— Она же сладкая!

Кезума кивает, принимая у меня пустую чашку, и тут же зачерпывает новую порцию.

— Правильно, сладкая. А теперь дай-ка мне свою руку.

Молодые воины продолжают разделывать тушу, отделяя ребра и бедра, чтобы зажарить сегодня или отнести завтра в деревню, но Кезума делает перерыв, чтобы заняться мной. Для начала он отрезает узкую полоску шкуры, сантиметров двенадцать длиной и около четырех шириной, от края вспоротого брюха козы. Он прижимает полоску к тыльной стороне моей ладони, белоснежным мехом вверх, а влажной, скользкой стороной к моей руке, и пальцами что-то замеряет. Потом он кладет полоску на плоский камень и острием ножа делает два продольных разреза — один подлиннее, второй покороче. Снова взяв мою левую руку, он просовывает кисть в длинный разрез, так что он охватывает запястье, а потом вставляет мой средний палец в меньший разрез.

— Так положено во время орпула. Молодые воины приходят сюда сразу после обрезания, чтобы узнать о лечебных корнях и травах и убить свою первую корову. А больные приходят, чтобы поправиться. А это, — он показывает на мою руку, которую сейчас украшает полоска козлиной шкуры, охватывающая средний палец наподобие перевернутой буквы «У», — это такой специальный браслет, который приносит удачу. Если ты получаешь его во время орпула, то не должна снимать до тех пор, пока не вернешься сюда, или пока он сам не упадет. Тогда удача будет с тобой.

Я осторожно глажу мягкие волоски на своем новом браслете; сторона, обращенная к коже, все еще влажная.

Остаток дня мы в основном бездельничаем. Кезума и остальные делают себе новые браслеты из козлиной шкуры, лениво точат ножи о речные камни и наблюдают за тем, как жарится козлятина. Меня опять угощают печенью, но на этот раз не сырой, а жареной. Тотиясо, что мы не съедим сегодня, тщательно заворачивают в листья, кладут посредине нашего лагеря и прикрывают сверху ветками.

— Сегодня мы не будем спать, — объявляет Кезума, — на случай, если за мясом придет лев.

Я на девяносто процентов уверена, что это шутка, но все-таки решаю справить все свои нужды до того, как стемнеет.

Днем мы с Кезумой и Лейаном бродим по склону оврага в поисках трав и кустов, которые Кезума хочет показать мне. Он очень строгий учитель: ходит быстро, требует, чтобы я поспевала за ним и при этом записывала все в синюю тетрадку — он вручил ее мне в первый же мой день в Танзании. Лукуноной — это дерево, чья кора используется для лечения болей в желудке. Корни дерева орукилорити кипятят, чтобы получить напиток, делающий воинов свирепыми, а из его колючих веток сооружают ограды вокруг жилища. Огаки — это «дерево прощения»; его ветку приносят соседу, если хотят за что-нибудь извиниться. Веточку оркиниейе можно пожевать, чтобы почистить зубы: у нее свежий мятный вкус. На мой взгляд, большинство этих растений выглядит совершенно одинаково, к тому же почти все они колючие.

Мы долго бродим вверх и вниз по склону. Кезума диктует, я записываю, а Лейан собирает травы, ветки и кору. День стоит сухой и жаркий, и, когда мы возвращаемся в лагерь, с меня градом катит пот.

Быстро темнеет. На ужин мы едим зажаренные на костре козьи ребра и пьем чай, «который делает людей безумными». Но, то ли потому, что я не принадлежу к масаям, то ли потому, что и так безумна, этот напиток никак на меня не действует. Двое юношей приносят еще груду зеленых веток и устраивают для меня ложе. Мы все лежим в темноте — я на ветках и в спальном мешке, мужчины просто на земле — и какое-то время рассказываем истории и загадываем загадки. Кезума переводит для меня:

— «Если ты совсем один и сам убиваешь козу, кто первым попробует ее мясо? Ответ: твой нож».

Наверное, чай все-таки действует на меня, потому что, едва закрыв глаза, я вижу себя и Эрика в незнакомом европейском городе, который почему-то кажется мне родным. Мы идем по зеленой улице и обсуждаем, куда нам лучше отправиться: на выставку или в ресторан. Часа в три или четыре ночи я просыпаюсь, слышу, как разговаривают и смеются мужчины, и тут же засыпаю опять. На этот раз я вижу себя в книжном магазине. Я беру какую-то книгу и на последней странице обложки, там, где обычно печатают краткое содержание, читаю о своей любви к Д. и о том, как мы расстались. И Д. тоже здесь; он смотрит на книжку мне через плечо и спрашивает: «Неужели ты не знала?» В пять я окончательно просыпаюсь, бодрая и отдохнувшая. Уже светает. Я готова снова карабкаться по этой проклятой горе и, если останусь жива, наконец-то принять долгожданный душ в доме Кезумы в Аруше.

