С противоположного конца провода абсолютно безмятежно: «Мне так аплодировали! А еще ко мне подходил инспектор оркестра и попросил телефончик».

Я был безмерно благодарен и заверил, что если ему тоже когда-нибудь понадобится помощь, то я по первой же его просьбе подменю его на скорой помощи, где он тогда работал.

Самый конец восьмидесятых. Возвращаемся в Москву после длительных гастролей. Последний перелет Женева — Москва. Чартерный рейс. Местный экипаж. Стюардессы — девочки, которые до этого летали только в пределах Страсбург — Майорка. А сейчас новый для них опыт, летят в Москву, в СССР. О Москве знают только то, что там всегда лежит снег, по улицам ходят пьяные медведи, солдаты в ушанках с «Калашниковыми» и казаки, продающие матрешек.

Три часа лёта в Москву, семь часов в аэропорту — и обратно. Они в Москве из самолета вообще выходить не хотят. Боятся.

Я им рассказываю, что у нас перестройка, гласность, никаких медведей и солдат в тулупах на улицах нет, что они успеют быстренько сгонять в Москву, Кремль, Красная площадь, собор Василия Блаженного… Весь полет уговаривал. Оттаяли наконец, слава богу.

В последний момент выясняется, что Москва не принимает по погодным условиям, самолет садится на запасной аэродром.

Сели. Военный аэродром Чкаловский. Открываются двери. Вьюга. Метель. Вечные зимние сумерки. Ветер раскачивает лампочку на каком-то фонаре. У трапов стоят солдаты в ушанках с «Калашниковыми».

Примерно так и надо было отвечать на собеседовании в райкоме партии, когда тамошние специалисты широкого профиля решали, достоин ли ты представлять советское искусство за рубежом. Или, проще говоря, не сбежишь ли.

Гастроли — совершенно замечательная сторона профессии оркестрового музыканта. Ты оказываешься в таких местах, куда ни в каком ином случае тебя бы не занесло. Я представляю себе, что можно было бы, допустим, исколесить всю Германию, Францию и Италию. Но вероятность того, что я вот так же проехал бы всю Японию, побывал в Северной Корее (и в Южной тоже) и, скажем, в Аргентине и Австралии, значительно ниже. Список таких стран огромен, а от меня требовалось лишь то, что я обычно и так делаю, — играть на гобое и английском рожке. Ну не забавно ли?

Конечно, вынос отечественной культуры в заграничные массы никогда не был главной целью оркестрового музыканта. О реальных целях, задачах и способах их достижения мы поговорим в разделе, посвященном гастролям.

Вот так, слегка прищурившись, чтобы лучше было видно, взглянуть отсюда лет так на тридцать назад…

М-да-а-а!..

Ну и что мне теперь прикажете делать, если читатель не застал этих реалий? Писать предисловие, разъясняя вещи, которые простой человеческой логикой и здравым смыслом постичь невозможно? Это напоминает мне случай, когда одному юному другу примерно в течение вечера рассказывали об особенностях бытия в Северной Корее. После рассказа он погрузился на некоторое время в состояние глубокой задумчивости, после чего задал единственный вопрос: «Так я не понял, они что, Олимпиаду по телику не смотрели, что ли?»

Поэтому для начала придется задать некоторые стартовые параметры.

Во-первых, те музыкальные коллективы, которые ездили на гастроли за границу, назывались выездными. Самыми крутыми в этой области были балетные труппы — к примеру, балет Большого театра и, скажем, очень экспортный ансамбль Игоря Моисеева (и, разумеется, их оркестры). А еще были Госоркестр Е. Светланова, Большой театр как таковой, Ленинградский ГАТОБ им. С. М. Кирова (Мариинка в переводе на человеческий) и т. д.

Во-вторых, возможно, это лирика и романтика, но для советского человека вероятность оказаться, допустим, во Флоренции непринципиально отличалась от вероятности слетать на Луну. За исключением отдельных профессиональных каст: дипломатов, журналистов (про разведчиков можно не писать, потому что это тавтология), музыкантов и артистов балета. Ну и еще военных и специалистов в социалистических странах и странах, косящих под социализм.

И в-третьих, экономика. Да, мне стыдно, но весь последующий цирк, перформанс и хеппенинг в одном флаконе определяла именно она.

Все очень просто. В поздние советские времена зарплата музыканта, как сейчас помню, приблизительно соответствовала зарплате водителя трамвая. И если не рассматривать Госоркестр и Большой театр, не превышала ста восьмидесяти — двухсот рублей. В месяц, разумеется. Так, зафиксировали? Хорошо.

Заходим с другой стороны. Во время гастролей музыкант получает суточные. По тем временам, в зависимости от страны, тридцать пять — пятьдесят долларов — цифра, между прочим, зафиксированная в тогдашнем законодательстве. Везти заработанную валюту в страну абсурдно: государство оберет тебя по твердому курсу шестьдесят четыре копейки за доллар, все остальные способы ее использования подпадают под ту или иную статью УК РСФСР. С другой стороны, что-либо купленное там и проданное здесь давало коэффициент от двадцати до пятидесяти. Таким образом, даже самый поверхностный анализ приведенных мной цифр приводит к двум выводам.

Первый из них состоит в том, что ты фактически получаешь в день почти полугодовую зарплату. И это хорошо. А второй состоит в том, что, если тебе придет в голову совершенно абсурдная мысль купить себе в магазине еды… Ладно, пример попроще — просто съездить в Токио на метро туда и обратно обойдется в недельную зарплату.

Вот сочетанием этих параметров, главным образом, и определялся алгоритм поведения советского музыканта в капиталистическом мире.

Потому что на родине его ждала семья, а проклятие Лелика из «Бриллиантовой руки»: «Чтоб ты жил на одну зарплату», — вызывало чувство внутреннего протеста.

В театрах на гастроли ехал не весь оркестр, просто потому, что в штате театра состоит полуторный, а то и двойной состав. Это вполне естественно, потому что иначе просто сдохнешь. И если в Большом театре гастроли были частым явлением и ездили по очереди (там были, конечно, свои проблемы, потому что гастроли в Болгарию не эквивалентны поездке в Японию), то, скажем, в театре Станиславского и Немировича-Данченко борьба за выезд приобретала иногда весьма драматические формы. Один раз концертмейстеры группы альтов и виолончелей даже накатали друг на друга по «телеге» на имя главного дирижера. Хотя, что им делить между собой, я так и не понял. Маэстро вызвал к себе обоих, показал рукописи и сказал, что раз они оба такие недостойные, как следует из записок, то оба и не поедут. Мудрый человек.

Таким образом, сборы в дорогу приобретали характер подготовки к полету в космос или длительному походу на подводной лодке. С собой нужно было взять все — от зубной пасты до еды на все гастроли. Мой рекорд составил 45 дней. Чемодан упаковывался виртуознейшим образом, принимая во внимание ограничения по весу при авиаперелетах. В стандартный рацион, учитывая критичное в этой ситуации соотношение калории/вес, входили консервы с тушенкой, гречка, сахар в виде таблеток, чай, кофе, сухари, картофельное пюре в порошке, немного шоколада и т. д. В общем, стандартный набор полярника. И спирт — чего воду-то возить? Соответственно этому репертуару выработалась и технология приготовления пищи: консервы разогревались в закрытом виде под горячей струей воды в раковине, вода для каш и чая доводилась до нужной кондиции в металлическом термосе с помощью киловаттного кипятильника, а спирт разбавлялся с помощью льда, который можно было получить из ice-machine почти в каждом японском отеле.