Но старик, неотрывно глядевший на север, внезапно напрягся, и из его груди мучительным стоном вырвалось:

– Альк!

Ему ответил далекий перекатывающийся рокот.

Многие савряне выпрыгивали из лодок, едва те равнялись с камышами. Навстречу им уже хлюпали ринтарцы, и вскоре битва кипела не только на острове, но и по колено, а то и по пояс в воде. Упавший – оглушенный или раненый – в любом случае скрывался под ней с головой, и течение утягивало его вниз по реке. С другой стороны, на сухом проще добивать. Не знаешь, что и хуже.

Бой переполз уже и на ринтарский берег: савряне попытались перерезать переправу, наткнулись на охраняющих обоз тсецов и сцепились с ними. От Йожыга верхами спешила подмога наперегонки с саврянскими лодками.

За шумом и запалом боя никто не услышал третьей «рати», не заметил ее зловещих вестников: дрожи земли и воды, внезапно усилившегося и посвежевшего ветра, истошно орущих птиц, несмотря на сумерки стаями пролетающих над головами. Даже когда из леса выскочило стадо оленей, промчавшись мимо сражающихся, мало кто отличил их от рыжих коров, – а прочие решили, что животные померещились им в боевом безумии.

Река одним махом сглотнула спорный остров и покатила волны над ним, расползаясь вширь и вдаль.

Большинство даже не поняло, что произошло. Вот только что они яростно махали мечами, глядя в такие же зверски перекошенные лица врагов, – а в следующий миг их уже крутит и несет, как щепки в мутном дождевом потоке. Вода разметала противников, сорвала всадников с седел, выдернула из рук оружие и схрупала высокие древки знамен, как прошлогодние камыши. Тсецам в доспехах пришлось хуже всего, да и из весчан плавать умела хорошо если половина. Но поначалу туго пришлось и им: какое там грести – высунуть бы на миг голову из водоворота, хватануть воздуха, пока снова не потянуло вниз!

Бой захлебнулся в прямом смысле слова.

Плотинное озеро переползло вниз по Рыбке, как проглоченная змеей лягушка – от головы к середине брюха, заняв приречную долину.

Впервые за всю историю ринтаро-саврянских битв Йожыг не сгорел, а потонул – на окраинах из воды торчали только крыши, а высокие каменные дома обрезало на этаж. Саврянскому приграничному городку повезло больше – он стоял на высоком берегу, и реке достались только огороды да подвалы. Кабы наоборот, жертв было бы куда больше: из Йожыга женщины, дети и старики успели уйти, предупрежденные о грядущем бое, а может, и осаде, пока не подоспеют тсарские войска.

Низинный лесок целиком скрылся под водой, а макушки прибрежных холмов превратились в острова, на которых тесно жались друг к другу мокрые уцелевшие счастливчики, савряне вперемешку с ринтарцами. Пыла некоторых вояк даже река не охладила, но драться голыми руками на горбатом пятачке оказалось очень неудобно, да и более уживчивым соседям это не нравилось – места и так крыса наплакала, а они еще пихаются! – и тогда в воде оказывались оба. Так что в конце концов буяны утихомирились, только злобно переругивались, но потом и это надоело.

– Эх, а пророк-то чистую правду говорил! – расползались боязливые шепотки. – Все как он и предрекал: вышли реки из берегов, вышли твари из нор…

Мокрые и всклокоченные крысы десятками сидели на плавающих по озеру бревнах – остатках переправы. Они тоже были из разных стай, но общая беда сплотила зверьков, и они, как и люди, грели друг о друга мокрые ободранные бока.

– Точно, осерчала на нас Хольга. Не дело мы затеяли… – сокрушенно качали головами обе стороны.

– Да нам этот остров сто лет не нужен был, кабы не приказ!

– Чего уж там, и мы маху дали, полезли не разобравшись!

– Вы уж нас простите!

– Да нет, это мы виноваты! – упорствовали в покаянии савряне. (А то вдруг Богиня решит, что мало ввалила?!)

– Нет, мы! – не сдавались ринтарцы, не желая уступать первенство в просветлении.

Чуть снова не подрались.

