«Какие, к черту, родственные души, — думал я, укладываясь на бок и подсовывая под подушку руку. Шарики в голове вертелись все медленней, а тьма становилась все мягче и ближе. — Я — наемник, она — дочь визиря. Такое только в сказках…»

Засыпая, я почему-то вспомнил нашего преподавателя в универе. Тот заявил, что монета падает вовсе не с вероятностью пятьдесят на пятьдесят. В общем, как тогда, так и сейчас я убедился, что мир вокруг слишком сумасшедший, чтобы пытаться его понять.

Проснулся я от страха. Нет, не от этого эфемерного, но резкого чувства, которое возникает у вас после просмотра отборнейшего кошмара. А именно от моего верного пса — страха, от его рычания и опасного оскала я подскочил как ужаленный и тут же разразился гневной тирадой. Как нельзя кстати мой лоб поздоровался с потолком, и я на своей шкуре узнал все прелести военных парусных кораблей и ночевок на них. Впрочем, все посторонние мысли тут же увяли. Я еле удержался на кровати, хватаясь за все, что выступало, в том числе и за свою собственную ногу.

Наше судно, казалось, поднял какой-то великан и стал подбрасывать вверх и вниз, как веселый отец подбрасывает свое чадо. Открыв глаза, я не сразу понял, почему так темно, а потом на миг все вокруг озарилось неестественно серебряной вспышкой. Грянул грохот, отчаянный и страшный, не уступающий тому, который звучит, когда великан орк-кузнец бьет в свою наковальню прямо у вас над ухом.

Спрыгнув на шаткий, не внушающий ни грамма доверия пол, я наконец пришел в себя. В дверь кто-то отчаянно стучал. Натянув сапоги, параллельно чуть не упав от очередного удара, и зажмурившись, провожая вспышку, я все же смог повернуть ручку. На пороге стояли женщины-офицеры, держащиеся за какие-то выступы.

— На палубе нужна помощь! — кричали они, и лишь тогда я понял, что, кроме гула, почти ничего не слышу. Даже стук сердца был приглушен и доносился как из плохо настроенного приемника. — Мы попали в бурю!

Буря. Одно это слово породило во мне непередаваемое сочетание эмоций. Предвкушение столкнулось со страхом, растерянность отступила перед интересом, а азарт, казалось, полностью захватил мой разум, но не смог удержать голос совести.

— Я не могу ост… — Снова вспышка и удар грома такой силы, будто упал Харпудов гребень. — … ну!

— Мы позаботимся! — кричали девушки. — Иди!

Кинув прощальный взгляд на каюту, я решительно вышел из, казалось бы, спасительного закутка, одновременно неизвестно зачем напяливая сабли. На миг мне почудилось, что там, на нижнем ярусе, сжалась в комок Мия и ее зеленые глаза просили меня остаться. Впрочем, мгновением позже в каюту ворвались офицеры, захлопывая на окне ставни. Даже отсюда я смог разобрать, как двигаются их губы, засыпая меня самыми отборными ругательствами. Так как только идиот оставляет ставни открытыми в шторм.

Путь до палубы, полдня назад занявший у меня с пяток минут, растянулся на неопределенный отрезок времени. Меня кидало из стороны в сторону, я слышал, как ритмично бьют острые капли о внешнюю обшивку. Наконец впереди замаячили ступеньки, ведущие к люку. Поднимаясь, я все пытался нашарить рукой спасительные перила, но за неимением последних держался за стену. Но стоило мне подняться наверх, как я понял, что спасение вовсе не в поперечных досках, закрепленных рядом со ступенями. Я даже не знал, существует ли такая вещь, которая может нас спасти.

Небо, раньше синее, покрылось черными смоляными тучами, они, как дым, заволокли небеса. В частых всполохах, змеями рассекающих мглу, не было видно горизонта, словно прожорливый демон сожрал его. А может быть, и нас. И море было отражением неба: огромные волны, поднятые неведомой силой, захлестывали высокую палубу, борта трещали и стонали, словно живые. Оттого мне и думалось, что ужасная тварь заглотила наше судно, которое теперь казалось не больше бумажного кораблика, и мы медленно, но верно таем в желудке демона. Но мне не дали времени подумать. Подбежал боцман и стал что-то втолковывать. Я его не понял, но увидел руку, указывающую куда-то в глубь палубы. Из-за дождя, безжалостно хлещущего по лицу, я видел лишь на локоть или чуть меньше. Но, кивнув, немедленно поплелся куда велено.

