— Какая разница? Может быть, война длилась сорок минут, потому что за грохотом артиллерии британцы не сразу расслышали крики арабов, что те сдаются. В этом эпизоде присутствует несколько элементов, характерных для всякой войны и знакомых любому, кто был на войне. Кретинизм с большой буквы, и пакет чипсов в придачу. Шейх и его приближенные знали, что к ним приближается британский флот, и они все собрались в одном месте, во дворце шейха.

Потому что арабские прорицатели утверждали, что снаряды с британских канонерских лодок не долетят до берега. Идиотизм с большой буквы. Впрочем, как я уже говорил, в каждой войне есть своя доля идиотизма. Вряд ли кто-нибудь знает, что стало с этими прорицателями, но я готов спорить, что во дворце их не было.

Дворец разрушили до основания. Причем только дворец. Ни одно близстоящее здание не пострадало. Когда с яхты шейха стали палить по британскому флоту, огонь был такой хилый, что британский командующий даже не сразу его заметил, то есть заметил, но не придал значения и потопил яхту уже в самом конце, когда та подошла слишком близко. Отсюда мораль: профессионалы не прибиваются на убийство, и технология всегда побеждает.

Когда яхта шейха «хлебнула» воды, они тут же подняли британский флаг. Мораль: большинство из тех, кто воюет, воевать вовсе не хочет и ждет только повода, чтобы побыстрее сдаться. Вот почему в военной истории так много рассказов о подвигах и героизме — потому что их очень мало, подвигов и героизма.

* * *

Одли поднимается на борт. Его встречает сам Бруно, который совсем не похож на злобного и опасного психопата, хотя, как я понимаю, тем они и опасны, злобные, невменяемые психопаты. И он совсем не похож на крутого морского волка. Он мне напомнил одного моего знакомого хормейстера, ужасно нудного дядьку, который каждые полтора года объявлял о приходе Мессии. У него седые кудрявые волосы, и пуловер на нем — кошмарный.

— А где Томмо? — спрашивает он, сияя улыбкой.

— Кто?

— Ну, он поехал тебя забрать.

— А-а, этот товарищ. Он сказал, что он всё — домой.

Бруно багровеет. Словно какая-то экзотическая ящерица в процессе ухаживания в брачный сезон. От улыбки до злости — за две секунды. Я в жизни такого не видела: чтобы лицо у человека стало по-настоящему багровым. Малоприятное зрелище.

— Найди его, — кричит он, обращаясь к кому-то из матросов-малайцев. — Найди его и скажи, что он уволен. Скажи ему, что я уволил его вчера. Нет, скажи, что он вообще у меня не работал. — Малаец прыгает в катер, с каким-то даже подозрительным воодушевлением — я это вижу, даже при таком низком качестве картинки.

— У вас один катер? — интересуется Одли.

— Нет. У меня их четыре. Соберешься погружаться, выбирай любой. — Лицо у Бруно резко бледнеет и только на скулах остаются два красных пятна.

— Отлично.

— И если тебе вдруг захочется поиграть в теннис, у нас есть корт. Единственный теннисный корт на тысячу миль вокруг. И единственный боулинг — на две тысячи миль.

«Универсальный», насколько я вижу, пребывает в полном упадке. Все очень запущено. Матросы прячутся по углам, где тенек, и горестно смотрят на Одли, как бы в безмолвной мольбе, чтобы их пристрелили. Повсюду — какие-то ящики и коробки.

— Наверное, все это великолепие обошлось тебе очень недешево, — замечает Одли.

— У меня были средства.

— Я слышал, тебе его мама купила.

Да уж, дипломат из Одли — никакой.

— Не хочешь чего-нибудь выпить? — Бруно открывает банку кока-колы, переливает ее содержимое в стакан и отдает стакан Одли.

— А другого чего-нибудь нет? — спрашивает Одли.

— Нет. Чипсы будешь?

— С ароматом жареного страуса? Я таких еще не пробовал.

— Их уже не выпускают. Сняли с производства четыре года назад. У меня есть еще несколько ящиков. Но это уже последние.

Одли резко прекращает жевать.

— Слушай, Бруно, а как ты вообще додумался до этой затеи с авианосцем?

— Я работал в бюро ритуальных услуг. Мне удалось скопить денег, и я подумал, а не купить ли мне авианосец. Когда живешь на корабле, в этом есть свои плюсы. Например, можно годами не сходить на сушу.

