Мия, тихо вскрикнув от радости, взлетела по ступеням и бросилась в объятия семьи. Я не слышал отсюда их голосов, но видел, как двигаются губы родителей, что-то шепча, видел, как улыбается маленький мальчик, вцепившись в сестру. Эта картина настолько не походила на то, что я привык видеть у аристократов, что на мгновение я даже забылся. Впрочем, вскоре взял себя в руки. Пожалуй, моя работа выполнена. Думаю, у ворот меня ждет чек на неплохую сумму. В конце концов, не будут же они тащить это золото мешками. Пришло время наемнику Тим Ройсу покинуть сцену.

Я сделал небольшой шажок назад, скрываясь в тени, и развернулся на сто восемьдесят. В левой части груди вдруг внезапно потяжелело от незнакомого и нового для меня чувства… Я на мгновение замер. Возможно, этот маленький, не заметный ни для кого нюанс решил слишком многое в этой истории. Никто никогда уже не узнает, надо ли было сделать еще один шаг вперед.

— Славный воин, — окликнули меня на хорошем имперском, правда, с восточным акцентом.

Я обернулся. На меня доброжелательно смотрели визирь и его жена, как и вся их семья. Вспоминая какие-то обрывочные знания об этикете, я поклонился, как это делал во дворце Сантоса. Раздались легкие смешки — прогадал.

— Разве ты не хочешь подняться сюда, славный воин? — продолжил визирь. — Разве не ждет нас рассказ о вашем путешествии сквозь материк?

— С этим справится и Ми… плоть от плоти твоей, светлейший визирь. Я же — простой наемник, а сделавший дело наемник всегда уходит дальше.

Почему-то Мия резко вздрогнула, что не укрылось ни от моего взгляда, ни от пристального взора ее матери, но другие этого не заметили.

— Тьма Фукхата поразила бы мое сердце, если бы я отпустил тебя к этим ворюгам, называющим себя трактирщиками. Закон гостеприимства и моя честь требуют, чтобы я пригласил тебя к себе в дом и встречал, как уважаемого гостя, коим ты и являешься. Ты спас мою дочь, привел ее назад, домой, целой и невредимой, и видит Ифара, ты заслуживаешь всяческих почестей.

Надо быть полным дураком или сумасшедшим, чтобы отказаться от приглашения визиря, тем самым обидев его. Насчет последнего не уверен, но дураком я, пожалуй, не был. Вновь поклонившись, я спокойно ответил:

— Как пожелает светлейший.

— Тогда поднимайся, славный воин.

Я сделал шаг вперед, но сей же час наткнулся на ятаган стража.

— Алас! — воскликнул визирь. — Наш гость имеет право носить оружие там, где он пожелает!

Сей же миг Алик, вернее, Алас рухнул на колени, вытягивая руки.

— Да простит меня светлейший! — молитвенно проговорил страж.

Я мысленно вздохнул. К этому восточному церемониалу непросто привыкнуть, почти невозможно. Я медленно поднимался по ступеням, оставляя на белом мраморе следы своих пыльных и даже грязных сапог. Мерно трещали заплечные походные мешки — совсем не той музыкой, которую привыкли слышать в этих стенах. Казалось, будто в мир, где прекрасное перемешано с красивым, вдруг забралась черная клякса с кровавыми отливами. Этой кляксой и был я. С каждой ступенькой, с каждым шагом я ощущал на себе давление места, которому не принадлежу да и не хочу принадлежать. Это было не мое и не для меня. Здесь я был чужим.

Встав перед визирем, я не сразу понял, что он протягивает мне руку. С небольшой задержкой я пожал ее, как было принято на Ангадоре, за предплечье.

— Я рад приветствовать тебя, славный воин, в моем доме. Будь же в нем гостем! — Визирь повел рукой, и толпа слуг-рабов ринулась открывать массивные створки, перекрывающие вход во дворец. Как я узнаю позже, в Алиате иметь двери могут лишь дома высочайших чинов и знати.

Аристократы, все еще обнимавшие свою дочь, прошли внутрь, за ними следом шел и я. Вот только той радости, которую буквально излучала воссоединившаяся семья, я не испытывал.