К утру вода стала спадать, переходить в зыбкий туман. Холмы вырастали из нее, будто грибы, на саврянской стороне между некоторыми уже можно было перейти посуху. Река вылизала землю, как коровы солонец, местами содрав огромные куски дернины. Под ней обнажившейся плотью алела глина. На свежих отмелях янтарем и ракушками поблескивали мечи и куски доспехов.

Вернулись плевуны, удивленно покружились над затопленными пещерами и осели на ближайших деревьях, будто кто-то черные тряпки по ветвям развесил.

На поле появились женщины. Подвернув юбки, они бродили по колено в воде, выкрикивая имена пропавших мужей, сыновей и братьев. Сначала только саврянские, потом ринтарские – переправились с другого берега. Друг на друга они внимания не обращали, только с тоской шарили взглядами по округе, надеясь и одновременно страшась найти тело любимого. Будто белые чайки-кликуши, кружащиеся над заливом.

Рыска искала молча. Сил еще и на крик у нее не было.

Как девушке удалось выбраться на берег, она и сама не помнила – слепо барахталась-барахталась, а потом внезапно, уже на исходе сил, ощутила под ногами дно. С тем же успехом ее могло снести к середине реки, откуда Рыска точно бы не выплыла. Повезло.

Девушка полубезумно хихикнула, вернее, почти беззвучно дернула плечами: внутри снова, как в пещерах, но уже навеки, поселилась пустота. Но та, что терзала сердце, была куда хуже.

Рыска знала, за что Хольга отлучила ее от дара.

Первым девушка наткнулась на Миха. Белый-белый, выполосканный рекой до последней капли крови, батрак неестественно ровно вытянулся на мокрой блестящей траве, и борода на его застывшем лице выглядела особенно пронзительно-черной. Рядом топтался Колай, не зная, что делать: везти тело в Йожыг не на чем – все лодки унесла река, паромную переправу сорвало. К саврянам тащить – как еще примут, неизвестно. Хотя Рыска видела – принимали. И лекари, и мольцы уже у берега суетились, вперемешку напутствуя в небесную Дорогу своих и чужих.

Колая до того изумило появление падчерицы – оборванной, резко повзрослевшей, совсем иначе держащейся, – что он даже окликнуть ее не сразу решился, а пока прокашливался, девушка отвернулась и на негнущихся ногах прошла мимо. Не оттого, что ей было тошно глядеть на отчима или не жалко чернобородого батрака, отдавшего свою жизнь, чтобы они с Альком успели спасти остальные. Просто Рыска это уже видела, когда стояла на перекрестке. А значит, и Альк с Жаром не избежали предначертанного.

Девушка пошатнулась, но не упала.

Сначала она должна найти. Увидеть. Иначе сойдет с ума, раз за разом вспоминая, как это выглядело на всех тех дорогах, что успели ей открыться.

…Туман уже почти растаял, когда Рыска нашла тело саврянина. Полузатопленное, оно лежало в луже жидкой грязи, и белая рубашка на спине вздулась пузырем.

– Альк? – робко окликнула Рыска, хотя издалека было ясно: мужчина давно и бесповоротно мертв. Кисть неестественно вывернутой руки торчала из лужи, как желтоватая ошкуренная коряжка. – А-а-альк!

Девушка кинулась к нему, схватила за бок, потянула, надрывая живот, – и наконец лужа с чмокающим звуком выплюнула добычу, тут же присосавшись к ней со спины.

Рыска, не удержав равновесия, шлепнулась задом в грязь и истерически расхохоталась: это был не Альк.

Хотя какая разница?

«Это я его убила, – с безжалостной ясностью осознала девушка. – Не вражеский меч, не река. Я вытянула из него больше, чем может дать «свеча», – и в расход пошел человек».

Альк это знал. Еще когда только шел с ними на берег. Выбирая между живой крысой и мертвым человеком, он не колебался ни щепки – иначе это был бы не Альк.

Но Рыске от этого было не легче.

Девушка вспомнила его спокойный, уверенный… прощальный голос, и смех стал переходить в рыдания. Рыска начала клониться вперед – упасть бы тоже в эту грязь и уже не подниматься, – как вдруг в шаге от нее, у самой земли, что-то шевельнулось.