Ноги скользили по влажному дереву, ветер буквально сдирал кожу, и леденящий холод вмиг выморозил глаза и губы. Прикрывшись рукой, я шел, даже не понимая, куда иду. Наконец меня кто-то схватил за плечо, и сквозь водяную рябь я опознал лицо Младшего. Он протянул мне какую-то веревку и жестами объяснил, что с ней делать. Дрожащими руками я держал этого ворсистого змея и обвязывал вокруг пояса, надежно затягивая простой, но крепкий узел. Когда с этим было покончено, через стену дождя мы прошли с другом к веренице людей, держащих, как мне сперва показалось, хвост морского дракона, но на самом деле это был канат. Мы подошли к концу и вместе с боцманом схватились за него. И в ту же секунду я почувствовал небывалое напряжение. Такое ощущение, что этот канат держал на себе без малого весь мир. Я был уверен, что выражение «это всего лишь весь мир на твоих плечах» больше никогда не вызовет у меня усмешку.

А вокруг буйствовала стихия. Когда ты слышишь рассказы бывалых морских волков об ужасах моря, то не можешь вообразить себе и малой толики того, что испытываешь при непосредственном касании этой первобытной мощи. Водяные валы, словно жадные языки бездны, облизывали палубу, пытаясь забрать с собой хоть кого-нибудь. И редкий пират, не удержавшийся на ногах, летел вниз, вверх или вбок, а потом стонал, когда обвязанная веревка натягивалась струной. Стонал, но держал. Опасная вспышка высвечивала напряженные лица и прореживала косую стену дождя.

Капли, словно длинные вытянувшиеся спицы, вонзались в наши тела и мелкими брызгами отскакивали прочь во мглу. А следом обрушивался громовой удар. Страшный гул, все нарастающий по мощи, — и наконец завершающий треск и страх того, что это треснуло небо и на тебя несется упавшая вниз Вселенная. Но мы держали. Я не знал, для чего и зачем, но самое важное для меня сейчас было — это держать выскальзывающий из рук потяжелевший от воды канат.

И вдруг новая серебряная змея, вырвавшаяся из-за мглистых туч, скользнула всего в десятке метров от мачты и утонула в море. Почудилось мне или нет, но я буквально услышал, как взмолился Костлявому Весельчаку наш боцман. И снова гром и новый рывок, а очередной дьявольский язык бьет по плечам. Но мгновением позже новая змея ударяет в опасной близости от мачты, которая даже под таким ливнем вспыхнула бы, как лучина. А потом еще одна и еще. Все ближе и ближе молнии подбирались к нашему кораблю, нечто манило и звало их к нам. И как никогда остро я почувствовал присутствие Темного Жнеца, он уже открыл свой мешок и занес лезвие, стремясь оборвать и без того тонкие нити души.

— Это Гефен! — кричали на палубе десятки луженых глоток. — Гефен, бог молний, прогневался на нас!

Возможно, впервые в жизни я был полностью с этим согласен. Но тут меня привлек натужный разговор между юнгой, боцманом и моими друзьями.

— Что ты сделал?! — взревел боцман, и мне показалось, будто его рык был куда как свирепее и громче, чем самый страшный грохот грома.

— Мне было сложно держаться! — перекрикивал рычание воды юнец. — Я воткнул! Саблю в мачту! А потом! Забыл забрать!

Все, кто слышали этот разговор, а таких было человек пятнадцать, тут же подхватили и понесли весть дальше. Мальчишка сжался в комок и даже выпустил из рук канат, который тут же прибавил в весе как минимум сотню кило. Всего секунда прошла, а ошалевший боцман лбом пробил юнца в лицо; алые капли крови смешались с дождем, и по палубе заструились красные ручейки. Мальчишка лежал без сознания, и все, что его держало, — это веревка, обмотанная вокруг пояса.

Посмотрев наверх, я с новой вспышкой увидел, как над дозорной бочкой блеснуло лезвие абордажной сабли. Боги, мы обречены. Пожар и буря доконают нас всех. И тут же в голову раскаленной иглой вонзилась безумная, бешеная идея. Во мне, где-то в глубине, проснулся чертильщик, который смыслом жизни видит свои эксперименты. И сейчас я был полностью сосредоточен на опыте, который станет новым толчком в моем исследовании. Возможно, новый кусочек пазла встанет на свое место и приблизит меня к истине.