Один из местных рабов проводил меня в гостевые апартаменты. Не знаю, что за гости обычно посещают визиря, но они явно имеют отношение к гигантам из древних легенд. Покои, где мне предстояло провести несколько дней, поражали воображение. Фактически это была огромная свободная площадь, в которой четко прослеживалось деление на зоны. Вот низкий столик, окруженный подушками, — тут можно сидеть и курить кальян, вот высокий стол с креслом — рабочее место, далее огромнейшая кровать, на которой поместился бы целый десяток солдат с поклажей. А чтобы пройти от одной стены к другой, нужно сделать чуть ли не сорок шагов. Боюсь, если крикнуть в таком помещении, то эхо будет дрожать почти десять секунд.

Не успел я как следует привыкнуть к громадной комнате, как сюда вошли пять рабынь в ошейниках. Они притащили бадью с теплой водой и мыльные принадлежности, поставив все это дело в дальний угол, видимо специально отведенный под эти нужды. Сперва я ждал, что служанки покинут помещение, но они не спешили оправдывать мои ожидания. Рабыни, склонив головы, стояли вокруг бадьи. Нетрудно было догадаться, чего они ждут.

— Я не нуждаюсь в вашей помощи, — произнес я на алиатском.

Мне казалось, что они не послушают, но рабыни лишь низко поклонились и поспешили выйти, оставив меня наедине с собой. Недолго думая я поплелся к своеобразной ванне, на ходу раздеваясь и разбрасывая одежду. Пусть мне и не нравятся дворцы, но никто не помешает Тиму Ройсу шикануть, раз уж представился случай. В итоге, когда я стоял перед бадьей в чем мать родила, за спиной виднелась целая дорожка из пыльной и грязной одежды.

С превеликим наслаждением я забрался в бадью. Увы, вытянуть ноги не получилось, но, прикрыв глаза, я примерно полчаса лежал, отмокая в теплой воде. Потом последовал длительный процесс омовения. Иногда приходилось буквально сдирать засохшую грязь, смешанную с потом. В этом мне сильно помогал местный аналог мочалки. Поминая недобрым словом имперский аналог сей незаменимой вещи, я начал проникаться уважением к алиатцам. Во всяком случае, здесь мне не приходилось терпеть резь от содранной кожи, да и вода становилась не алой от крови, а почти черной от грязи.

Сложнее всего было промыть волосы, которые уже начали каменеть от все того же пота, морской соли и песка пустыни. Иногда сквозь боль я буквально раздирал лохмы на отдельные пряди. Даже гребешок сломал — благо был второй и даже третий. Да уж, не самое лестное впечатление я произвел на хозяев, раз они мне столько мыла, зубного порошка, щеток и прочего принесли.

Если вы думаете, что нормально отмыться, после того как почти четыре сезона не принимал ванну, — дело максимум часа, то вы глубоко ошибаетесь. Я проторчал в бадье до позднего вечера и закончил, когда на небосклоне уже зажглись равнодушные звезды. В конечном счете, вылезая из бадьи, я оставил за собой смоляную воду, в которой виднелись плавающие куски грязи.

Оглядевшись, я не увидел своей одежды. Мешки и оружие были сложены у шкафа, стоявшего невдалеке от кровати, а на самой кровати лежали шелковые одежды. Видимо, я так увлекся, что не заметил очередного посещения слуг. Что ж, дело того стоило. Из зеркала на меня теперь смотрел не нищий бродяга, а вполне приличный военный человек с кучей шрамов на теле. Да и весить я стал, по ощущениям, чуть ли не на кило меньше. Отросшие волосы я мигом обкорнал ножом, взлохмачивая привычный наемнический ежик.

Когда было покончено и с этим, пришлось помучиться с нарядом. В итоге я облачился в какую-то причудливую помесь из шелковой рубахи, шаровар, халата и накидки. Все было таким легким и невесомым, что мне чудилось, будто я заворачиваю тело в весенний ветер или в морской бриз. Пожалуй, лишь одна рубашка с тесемками на груди стоила больше, чем месяц разгульной жизни в трактире средней руки.

Не успел я нормально подвязать широкий пояс, как дверь открылась. На пороге показался старец в черном одеянии:

— Светлейший визирь ждет вас на ужин в честь возвращения прекрасной тори.

Я был не удивлен. Покосившись на ножны, все же решил воспользоваться предоставленными мне привилегиями. Нацепив на пояс сабли, я пошел следом за местным дворецким, ну или как его здесь величают.