Я родился в Тихом океане у берегов Чили. В нашей семье было две тысячи пятьсот десять детей. Однако семья была, по сути, уничтожена стаей китов, которые постоянно преследовали нас. Мы с сестрой Клиппой — это была моя любимая сестра — чудом уцелели. Вообще-то от китов не так уж трудно улизнуть, если умеешь лавировать и делать резкие повороты. Но в тот раз за мной и сестрой увязался страшно подлый кит. Если нам и удавалось спрятаться от него под камнем или где-то еще, он все равно возвращался к этому месту и охотился за нами до тех пор, пока не выгонял нас на водный простор. В жизни своей не видел такого отвратительного животного.
Он гнал нас целые сотни миль на север, к западным берегам Южной Америки, но нам все-таки удалось уйти от погони. Пока мы переводили дух, мимо нас пронеслась семья фиджитов, которая в испуге вопила: «Спасайтесь! За нами гонятся акулы!»
Акулы страшно любят лакомиться фиджитами. Мы, можно сказать, их любимое кушанье, и поэтому фиджиты стараются держаться вдали от глубоких мутных мест. Ну и кроме того, от акул так просто не отделаешься. Они быстрые пловцы и ловкие охотники. И вот нам вновь пришлось спасаться от погони.
Пройдя несколько сотен миль, мы поняли, что разбойники догоняют нас. Поэтому мы свернули в гавань. Это было где-то неподалеку от западного побережья Соединенных Штатов. Мы надеялись, что акулы не рискнут плыть за нами. И вправду они даже не заметили, как мы свернули, и промчались стрелой в северном направлении. Больше мы их не видели. Надеюсь, они замерзли где-нибудь в арктических морях.
Но удача изменила нам в тот день. Мы с сестрой мирно плавали возле кораблей в поисках апельсиновых корок — это для нас настоящий деликатес и — хлоп! — оказались в сетях. Сеть была мелкая и прочная, и мы тщетно пытались выбраться на волю. Трепыхающихся и сопротивляющихся, нас вытащили из воды и швырнули прямо на палубу, на раскаленное солнце.
Потом над нами наклонились два странных старика в очках и с бакенбардами. Они издавали какие-то непонятные звуки. Несколько экземпляров молодой трески тоже попалось в сети, однако старики тут же выбросили их обратно в воду, а нас, посчитав невероятно ценными, посадили в банки и, сойдя на берег, отнесли в большой дом, где поместили в огромные стеклянные ящики с водой. Дом этот стоял на берегу залива, и в стеклянные ящики тонкой струей постоянно подавалась свежая морская вода; мы могли нормально дышать. Конечно, мы раньше никогда не жили за стеклянными стенами, поэтому поначалу нам все время хотелось проплыть сквозь них, и мы на полной Скорости ударялись о них носами, что было крайне болезненно.
Потом потянулись недели томительного безделья. За нами ухаживали хорошо, люди знали, как это следует делать. Очкастые старики навещали нас дважды в день, гордо рассматривали и следили, чтобы было достаточно света и чтобы вода была не слишком теплая и не слишком холодная. Но что это была за скучища! Мы представляли собой нечто вроде развлечения. По утрам в один и тот же час открывались большие двери, и все горожане, кому нечем было себя занять, приходили глазеть на нас. В комнате было много аквариумов с разными другими рыбами, они занимали все стены в большой комнате. Люди ходили от аквариума к аквариуму, разглядывая нас сквозь стекло, и при этом широко раскрывали рты, как полоумные камбалы. Нам это так надоедало, что мы передразнивали их, открывая рты им в ответ, и это их невероятно забавляло.
В один прекрасный день сестра сказала мне:
— Братец, не кажется ли тебе, что эти странные существа, которые поймали нас, умеют разговаривать.
— Разумеется, — ответил я, — разве ты не видишь: одни говорят только губами, другие — при помощи всего лица, а третьи объясняются с помощью рук? Когда они подходят близко к стеклу, можно разобрать их голос. Вот послушай!
В этот самый момент к стеклу прилипла какая-то огромная женщина, которая произнесла: «Ой, смотри какой!»
И мы стали замечать, что почти все люди произносят эту фразу, когда заглядывают в аквариум. И долгое время мы думали, что их язык состоит только из нескольких слов, и что этот народ весьма ограниченный.
