая багрово-красные клыки. Демон и его компания победно взвыли и бросились ко мне. Я нырнул в пентаграмму.
Лежа на тротуаре, встряхнув головой, я посмотрел вверх на Сократа.
«Если ты уже достаточно отдохнул, не возражаешь против дальнейшей прогулки?» — сказал он мне. Мимо нас пробегали первые утренние физкультурники, вопросительно глядя в нашу сторону.
«Тебе обязательно каждый раз пугать меня до смерти, когда нужно что-то объяснить мне?» — проскрипел я.
«Пожалуй», — ответил он, — «когда речь идет о чем-то особо важном».
Немного позже, я спросил с глуповатым видом: «Ты не стал бы просить телефончик у той дамочки, не правда ли?» Сократ хлопнул себя ладонью по лбу и воздел глаза к небу.
«Я надеялся, что ты, все-таки, извлечешь урок из этой мелодрамы?»
«В целом», — сказал я, — «оставайся в настоящем — это безопаснее. И не выходи из пентаграммы ради кого бы то ни было, особенно с клыками».
«Правильно», — усмехнулся он, — «Не позволяй чему бы или кому бы то ни было, и менее всего своим мыслям, увлекать тебя из настоящего. Наверное, ты слышал эту легенду о двух монахах:
Два монаха, один пожилой, другой юный, шли по скользкой, размокшей от дождя лесной тропинке, возвращаясь в Японию, в свой монастырь. По пути, они повстречали молодую, очень красивую женщину, которая стояла на берегу, у бурного потока грязной воды. Увидев ее затруднительное положение, старый монах подхватил ее в свои сильные руки и перенес ее через поток. Она улыбнулась и обвила его шею руками, пока он не поставил ее осторожно на другом берегу. Женщина поблагодарила монаха, поклонившись ему, и оба монаха молча продолжили свой путь дальше.
Когда они приближались к воротам своего монастыря, молодой монах, наконец, не выдержал: «Как ты мог нести эту красавицу на руках? Мне кажется, такое поведение не к лицу человеку духовного сана?»
Пожилой монах взглянул на своего товарища и сказал: «Я оставил ее там. Ты все еще несешь ее?»
«Похоже, впереди предстоит много работы», — вздохнул я, — «как раз тогда, когда мне казалось, что я уже к чему-то пришел».
«Твое дело не „приходить к чему-то“ — а быть здесь. Дэн, ты, все еще, едва ли живешь полностью в настоящем. Тебе удается сфокусировать ум здесь и сейчас только когда ты делаешь сальто или когда я тебя одергиваю. Сейчас для тебя пришло время прикладывать усилия как никогда, чтобы у тебя появился хотя бы шанс найти Врата. Они здесь, перед тобой; открой глаза, сейчас!»
«Но как?»
«Просто сохраняй внимание в настоящем моменте, Дэн, и ты освободишься от мыслей. Когда мысли прикасаются к настоящему, они растворяются». Он собрался уходить.
«Подожди, Сократ. Прежде чем ты уйдешь, скажи мне, этим старым монахом из рассказа был ты? Очень похоже, что ты поступил бы также».
«Ты все еще несешь ее?» Рассмеялся он и исчез за углом.
Оставшиеся несколько кварталов до дома я пробежал легким бегом, принял душ и крепко уснул.
Когда я проснулся, то отправился на прогулку, продолжив медитировать так, как посоветовал мне Сократ, все больше и больше фокусируя свое внимание на настоящем моменте. Я пробуждался к миру и, словно дитя, снова возвращался к своим чувствам. Небо казалось светлее, даже в туманные дни мая.
Я ничего не говорил Сократу о Линде. Возможно, по этой же причине, я не рассказывал Линде о своем учителе. Они были разными частями моей жизни; и я чувствовал, что Сократа больше интересует моя внутренняя подготовка, чем мои мирские отношения.
Я не получал никаких известий о Джой, кроме воспоминаний и сновидений. Линда писала мне почти каждый день и, иногда, звонила, так как устроилась на работу в телефонной компании Бэлл.
Университетские занятия шли гладко изо дня в день. Однако, моим настоящим учебным классом, был Клубничный Каньон, где, подобно ветру, я гонял, по холмам, теряя счет расстоянию, наперегонки с зайцами. Иногда, я останавливался, чтобы помедитировать под кронами деревьев или просто вдохнуть аромат свежего бриза, поднимающегося снизу из далекой искрящейся бухты. Я садился, и на протяжении получаса, смотрел на солнечные блики океана и на облака, плывущие надо мной.
