Добрались мы туда к полудню второго дня. И за это время Мия все же смогла потрепать мне нервы. Однако, вспомнив наставления Луния, я решил относиться к ее бесконечному щебету, как к неизбежной слабости, или как там он это называл. Сперва помогало, но потом у меня стало все хуже получаться пропускать мимо ушей этот бурный поток сознания. Так что я поступил весьма хитро: попросил девушку помолчать под предлогом того, что мне нужно сосредоточиться на волшебстве. Едва я напомнил, что я вроде как шархан, леди сразу притихла и больше не докучала мне своими расспросами и рассказами.

В город, кстати, мы вошли без пошлины, и я сразу направился к конюшням. В процессе серьезного торга я все же выкупил пегую кобылку, а за счет заведения мне ее подковали. Затем я отправился к плотникам, где разжился плохенькой телегой, которую собирался использовать и как укрытие, и как схрон, и как место ночлега. Ну и следом мы уже, можно сказать, зарулили к портным и лудильщикам. У первых скупили по дешевке одежку и разные тряпки, а у последних разжились небьющейся посудой. Теперь же, оставив леди стеречь наш хабар, я зашел в продовольственную лавку, где собирался потратить последний золотой. Можно было, разумеется, наведаться в банк, но пока я не хочу светиться, пусть Тим Ройс на некоторое время пропадет из поля зрения всех заинтересованных в нем разумных. А вот, кстати, подошла моя очередь.

— Чего желаете, господин хороший? — обратился ко мне низковатый и полноватый лавочник.

Я достал свой дневник и стал зачитывать:

— Девять фунтов баранины или свинины, двенадцать фунтов солонины, двадцать фунтов пшеничного хлеба, фунт обычных специй, полфунта сахара, также мне нужно четыре бурдюка по двадцать литров, один заполнить пресной водой. — Вот еще одно отличие — бурдюки и пищевые мешки тоже продавались в продовольственной лавке. — Семь с половиной фунтов сухарей, четыре и треть фунта зерновых лепешек и, пожалуйста, вот эту сдобную булочку.

Все это время лавочник резво перебирал счеты, а его подручный, рыжий мальчишка, едва я закончил речь, понесся на склад.

— С вас три золотых и три медяшки, — оповестил меня лавочник, закончив подсчеты.

Я лишь горестно вздохнул. Я в принципе предполагал, что заказ будет стоить больше, чем один золотой, но не предполагал, что настолько. Будь он даже полторы золотых, я бы смог сторговаться, но в три раза… Я открыл свою сумку, пристегнутую к бедру, и достал оттуда чернильницу с гербом Академии. Глаза у лавочника сразу загорелись. Конечно, кому не хочется получить в свои руки чернила волшебников. Ими вещевые журналы и амбарные книги только в путь заполнять: не пачкаются, не истираются, веками могут лежать — и вся бухгалтерия как на ладони.

— Может, договоримся? — улыбнулся я.

— Баночку и золотой, — кивнул купец.

— По рукам, — сказал я, доставая из кармашка последнюю деньгу.

Хозяин лавки моментально сгреб оплату и крикнул куда-то во тьму коридора:

— Остап, тащи поклажу в телегу господина хорошего да барышне не забудь поклониться, бестолочь необразованная!

Я лишь хмыкнул. Глаз наметанный, небось приценивался ко мне уже тогда, когда я лошадь привязывал и с Мией разговаривал. Тут окно как раз на улицу выходит.

— Дальний путь держите?

А теперь вот интересуется, хочу ли я что-то перепродать. Если хочу, то он тут же какое-нибудь деловое предложение оформит, мол, довезти то-то, сторговаться с тем-то, мне процент — ему прибыль.

— Да нет, идем в королевство Курдмар, а оттуда к — Цветущим холмам. Там у моей жинки семья живет, она там и маленького срастить хочет.

Купец хмыкнул:

— Ладная у тебя жинка. Да вот только в Курдмаре сейчас опасно. У них там голод случился, засуха ударила, даже наши соседние с ними города пострадали от сухих ветров. Посевы погибли, урожай минимальный, а правитель все жмется склады открывать, на союзников и их кредиты надеется. Но пока они сговорятся, уже и время пройдет, а люд как с цепи сорвался. Дороги хоть и патрулируются, а все одно — лезет с голодухи крестьянский брат с рогатинами да дрекольем на честного путника.