Чтобы как-то развлечься и скоротать время, мы с сестрой выучили эту фразу: «Ой, смотри какой!» Но так и не выяснили, что она означает. Значение других фраз нам удалось установить. И мы даже научились немного читать на человечьем языке. Там на стенах висело много табличек, и когда мы видели, что смотрители не разрешают людям плеваться и курить, рассерженно указывая на эти таблички и громко читая их вслух, мы догадались, что на табличках написано: «Не плевать!» и «Не курить!»
По вечерам, когда публика расходилась, человек с деревянной ногой выметал из помещения ореховую скорлупу. Он всегда напевал одну и ту же песенку. Нам нравилась ее мелодия, и мы ее тоже выучили.
Мы провели в этом унылом месте целый год. Иногда в аквариум приносили новых рыб, иногда уносили старых. Поначалу мы надеялись, что нас продержат в аквариуме лишь некоторое время, а когда публика достаточно на нас насмотрится, нас отправят обратно в море. Но шли месяцы, и наши сердца наполнились горечью и печалью в этой стеклянной тюрьме. Мы теперь все реже и реже разговаривали друг с другом.
Однажды, когда в помещение набилось особенно много народу, одной женщине стало плохо, лицо ее вдруг покраснело, и она упала в обморок. Мне было видно через стекло, что все вокруг страшно разволновались, женщине в лицо побрызгали холодной водой и вывели ее на свежий воздух.
И тут мне пришла в голову потрясающая мысль.
— Сестричка, — обратился я к бедняжке Клиппе, которая пряталась от толпившихся перед аквариумом ребятишек где-то на дне за камнем, — а что, если и мы притворимся, что заболели, как по-твоему, выпустят нас тогда из этого душного ящика?
— Братец, — ответила измученная Клиппа, — такое может случиться. Но скорее всего нас выбросят на помойку, и мы умрем на палящем солнце.
— Но зачем же им тащить нас на какую-то помойку, если залив так близко? Когда нас несли сюда, я заметил, что смотритель выбрасывал мусор в море. Если б только они и нас выбросили туда же, мы бы с тобой быстро умчались в открытое море.
— Море! О, море! — пробормотала бедная Клиппа с отсутствующим выражением глаз (какие у нее были прекрасные глаза, у моей сестренки!). — Это звучит как сладостный сон! О, братец, неужели нам суждено опять увидеть море! Каждую ночь, когда я без сна лежу в этой смердящей темнице, я слышу его мощный зов. Как я тоскую по свободе! Только бы почувствовать ее вновь! Только бы вырваться на прекрасный, огромный родной простор! Как славно прыгать с гребня на гребень волны в Атлантике, резвиться в брызгах морской пены и исчезать в зелено-голубой толще воды!
Гоняться за креветками теплым летним вечером в лучах заходящего солнца, когда багровеет небо и все море покрывается розовыми бликами. А в штиль спокойно качаться на волне, подставив животик ласковым лучам тропического солнца. И снова, и снова бродить вдвоем по гигантским водорослевым лесам Индийского океана! Играть в прятки в подводных дворцах с их коралловыми замками, где окна украшены сияющим жемчугом и яшмой. Устроить пикник в анемоновых лугах, дымчато-голубых и лиловато-серых, что устилают долины Южных морей! Кувыркаться на упругих губках в Мексиканском заливе! Странствовать среди погибших кораблей, выискивать сокровища, идти навстречу невероятным приключениям. А потом зимними вечерами, когда северо-восточные ветры нагонят холод, уйти в толщу морских глубин, туда, где вода всегда темна и ласкова, все глубже и глубже, пока не покажутся огоньки светящихся угрей, а там возле грота Большого Совета уже собрались друзья и родные, которые оживленно обсуждают все морские новости. О, братец!
Она совершенно расстроилась и горько всхлипнула.
— Прекрати, — сказал я сестре, — ты навеваешь на меня страшную тоску по дому. Знаешь, давай все-таки притворимся больными или даже лучше мертвыми и посмотрим, что произойдет. Даже, если они вышвырнут нас на помойку и мы поджаримся на солнце, это будет не намного хуже, чем жить в этой вонючей тюрьме. Что ты скажешь? Рискнем?
