– Он не поддерживал концепции защиты, то есть самоубийства?

Фогг покрутил головой.

– Эта версия, по сути, никогда не воспринималась всерьез. Я не хочу сказать, что Деплич максимально не воспользовался ею. Он был великолепен. Он создал волнующий портрет человека, исполненного душевности, темперамента и стремления к наслаждениям, внезапно охваченного страстью к молодой красивой девушке, человека, которого мучает сомнение, но не способного устоять. Затем – чувство гадливости, неуважения к самому себе, муки совести из-за собственного аморального отношения к жене и ребенку и, наконец, неожиданное решение покончить со всем… Единственный честный выход! Прошу вас верить мне: это было волнующее выступление! Речь Деплича вызывала у многих слезы. Представьте себе несчастного человека, раздираемого борьбой между собственными страстями и глубокой порядочностью. Эффект был колоссальный! Однако стоило ему закончить свою речь, как чары развеялись, и уже ничто не могло связать этот воображаемый образ с личностью Эмиаса Крейла. Все знали о нем слишком много. А Деплич не сумел привести ни одного доказательства, которое подтвердило бы его версию. Можно сказать, что Крейл был человеком, который совсем не имел совести, даже самой элементарной, был равнодушным, себялюбивым, эдаким жизнерадостным эгоистом! Если у него и были когда-то моральные принципы, то только в отношении живописи. Я убежден, что он никогда не позволил бы себе написать плохую картину. Но во всем остальном он проявлял безудержный темперамент, обожествлял жизнь, любил ее страстно и пылко. Чтобы он покончил самоубийством? Все, что угодно, только не это!

– Возможно, была избрана не наилучшая защита?

Фогг пожал своими узкими плечами.

– Какую еще защиту можно было выбрать? Это был необычный процесс, и обвинению даже не надо было искать доказательств против обвиняемой. Доказательств было много, слишком много. У Кэролайн был яд, она созналась, что выкрала его. В наличии ведь все возможные доказательства: средство, мотивы преступления, удобный случай – все!

– А разве невозможно было попробовать доказать, что все эти обстоятельства искусственные, инсценированные?

Фогг ответил решительно:

– Она сама их признала, во всяком случае, большинство из них. Но как бы то ни было, ваша мысль вполне естественна. Вы хотите сказать, что кто-то иной убил Крейла, но так все это обставил, чтобы свалить вину на нее?

– Полагаете, что подобную версию невозможно защищать?

Фогг сказал спокойно:

– Боюсь, что так. Вы намекаете на какого-то таинственного Икса. Где его искать?

Пуаро сказал:

– В узком кругу, разумеется. Было лишь пятеро, которые могли иметь отношение к делу. Не так ли?

– Пятеро? Сейчас посмотрим. Прежде всего тот эксцентричный и старомодный тип со своей манией изготовления лекарств из трав. Небезопасное увлечение! Хотя приятный человек. Немного, правда, непонятный. Я не представляю его себе в роли Икса… Затем та девушка. Она могла бы убрать Кэролайн, но, конечно, не Эмиаса. Потом биржевой маклер – лучший друг Крейла. Подобное можно встретить в полицейских романах, только не в обыденной жизни. Больше никого не осталось… Подождите! Младшая сестра – еще ребенок. Ей невозможно предъявлять серьезные претензии. Итак, всего четверо.

Эркюль Пуаро прибавил:

– Вы забыли гувернантку.

– Да, правда. Эти бедные гувернантки… Всегда о них забывают! Все же я смутно припоминаю ее. Довольно некрасива, но очень способна. Представляю себе, какой-нибудь психолог сказал бы, что она воспылала греховной страстью к Крейлу и потому убила его. Отвергнутая старая дева!.. Я просто-напросто в это не верю! Мои воспоминания, хотя немного и бледные, застарелые, не дают основания видеть ее неврастеничкой.

– С тех пор прошло много времени.

– Считайте, лет пятнадцать-шестнадцать… Да, именно так… Поэтому не особенно рассчитывайте на мою память.