Обратная дорога вверх по склону горы оказывается еще тяжелее, чем я ожидала; уже через пять минут я тяжело дышу и обливаюсь потом. Кезума вырезает для меня посох, а Элли берет мой рюкзак: теперь ему приходится нести два. Мне очень стыдно, но он продолжает весело болтать всю дорогу, хотя у меня нет сил отвечать ему. И, да, теперь я уже не сомневаюсь — Элли точно заигрывает со мной. Он рассказывает о том, как работал гидом и водителем на сафари. Через несколько дней он повезет нас на ночное сафари в кратере Нгоронгоро. И механиком он тоже успел поработать.

Это оказывается очень кстати, потому что через час после того, как мы садимся в машину, у нас кончается бензин. Машина удушливо кашляет и останавливается посреди пустой, обрамленной акациями дороги. За кустами почти сразу начинается горная цепь. Я не Замечаю поблизости никаких признаков цивилизации, но время от времени по дороге все-таки проезжают машины. Пока Кезума пытается остановить одну из них, чтобы доехать до заправки, Элли умудряется сам завести машину. Для этого ему приходится отсосать, в буквальном смысле этого слова, с помощью рта (!), из бака примерно литр бензина (выясняется, что он не совсем кончился: просто шланг в баке не достает до самого дна) и перелить его в канистру, которая потом привязывается к капоту и напрямую соединяется с двигателем. Если Элли пытался произвести на меня впечатление своим мастерством, ему это вполне удалось. Я отдаю парню свою последнюю бутылку воды и обещаю, что в Аруше куплю специально для него пива.

— Это меньшее, что я могу для тебя сделать.

— Идея мне нравится. — Он выплевывает воду на землю, улыбается и подмигивает мне.

Тем же вечером я на самом деле угощаю Элли пивом. Кезума идет вместе с нами, вероятно, для того, чтобы уберечь мою девичью честь. Единственный раз за все время знакомства я вижу его в европейской одежде: белой, застегнутой на все пуговицы рубашке и черных джинсах. В сочетании с черной кожей и украшениями из белых бусин все это выглядит безумно стильно. Втроем мы проводим время совершенно невинно, но я все время чувствую на себе взгляд Элли.

И мне это очень нравится.

Сегодня вечером во всем кратере Нгоронгоро нет белой женщины круче, чем я. Возможно, я была бы еще круче, если бы не думала об этом непрерывно.

К тому времени, когда я, Кезума, Элли и Лейан прибываем к месту, где разбит наш лагерь, уже начинает темнеть. Оказывается, здесь очень оживленно: куча туристов из Европы, плюс их танзанийские проводники и повара, плюс несколько случайно затесавшихся зебр. День у нас был долгим и насыщенным. В восемь утра мы выехали из дома Кезумы в Аруше и для начала направились к озеру Маньяра, в маленький, расположенный в долине парк, примерно в часе езды от города. Это было мое самое первое сафари, и, хоть мы и не стали свидетелями ни одного кровавого убийства, что, возможно, и к лучшему, я все-таки видела, как слоны с корнем вырывают деревья, как семейство бородавочников выкапывает вкусные корешки и как дерутся жирафы — не сказать, чтобы это было очень страшное зрелище. Элли сидит за рулем «лендровера», который он арендовал для этой поездки, а мы с Кезумой и Лейаном расположились на заднем сиденье и непрерывно крутим головами.

Я ожидала попасть на примерно такое сафари, как показывают по каналу «Дискавери» или описывают в географических журналах: местный гид с микрофоном вещает целому автобусу туристов: «Обратите внимание, это африканский лесной слон. Клыки у него несколько длиннее, чем у слона из саванны, и направлены вниз…» Но все оказалось совсем не так. Больше всего наше сафари походило на экскурсию с близкими друзьями в самый удивительный в мире зоопарк. Мы вместе замирали и шепотом восхищались при виде бредущих через заросли слонов, вместе пугались, заметив огромную змею, равнодушно проползшую мимо стола для пикника, за которым мы перекусывали; вместе умилялись и ахали при виде крошки-бабуина на руках у матери. А потом все вместе мы отправились в кратер Нгоронгоро. По дороге мы остановились у бара, чтобы купить пива для меня и Элли и кока-колы для Кезумы и Лейана. Рядом с баром — крошечная мясная лавка, где по стенам, как пальто на вешалках, висят освежеванные козьи туши. Хотя Кезуме и нельзя пока пить пиво, я сфотографировала его с моей бутылкой в руке. Все от души веселились. Потом разговор зашел о синих китах.