— На все вопросы, один ответ: — у нас есть пулемет, а у вас его нет![54]

Над ним тут же просвистела пуля, но он, и не подумав спрятаться, сунул два пальца в рот и протяжно свистнул, а затем крикнул обращаясь к стрелявшему:

— Эй, тебе, что еще мало?

На турецкой стороне сразу же вспухли несколько дымков от выстрелов, но Будищев уже сидел внизу и смеялся.

— Мне казалось, вы более осмотрительны в бою, — укоризненно заметил Гаршин, — право, глупо так рисковать своей жизнью!

— Виноват, вашсковородь, — скороговоркой ответил ему Дмитрий, — молодой ишо, вот подрасту, так сразу исправлюсь!

— Шут!

— Ладно, не бухти Сева, больше не буду.

Убедившись в невозможности обойти русских с фланга, османы предприняли еще несколько фронтальных атак, но всякий раз бывали с уроном отбиты и откатывались на прежние позиции. И весьма немалая заслуга в этом была у расчета так кстати захваченной у турок митральезы. Обоймы с патронами опустошались одна за другой, так что специально выделенные для их перезарядки солдаты едва справлялись со своей работой. Будищев осунулся, до одури надышался пороховым дымом, полуоглох от бесконечной трескотни, но продолжал, стиснув зубы, поливать свинцовым дождем наседающего противника.

Ситуация усугублялась погодой. Страшная жара, обычная для этого времени года в Болгарии, жестоко изнуряла русских солдат. Взятые с собой запасы воды давно кончились, а пополнить их возможности не было. Страдая от жажды, они, тем не менее, проявляли большую стойкость и каждый раз когда турки подходили слишком близко, переходили в контратаку отгоняя противника штыками.

Наконец, посланный за патронами Штерн вернулся ни с чем, и тяжело опустившись на землю, хрипло выдохнул: — все!

— Что, все? — повернул на него воспаленный взгляд Будищев.

— Нет больше патронов!

— Совсем?

— Совсем!

— Сволочи!

— Кто?

— Турки, конечно, могли бы и больше оставить.

— Кажется, у вас скоро будет возможность высказать им эту претензию, — невозмутимо заметил Гаршин.

— В смысле?

— Они снова собираются атаковать. Кажется, нам нужно снова браться за винтовки.

— Твоя правда, Сева, — устало вздохнул Дмитрий и направился к своей "турчанке" лежащей неподалеку.

Любовно взявшись за ложе, он ласково провел рукой стволу и скривил потрескавшиеся губы в подобии улыбки.

— Привет, Маруся, неужели ты думала, что я тебя брошу?

— Интересно, питаете ли вы подобную привязанность хоть к одному живому существу? — не смог удержаться от шпильки Всеволод.

— А как же, — и не подумал обидеться Будищев, — к Федьке Шматову, например. Он мне для нее патроны искал, и потому я любил его ничуть не меньше.

Отбить этот последний штурм оказалось труднее всего. Обескровленные в бесконечных контратаках, а также потерявшие множество людей при обстреле, русские роты все же вышли вперед и ударили штыки. Даже Дмитрий, у которого после целого дня стрельбы из митральезы дрожали руки, плюнул на все и сразу же прицепил к своей винтовке штык.

— Давно хочу спросить, — поинтересовался идущий радом Лиховцев, — отчего у одних турок штыки как у нас игольчатые, а у других тесаки?

— Леха, меня от твоей любознательности кондратий хватит, — пробурчал в ответ Будищев. — Все просто, тот, у кого я этот штык приватизировал, был унтером, им положены ятаганы, а у остальных игольчатые. Понятно?

— Как ты сказал, приватизировал?

— Ну, это как украл, только еще бесстыднее.

Турецкие ряды были все ближе. Уже можно было в подробностях различить черты их лиц или подробности обмундирования, если бы кому-то оставалось до них дело. Ни те, ни другие не стреляли, видимо экономя боеприпасы, а может быть, дойдя уже до крайней меры ожесточения, когда хочется лично кромсать ненавистного врага штыком или ломать прикладом, так чтобы был слышен треск костей.

Наконец не выдержав напряжения, противники бросились друг к другу. Сил кричать уже не было, и из пересохших глоток вырывалось что-то вроде надсадного хрипа. Еще секунда и две волны, синяя и темно-зеленая сшиблись между собой, и закипела кровавая схватка. Дмитрий бил, колол, отбивал вражеские удары и уворачивался от штыков противника, с тем, чтобы тут же ответить ударом на удар и, сбив врага с ног идти дальше.

Кажется, османы тоже растратили в сегодняшних бесплодных атаках все свои силы, потому что вскоре их аскеры совершенно утратили свой боевой дух и начали пятиться, а затем просто побежали. Гаршин все это время дравшийся вместе со всеми высочил вперед и, заорав: — "ура", двинулся дальше.

— Куда тебя хрен несет? — успел подумать Будищев, но видя, что за ним рванули остальные, тоже прибавил шаг.

Догнав нескольких отставших турок они прикололи их штыками, и готовы были двигаться дальше, как вдруг только что панически бежавшие аскеры остановились и, обернувшись к преследователям, начали стрелять. Первым свалился получивший пулю в ногу Лиховцев, Штерна Дмитрий сбил с ног сам, и тут же упав на землю, крикнул: — "ложись!" Гаршину. А увидев, что тот не понимает, подсек его своей ногой и заставил-таки опуститься.

Затем он одним движением отстегнул штык, и вложил его в ножны. Дальше он действовал как автомат. Не успев опуститься на землю, Дмитрий резко перекатился в сторону и, устроившись на спине, перезарядил винтовку. Затем на секунду приподняв голову, прицеливался и тут же выстрелив, опускался обратно. Рычажный затвор позволял ему проделывать это очень быстро, и потому скоро рядом с ними не осталось ни одного живого турка.

— Леха ты как? — крикнул он раненому товарищу.

— Нога! — простонал тот сквозь зубы.

— Сева, Коля, — окликнул он остальных, — ну-ка хватайте Лиховцева и тащите его к нашим, а я вас прикрою.

— Давайте вместе, — не согласился с ним Гаршин, но Будищев не стал его слушать.

— Отставить разговорчики! Кто здесь ефрейтор, я или тараканы? Приказываю тащить рядового Лиховцева на перевязочный пункт, причем по-пластунски и по возможности не поднимая задниц.

— Вольноопределяющегося Лиховцева, — машинально поправил его Штерн.

— Блин, Коля, после боя будешь умничать! Как доползете, можете обжаловать мой приказ у вышестоящего начальства, а теперь — исполнять!

— Есть, — нехотя отозвались приятели и попытались подхватить Алексея под руки и потащить так,

— Вы чего охренели? — злобно ощерился на них Дмитрий. — Разверните шинельную скатку, да тащите его на ней, а то угробите, нафиг. И ногу перетянуть не забудьте, не то кровью истечет.

— Может все-таки все вместе? — попробовал переубедить товарища Штерн.

— Коля, блин, — выругался тот в ответ, — да тащите уже, а я вас прикрою! А будете чухаться, Лиховцев точно дуба врежет. Не бойся, я следом за вами потихонечку.

От турок не укрылось, что на поле остался один единственный русский солдат, однако добраться до него никак не получалось. Как они не старались окружить и захватить его, хитрый гяур, ловко прятался в складках местности, ни на секунду не оставаясь на одном месте. Каждый его выстрел находил цель, а сам он тут же перекатывался в сторону, оставаясь невредимым от ответного огня.

— Эй, шакал! — закричал, потеряв терпение, один из преследователей одетый в отличие от аскеров в богатую черкеску. — Хватит бегать. Сдавайся, а не то я из твоей шкуры ремней нарежу!

— Где-то я твой голос уже слышал, — прошептал про себя Будищев, но отвечать не стал и лишь навел винтовку в сторону кричавшего.

— Что молчишь, собака? — осведомился башибузук и несколько раз выстрелил из своего винчестера.

Одна из пуль взбила пыль совсем не далеко от притаившегося Дмитрия, и тот жалобно закричал, как будто его ранили. Сардонически рассмеявшись, черкес вскочил на ноги и бросился вперед, рассчитывая захватить раненного солдата. Тут же щелкнул выстрел и джигит опрокинулся на спину. Правда пуля не убила его, а по какой-то невероятной траектории, ударив по замку винтовки, срикошетировала ему прямо в рот и выбила несколько зубов. Зажав рану рукой и невероятным усилием воли удержавшись от крика, башибузук услышал слова, во сто крат усилившие его боль.