Эркюль Пуаро возразил:

– Наоборот. Я вижу, что вы помните обо всем слишком хорошо. Меня даже удивляет, как твердо вы держите в памяти события. Когда вы рассказываете о судебном процессе, видимо, эти образы проходят перед вашими глазами?..

Фогг сказал медленно:

– Да. Вы правы. Я снова вижу все очень четко.

– Мне интересно, дорогой друг, очень интересно, можете ли вы объяснить – почему?

– Почему?

Фогг задумался. Его тонкое, умное лицо было сосредоточенно.

Пуаро изменил вопрос:

– Вспомните, что именно вы ясно видите? Свидетелей? Адвоката? Судью? Обвиняемую на скамье подсудимых?..

– Ну, конечно же… Это и есть причина! – сказал Фогг тоном человека, который наконец в чем-то разобрался. – Конечно! Вы указали причину. Всю мою жизнь я буду видеть ее! Удивительно, как поражают романтические события. Потому что в ней действительно было что-то романтическое. Не знаю, была ли она в самом деле красива. Она была не очень молода, казалась утомленной, видны были синяки под глазами. Но все и вся сосредоточивалось вокруг нее. Она была героиней этой драмы. И, удивительная вещь, почти все время ее будто не было там. Казалось, она далеко-далеко, хотя сидела спокойная, внимательная, с легкой вежливой улыбкой на устах. Вся она была словно в полутонах, понимаете, в переходах тени и света. И одновременно была живой, живее, чем та девушка с совершенным телом, очаровательным лицом, жесткостью и силой молодого зверя. Я восхищался Эльзой Гриер, потому что она была смелая, умела бороться, она бесстрашно, с презрением встречала своих мучителей. А Кэролайн Крейл я восхищался, потому что она не боролась, будто пряталась в своем мире полутонов и теней. Она никогда не была побеждена, потому что ни мгновения не участвовала в борьбе.

Наступила пауза.

– В одном я твердо уверен: она любила человека, которого убила. Она так сильно его любила, что полжизни умерло вместе с ним.

Мистер Фогг умолк и протер свои очки.

– И все же я сам удивляюсь тому, что я вам рассказываю. Я был молодым в то время. Молодым и честолюбивым. Такие вещи потрясают. Все же Кэролайн Крейл – в этом я убежден – была слишком приметной женщиной. Я никогда ее не забуду. Никогда!

Джордж Мейхью оказался настороженным и не очень общительным человеком.

Он, понятное дело, помнил об этом процессе, но не совсем отчетливо. Им занимался его отец, а ему в то время было только девятнадцать лет.

Эта история с Крейлом, знаменитым художником, картины которого ценятся довольно высоко и на самом деле очень талантливы – две из них были в галерее Тэйт, – тогда гремела. Но, пусть извинит мсье Пуаро, он не совсем четко представляет себе, что его интересует. Дочь? Вот как! Она в Канаде? Удивительно, он всегда думал, что она в Новой Зеландии.

Джордж Мейхью немного смягчился.

Страшное событие в жизни девушки. Он ей симпатизирует. Было бы значительно лучше, если бы она никогда не узнала правды. И какая надобность говорить об этом сейчас? Она хочет знать? Да, но что именно можно знать? Есть, конечно, отчет о процессе. Он лично полагает, что не было сомнений насчет виновности миссис Крейл. Конечно, кое-что ее оправдывало. Художники – люди, с которыми не так-то легко жить. Подождите, подождите, гм… Кажется, леди Диттишем была той молодой женщиной, которая замешана в деле.

Пуаро ответил, что именно так.

– Газеты еще иногда вспоминают об этом деле, – прибавил Мейхью. – Потому что эта дама частенько фигурировала в бракоразводных процессах. Теперь, как вам, видимо, известно, она очень богата. До Диттишема была замужем за этим исследователем… И она личность, которая почти все время в той или иной мере находится в центре общего внимания. Она – тип женщины, которой нравится известность.

– И возможно, известные люди, – подсказал Пуаро.

Эта мысль понравилась Джорджу Мейхью.

– Да, конечно, возможно, и так. Вполне возможно.

Пуаро спросил:

– Ваша фирма представляет интересы миссис Крейл на протяжении многих лет?