Дыхательные корни сиририты возвышались на десять-двадцать сантиметров над илистой водой, застоявшейся здесь от прилива. Толщина их два-три сантиметра, а вся их грязновато-белая поверхность является как бы ноздреватой или губчатой.

Илистая, пропитанная соленой океанской водой почва лишена воздуха, необходимого для жизни растений. Дыхательные корни построены из особой ткани, улавливаю-щей воздух из атмосферы. Растение «дышит» посредством этих замечательных корней.

Насмотревшись на эти «растительные легкие», мы подняли головы и рассмотрели саму сиририту: это невысокое, сильно ветвящееся почти от земли, похожее на куст, деревце высотой пять-шесть метров. Листья его ничем не замечательны, овальной формы, кожистые, блестящие. Цветов не было уже, а мелкие, еще незрелые плоды плоскоовальной формы сидели на коротких плодоножках у основания листьев.

Заросль становилась все гуще, продираться через нее было все труднее, и мы с трудом добрались до полосы, где обладательница дыхательных корней растет вперемешку с сириубой*. В отличие от предыдущей, сириуба — невысокое деревце с одним стволом, ветвящимся на втором-третьем метре от земли. Двигаться дальше вперед мы уже не могли: грязь стала замет-но глубже. Мы собрали гербарий со всех растений, а когда выбрались снова на сухое место, то уж старались не смотреть на свою обувь и брюки.

Доктор Кастро пригласил нас осмотреть мангрову со стороны моря. Обезьяны уже не проявляли никакого интереса к нам, и мы без проводов с их стороны уселись снова в моторку. Поехали подальше от места причала, чтобы найти более типичные участки мангровы.

Внешнюю полосу мангровых зарослей образует манге*, тоже интереснейшее растение с приспособлениями уже совсем иного рода: у него «ходульные корни» и «живородящие плоды». Что же это такое?

Когда едешь вдоль мангровы в пору прилива, то ветви густой заросли опущены в воду, купы кустов как бы плавают на воде. Но если поехать во время отлива, то уже издали заметно, что кроны кустов аккуратно подровнены снизу на всем протяжении, — это работа прилива. И вот, под густым, нависающим теперь над водой пологом видны сходящиеся вместе по четыре-пять и больше косонаклонные нетолстые корни-подпорки. От места их соединения начинается собственно ствол дерева манге, образующего густую и ветвистую крону, которая вплотную смыкается с соседней. Дерево, таким образом, стоит на ходулях, поднимающих его выше уровня воды во время прилива.

Мангровы приурочены обычно к местам, где нет сильного прибоя, всегда в глубине бухт и заливов; но все же приливно-отливные движения воды обладают достаточной размывающей силой, и вот, в таких условиях по внешнему краю, принимая на себя, так сказать, «основной удар», у манге выработались эти ходули (они хорошо видны на заставке); их роль-удерживать растение в зыбком илистом грунте в полосе приливной волны.

Второе приспособление-прорастание зародыша в плодах на самом растении. Плод манге развивает корни и первые листочки, будучи еще на материнском растении.

Центр тяжести разросшегося до 35–40 см тяжелого плода находится в его нижней, заканчивающейся острием, части. Форма плода в это время-чуть-чуть извитая спираль. Оторвавшись от дерева, плод падает отвесно в воду, имея при этом большую скорость и получая, благодаря спиральной изогнутости, вращательное движение. Он как бы ввинчивается в топкий ил и быстро укореняется. Теперь морской волной или отливным течением его уже не отнесет никуда: молодое растение будет жить здесь в той полосе побережья, где жили его предки.

Молодое деревцо манге, поднявшись над водой на двух-трех корнях-ходулях, развивает постепенно пышную крону и, по мере своего роста и утолщения ствола, вы-пускает от нижней его части новые корни. Некоторое время они выполняют роль дыхательных корней, далее же, достигнув дна, упрочиваются в нем и служат дополнительной опорой деревцу.