Я задумался. Новость удручающая, при таких обстоятельствах путь до холмов становится слишком опасным и долгим. А мне до одиннадцатого месяца надо добраться в порт Нудад, где нас должен принять на борт корабль и отвезти в Алиатское приграничье. Если опоздаем — ждать не будет, а потом еще и слово отцу Мии пошлют. Там такое завертится, что у меня здоровье окончательно испортится.

— Как все паршиво получается, — проворчал я. — Не через Рагос же мне петлю закладывать. Придется через долину Древних Королей идти…

Купец лишь изумленно выдохнул, и так бы сделал любой другой разумный, да вот только после меня посетителей не заходило.

— Совсем из ума выжил? С женой — и по проклятым местам! — Хозяин лавки сплюнул. — Да там если не бродячая тварь, провороненная охотниками, из Диких Земель выползет, то сами охотники нагонят. А они даже хуже наемников, те еще выкормыши Харты. Лучше уж тихонько по Курдмару идти, а если хочешь, я тебе дело предложу и с человечком познакомлю, он с вами пойдет — втроем-то спокойнее.

В это время я смотрел в окно, где мальчонка закидывал здоровенные тюки в телегу. И, быть может, я бы поболтал с торговцем еще чуть-чуть, но жизнь меня научила, что куда страшнее неразумного зверя иной разумный.

— Нет, спасибо. — Я кивнул лавочнику и быстрым шагом вышел на улицу.

Рядом с телегой, где на козлах сидела Мия, столпились четверо. Все разного возраста, в пределах от пятнадцати до восемнадцати. Что помладше были похудее, а постарше — потолще. Все как один в дорогой одежде из бархата и парчи, на ногах кожаные сапоги, на поясе — нынче модные у «золотой молодежи» рапиры, а в сальных глазах — полное презрение к окружающим. Самый мерзкий из них (хотя, возможно, мне так показалось), тучный лысоватый нахал, пытался схватить за ногу смуглянку. Та же пыталась игнорировать баронских деток, но получалось это у нее весьма плохо.

— Да не ерепенься ты, съездим, отдохнем, мы тебе вон даже заплатим, — говорил этот весьма стереотипный сынок.

Я лишь устало вздохнул. Пора отвыкать от лоска и нравов столицы, здесь вам не там, тут все как в бульварном романе. И разбойники по кустам прячутся, и такие вот «божки» мостовые топчут.

— Я мужа жду, — сквозь зубы проскрипела Мия.

— Так мы мигом обернемся, он даже и пропажи не заметит.

— Уже заметил, — протянул я.

Ко мне тут же обернулись четыре сопляка. Простите мне мой эльфийский, ну а как их еще называть?

— Шел бы ты отсюда, смерд, — процедил толстый.

Ну почему у меня в жизни именно так? Если наглый, хамоватый и вообще быдло, опять же простите мой эльфийский, то обязательно толстяк. Да мне уже перед иными полными людьми стыдно за то, что я при первой встрече к ним весьма настороженно отношусь.

— Нет проблем, — развел я руками. — Сейчас малой догрузит поклажу, и мы уедем.

Четверка загоготала, а одному все же удалось схватить Лиамию за ногу.

— Ты бы валил отсюда, пес, а шлюху свою оставишь, у нас к ней дело есть.

Я опять вздохнул и потер переносицу:

— Уважаемый сын неизвестного мне уважаемого человека, отпусти нас с миром и сам с миром уйдешь.

Четверка, переварив мой оборот, снова рассмеялась, а потом все как один обнажили оружие. Ну прямо четыре мушкетера.

— И что же ты нам сделаешь?

— Да вот что. — Я достал из кармана заготовленную закладку, и та мигом вспыхнула.

На руке у меня лежала горсть пепла. Громко проговорив «летите!», я дунул на руку, и с нее сорвалось черное облако, которое вскоре обернулось стаей крупных воронов. Птицы с громким карканьем бросились на четверку.

— Колдун! — тоненько так завопили юноши и, побросав оружие, активно размахивая над головой руками, понеслись в неизвестную сторону.

М-да, а у страха глаза велики. Вороны-то эти ничего сделать им не смогут, даже поклевать. Полетают над головами с десяток минут и исчезнут. На большее я неспособен. Подойдя ближе, я собрал четыре шпаги и кинул в телегу. Потом заверну в тряпье, сейчас надо ноги делать, пока местные маги не спохватились. Бросив мальчонке последнюю медяху (теперь я уж точно на мели), кивнул вышедшему на шум лавочнику, тот кивнул в ответ. Отвязав лошадь, я запрыгнул на козлы и, схватив поводья, крикнул: