Уже в молодости Хобейка прославился как необузданный, упивавшийся насилием командир армии фалангистов. В июле 1977 г., когда ему только исполнился 21 год, он уже имел за плечами расправу над 81 палестинцем в деревне Ярина, во время которой наряду с пленными боевиками перед зданием школы были казнены 20–30 гражданских лиц[188]. Хобейка работал одновременно на израильтян и на ЦРУ и стремился к ликвидации всех своих политических противников.

В то же самое время он служил телохранителем Башира Жмайеля, избранного президентом Ливана в августе 1982 г. Три недели спустя Жмайель был убит в результате взрыва бомбы; предполагают, что за покушением стояли сирийцы[189]. Чтобы отомстить за убийство, возглавляемые Хобейкой фалангисты в сентябре 1982 г. устроили массовую резню в палестинском лагере беженцев Сабра и Шатила, расстреляв от 700 до 2000 безоружных людей, а охранявшие лагерь израильские солдаты просто закрыли на это глаза.

Три года спустя, когда Хобейка оказался в церкви рядом со своим братом по оружию, Ферзли, этот лидер ополчения решил объединиться с Сирией. С врагом. Так же, как перед ним сделал и Его Превосходительство. Отлично умея держать нос по ветру, в 1985 г. Хобейка поменял «хозяина» и рьяно бросился на защиту режима Асада. Вскоре Хобейка с помпой обосновался в Дамаске. Теперь он уже вел речи об «арабской идентичности» и существенной роли, которую Сирия играла в истории Ливана[190].

Несмотря на свое многолетнее кровавое прошлое, в 1990-е годы Хобейка занимал министерские посты в ливанском правительстве, в частности, был министром по делам тысяч эмигрантов. Многие воспринимали это как своего рода ливанский черный юмор, учитывая тот факт, что человек, сам создавший ситуации, вынуждавшие ливанцев бежать из страны, теперь был поставлен управлять их делами. Однако когда-нибудь всему этому должен был быть положен конец. В 2002 г. Хобейку уничтожили в Бейруте, взорвав его авто. Трудно сказать, кто за этим стоял: слишком у многих были причины желать избавиться от этого бесстыдного и жестокого ренегата.

Эли Ферзли, старый друг Хобейки, все еще живет и здравствует. Человек он довольно разговорчивый, но при этом предпочитает говорить обо всем, кроме того, о чем я его спрашиваю, поэтому слушать его – занятие непростое. Невозможно оторваться от созерцания такого глаза и такой щеки. Своими черными волосами с боковым пробором и отдающим статическим электричеством темно-синим костюмом, своим радушным гостеприимством и неутомимыми жестами он напоминает гангстера из американского вестерна, который через несколько минут после начала фильма погибает быстрой, грязной и насильственной смертью.

Когда Ферзли наконец обращает внимание на мои вопросы, касающиеся его сомнительных связей с Сирией, он тут же набрасывается на равнодушие Запада к тому, что происходит в большой соседней стране.

– Посмотрите на нынешнее положение христиан в Сирии, – совершенно спокойно произносит он. Голос его звучит как у человека, абсолютно уверенного в том, что собеседники готовы слушать его часами. – Это просто невыносимо. Христиане бегут из Алеппо, Хомса и Дамаска. Если в Сирии к власти придет Мусульманское братство, то можете даже не сомневаться – христиан там больше не останется.

Подручный Ферзли приносит апельсиновый сок цвета крови. Я спрашиваю, как Ферзли решился на поддержку такого полицейского государства, как Сирия.

– На Западе вам этого не понять. С мусульманским фундаментализмом не справиться, гладя их по головке. Теперь Запад должен нести ответственность за последствия. Посмотрите на Ливию, на Турцию, на Ирак, на Египет, на Мали. Это то, что вы хотели? Поймите: это Ближний Восток. Вы хотите демократии. После того как в Ираке была введена «демократия», христиане вынуждены были массово бежать из страны. То же самое начнется и в Сирии как следствие действий поддерживаемой Западом так называемой «Свободной сирийской армии».