Был час отлива, когда мы на моторке подъезжали в разных местах «обезьяньего» островка к зарослям основного дерева мангровы. Повсюду ходульные корни манге образовывали такое густое переплетение, что представляли совершенно непроходимую преграду.

Ноги вязнут в иле, в котором «стоят» манге на своих «ходулях»; скользкая поверхность их покрыта моллюсками, и опираться на них ненадежно, а переплетшиеся и перекрещенные корни так густы, что человек изматывается, сумев продвинуться всего на несколько шагов.

Осмотрев мангрову на островке, мы отправились в конец бухты, к мангровым зарослям уже на берегу материка.

И там мы наблюдали такую же точно картину мангровы, о которой я рассказал.

День наш был насыщен впечатлениями. Мы набрали много гербария, образцов дыхательных и ходульных корней, плодов манге и других деревьев.

Усталые и перепачканные, но вполне удовлетворенные, мы уже после заката солнца вернулись на берег.

Особенно доволен я был тем, что у нас были живые, начавшие прорастать плоды дерева манге. Оказывается, ни в одном из ботанических садов мира его нет. Поэтому так хотелось довезти до Ленинграда плоды этого замечательного растения и вырастить их в оранжерее. Они жили у нас в сосуде с водой около месяца, но в конце концов погибли.

Над заливом стлался густой туман, и солнце едва только поднялось над океаном. Из окна гостиницы было видно, как молочная сырая пелена растеклась по набережной и заползала в улицы, идущие к горам. Группы наиболее высоких фикусов, обрамляющих берег Ботафого, то возникали темно-зелеными островками в колеблемом ветром тумане, то скрывались им. Клочья тумана заползали на склоны Корковадо и, казалось, растворялись в покрывающих их лесах. Небо было безоблачно, и вершины гор освещались солнцем, лучи которого внизу тускнели и гасли в утреннем «дыхании» океана.

Город еще был объят ночной тишиной, когда я покинул отель. Полусонный шофер лихо мчал меня по непривычно пустынным улицам непроснувшегося Рио.

Особенно безлюдными выглядели торговые улицы, где витрины и двери магазинов были закрыты железными шторами или раздвижными решетками. Только возле продуктовых магазинов и фруктовых лавок изредка виднелись грузовики, с которых сгружались корзины и ящики со свежими фруктами и овощами.

Приближаясь к вокзалу, мы все чаще стали встречать пешеходов, а в самом вокзале стояла небольшая очередь у билетной кассы на 6-часовой дачный поезд Рио-Терезополис. До поезда оставалось еще четверть часа, и я успел выпить на дорогу две чашечки кофе в маленьком буфете, переполненном торопящимися пассажирами. И, надо сказать, что очень приятны были две эти «кафезиньо» — крохотные чашечки горячего, сладкого и ароматного кофе — в это раннее и сырое утро.

Вокзал Коломбо расположен, если можно так сказать, в глубине города, и поезд долгое время шел среди городских построек и параллельно с трамвайной линией, на которой уже пошли вагоны.

В городской черте поезд шел не быстро, были часты короткие остановки, и вагон, почти пустой вначале, постепенно заполнялся публикой. Была суббота, и среди пассажиров было немало дачников и просто стремящихся провести воскресный досуг за городом.

С полчаса мы ехали по городу и его окраине. Наконец городские постройки кончились. По обе стороны полотна теперь стали встречаться частые мелкие деревянные домики, возле каждого колодец, маленький двор со скотиной и участки полей поблизости.

Вскоре и эти домики прекратились, дорога пересекла несколько речек, или кана. лов с берегами, поросшими густыми луговыми травами. И дальше потянулись обширные поля риса (уже убранные), сахарного тростника и бананов. Банановые плантации тянутся, не прерываясь, на большие расстояния, подступая местами к самому поезду. Большие и как бы лакированные листья бананов покрыты влагой, и крупные капли росы обильно стекают по ним. Обильная роса видна на всех растениях — результат утреннего тумана, почти каждодневно надвигающегося с океана.