— А почему ты не хочешь на сушу?

— Хочу посмотреть, на что это похоже, когда сходишь с ума.

— И как ощущения?

— Неприятные. По-настоящему неприятные.

— Тогда зачем ты все это затеял?

— Потому что мне так захотелось. Я знал одного человека, который хотел, чтобы его публично казнили. Неужели тебе никогда не хотелось сделать что-то такое, что все остальные сочтут полным идиотизмом?

Одли отпивает колы.

— И что еще хорошо в море: можно делать, что хочешь.

Одли отпивает колы.

— Кстати, ты не сказал мне спасибо за колу. Смертным следует быть осторожнее. Знаешь историю про Вечного Человека?

— Нет.

— Это местная легенда. Большой Вождь умер и отправился на Небеса, повидаться с Тем, Кто Сидит Наверху. «Тебе повезло, — объявил он сразу, как только пришел. — Я самый лучший из всех людей, кто когда-либо поднимался на небо». «Ты прав, — сказал Тот, Кто Сидит Наверху. — Ты самый лучший из всех, кто тут был, есть и будет. Так что ты нужен нам весь. Иди забери свое тело и возвращайся обратно к нам». Большой Вождь вернулся на землю, забрал свое тело и поднялся обратно на небо. И вот он стучится в небесную дверь. «Я пришел, — говорит. — Открывайте». «Нет, нет, — говорит Тот, Кто Сидит Наверху. — Мы тебя впустим, когда ты придешь целиком». «Но я уже целиком», — говорит Большой Вождь. «Нет, ты должен собрать каждый свой волосок, каждый обрезанный ноготь, каждую чешуйку кожи, каждую капельку слюны». «Но на это уйдет целая вечность», — говорит Большой Вождь. «Вот и не теряй драгоценное время», — говорит Тот, Кто Сидит Наверху. Так что Вечному Человеку пришлось возвратиться на землю, чтобы собрать всю свою перхоть, и понятно, что он разозлился. Ему по-прежнему хочется на небеса, так что он вымещает злость только на нехороших людях. Он испытывает людей, и если они не проходят этого испытания, он их наказывает. Как правило, убивает на месте.

— Спасибо за колу. А ужин будет? — спрашивает Одли.

— Еще чипсов хочешь?

— А рыбы у тебя нет?

— Я рыбу не ем.

— Почему?

— Цигуатоксин. Паразиты. Я тебе расскажу про паразитов. А если не паразиты, тогда загрязнение воды. Ты не поверишь. Я даже в правительство написал. Ну, насчет загрязнения. Сейчас я тебе покажу письмо. — Бруно исчезает минут на пять. Я никак не пойму, то ли Одли доволен, что Бруно ушел, то ли нет. Бруно возвращается с целой пачкой листов.

— Ага, понятно, — говорит Одли, бегло просмотрев письма.

— Ты же ничего не прочел.

— Общий смысл я уловил.

— Нет, ты прочти их внимательно. — Бруно опять багровеет.

Пару минут Одли делает вид, что читает. Мы уже поняли, что Бруно лучше не злить.

— Да, вот это я называю хорошей прозой, — говорит Одли, — Кстати, я как раз и хотел поговорить о письме.

— И какое из этих писем тебе больше всего понравилось? — спрашивает Бруно.

— Э… первое.

— Одли, ты не обидчивый человек?

— Нет, не обидчивый.

— Ну, тогда я скажу, что ты просто тупой идиот. В первом письме все совершенно не так, как надо.

— Да, пожалуй, ты прав. Так вот, про письмо…

— Прочитай их внимательно, — говорит Бруно и достает пистолет.

— Ну вот, — обреченно вздыхает Одли. — Этого я и боялся.

Писем у Бруно немало. Жалобы в авиакомпании, что они не привлекают на Чуук нормальных дайверов, а если и привлекают, то крайне мало. Жалобы в управление порта — на мелкие рыболовецкие суденышки, которые постоянно бьются об «Универсального». Жалобы в дирекцию компаний — производителей картофельных чипсов, что они перестали производить некоторые сорта с его любимыми ароматами. Жалобы в правительства разных стран, что их неумелая политика плохо влияет на развитие туризма в Тихом океане. Жалобы в почтовые управления тех же стран, что его письма с жалобами явно не доходят до адресатов, потому что ответов он не получает.