Я спрашиваю, что он думает про мнение маронитов, что Сирия, которую он так поддерживает, послужила причиной разрушения Ливана.

– Когда Сирия была в Ливане, мы обладали определенной степенью стабильности. Христиане массово покидали страну до прихода сирийцев. Потом это прекратилось. Когда в 2005 году Сирия нас покинула, в страну вернулась нестабильность.

– Можно, конечно, назвать нестабильность причиной того, что сирийские агенты ликвидируют критиков режима Асада… – замечаю я.

– Каждый раз, когда совершается покушение, винят во всем Сирию, – парирует он. – Но до сих ни один суд не подтвердил этих обвинений.

Он смотрит на часы и, оставаясь предельно вежливым, сообщает, что, к сожалению, больше времени уделить мне не может. Встав со своего места, Раймонд подходит к Ферзли и рассказывает ему на ухо, как он 10 лет назад, будучи студентом, был подвергнут пыткам в тюрьме, которая находилась в ведении друзей Ферзли, контролируемого сирийцами отдела ливанской разведки.

Впервые лицо бывшего спикера парламента принимает ошеломленный вид. Обычно та его сторона, на которой расположен слепой глаз, слегка провисает, как это бывает у людей, перенесших инсульт, но теперь провисает и вторая. Ничего не ответив Раймонду, он в замешательстве глядит в мою сторону, будто пытаясь отделаться от совсем некстати прилетевшего обвинения, которое ему только что прошептали, и при этом исступленно пожимает наши руки, повторяя: «Welcome, welcome, thank you, thank you»[191].

Однако Раймонд, не желая упустить возможность слегка потретировать лакея своих палачей, просит меня сфотографировать их вместе. Слегка помрачнев, Ферзли повинуется. Вот так они и стояли, оба этих ливанских христианина, плечом к плечу – национал-либерал и панарабист – каждый по свою сторону линии длящегося десятилетиями фронта. Один – сверкая белозубой улыбкой, другой – не зная, куда деть единственный глаз.

Сегодня пятница, и Раймонд испытывает оживление – возможно, по причине появления скромной, но сладкой возможности отомстить Его Превосходительству вместе с его сирийским миром. Он везет меня послушать L'Orchestre Philharmonique du Liban[192] в переполненной Eglise St. Joseph des Peres Jesuites[193]. Сегодня там исполняют Симфонию Мендельсона № 4, огромный собор до отказа заполнен любителями музыки – молодежью и пожилыми жителями Бейрута. Возможно, в каких-то странах интерес к классике и в упадке, но не в Ливане.

Кроме великолепных симфоний этот город может предложить много чего интересного. После концерта мы отправляемся в Hole in the Wall[194], любимую пивную Раймонда. Нас сопровождают девушка, которую Раймонд брал с собой в недавнюю поездку, с приятельницей; после трех-четырех стопок текилы подружка неженатого и не слишком беспристрастного Раймонда начинает теснее прижиматься к нему. На сцене гитаристка изгибается как эквилибристка; ее пируэты буквально взрывают публику.

Я обнаруживаю, что у Раймонда особое чувство юмора, когда он, пообщавшись с барменшей, умудряется убедить ее, что сегодня мы празднуем мой день рождения. Прерывая гитаристку, барменша энергично звонит в колокольчик и под оглушительные возгласы собравшихся вызывает меня к барной стойке, чтобы как следует поздравить. Получив восторженное, однако явно незаслуженное массовое приветствие, я понимаю, что теперь как минимум половина Бейрута ожидает от меня ответных шагов. Раймонд задорно подмигивает мне. Припоминая недавний урок Эли Ферзли, я пытаюсь выиграть время и замять неловкость: прошу гитаристку вернуться на сцену, чтобы тем временем ускользнуть.