— Дай-ка на минутку, — попросил я автомат у солдатика, сидящего у бойницы.

— Э-э, как это? — возмутился было боец, но, глянув мне в глаза, послушно отдал оружие.

Я открыл нижний люк бронетранспортера и выбрался наружу. Сразу же распластался на земле — к стоящим на месте машинам «чехи» давно уже пристрелялись.

Боцман сверху дал очередь. Пара трассирующих пуль красиво ушла в листву, словно прокладывая мне дорогу. Я вскочил и, нагнувшись, кинулся в кустарник.

Далеко бежать не пришлось — метрах в сорока от дороги я обнаружил двух убитых «чехов» — наверняка работа Боцмана. Вот и замечательно, можно считать, что двое из нашей команды уже вооружены, осталось вооружить еще двоих. Я услышал, как впереди зашуршали кусты, и дал туда короткую очередь, после чего сделал обманный маневр: бросился влево, а потом резко вперед, пытаясь обойти отступающего противника. Здесь главное — фактор неожиданности. Отступая, противник всегда оглядывается, его внимание сосредоточено на том направлении, откуда по нему стреляют. Он таращился в одну сторону, а по нему вдруг открывают огонь совсем с другой. Он теряется, паникует, начинает совершать ошибочные действия. И все, он уже покойник! В этом деле главное — не попасть под свою пулю. Обидно погибнуть от рук своих же, а часто именно так и бывает. Сколько раз я со своими бойцами попадал под обстрел нашей артиллерии! Бывало, идешь по горам, и вдруг вокруг тебя снаряды начинают рваться. Ложись да молись, чтобы не накрыло. Пока артнаводчик по рации скорректирует огонь, сто раз погибнуть можно!

Давненько не бегал я вот так по лесу с автоматом! Пули шуршали то справа, то слева, то низко над головой. Иногда мне даже казалось, что я по звуку могу отличить «свою» пулю от «чужой». Но это, конечно, сущая ерунда! У «чехов» такие же «калаши», как и у нас.

Я быстро обошел группу из трех человек и, когда они собирались переправляться через ручей, дал длинную очередь. Двое упали, один успел юркнуть в кусты. Встреча с основной группой противника в мои планы не входила, поэтому я забрал их оружие и быстро ретировался. Ничего особенного — обычная спецназовская работа…

…Лежа в куче хвороста на опушке леса, Док и Адриано давно уже наблюдали за стариком-чеченцем, пасшим на зеленом склоне небольшую отару овец. Помогала ему собака — овчарка. Как только какая-нибудь овечка, увлекшись травой, начинала отставать, овчарка с лаем гнала ее к отаре.

Беглецы рассчитывали двинуться дальше, когда старик со своими овцами скроется из вида, но все вышло иначе.

У кромки леса, у подножия горного пастбища, трава была сочнее, и старик погнал отару вниз — прямо в сторону той опушки, на которой спрятались Док и Адриано.

Неожиданно овчарка, забыв о стаде, кинулась к их убежищу и принялась бешено лаять и рыть лапами землю. Старик, решив, что в хворосте спрятался зайчонок, попытался было оттащить овчарку за ошейник. Но собака так упиралась всеми четырьмя лапами, не желая уходить, что старик даже замахнулся на нее палкой. Он стал вглядываться в кучу хвороста, пытаясь среди наваленных веток что-нибудь увидеть, потом скинул с плеча винтовку и для очистки совести дважды выстрелил в кучу, прежде чем двинуться своей дорогой. Овчарка полаяла еще немного и побежала догонять стадо.

Когда старик с отарой скрылся за склоном, из хвороста раздался тихий стон. Это не повезло Доку — одна пуля старика ушла в землю, а другая угодила ему в ногу. Всю ночь они шли, а под утро спрятались в этой куче, надеясь немного отдохнуть, отлежаться, поспать. Поспали!

— Ранить? Где ранить?

— Сильно течет, Адриано! Промыть надо, перевязать.

— Да-да! — Итальянец начал раскидывать ветви.

— Тихо ты, а то собака вернется! — зашипел на него Перегудов. — Я лучше потерплю немного.

— Нет-нет, терпеть нет. Много крови, можно умирать, — замотал головой Адриано. Он вылез из кучи, закинул на плечо автомат и помог Перегудову подняться.

Док попробовал ступить на раненую ногу, но тут же сморщился от боли.

— Палку мне надо. Костыль.

— Я помогать. Потом палка. — Адриано взвалил Дока себе на плечи и потащил вниз, к ручью.

Около воды он аккуратно опустил Дока на камни.

— Штанину разорвать надо, — сказал Перегудов, но итальянец не понял, и тогда Док показал жестом на его рубахе: — Рвать, рвать!

Адриано кивнул. Послышался треск разрываемой материи.

— Молодец. Теперь рану промыть надо. Понял, нет? Потом вот этим присыплем. — Перегудов вынул из кармана упаковку с сильным антибиотиком. Чеченцы, когда обыскивали, хотели отобрать ее, но он сказал, что без этого не сможет жить, и они оставили лекарство.

Адриано снял с себя рубаху, оторвал один рукав и, тщательно прополоскав его в ручье, принялся аккуратно смывать с раны кровь.

Док заскрипел зубами от боли.

— Ничего, ничего, — бормотал Бернарди. — Сейчас терпеть немного.

Перегудов взглянул на раненую ногу, скривился.

— Хорошо, теперь я сам.

Он аккуратно ощупал рану. Вдруг вскрикнул и повалился на камни без сознания.

— Что? Что? — залепетал Адриано. Он зачерпнул ладонями воды, побрызгал на Дока.

Тот пришел в себя. Сказал, корчась от боли:

— Пуля не очень глубоко. Кость не задета. Надо бы достать, — сказал он.

— Как? — удивился Адриано.

— Молча. Сходи за хворостом, нужно костер развести. Огонь, понял?

Итальянец кивнул и убежал за хворостом. Скоро он вернулся с целой охапкой сухих веток.

Док протянул ему зажигалку. Адриано долго не мог развести костер, но в конце концов у него это получилось, огонь весело заплясал по сушняку.

Док свинтил пробку с маленькой плоской фляжки, которую он носил в специальном чехле на поясе. Эта фляжка была с ним еще с первой чеченской. Обычно он наливал в нее спирт или коньяк — рану промыть, взбодриться, согреться. Но сейчас она, конечно, была пуста.

— На вот, набери воды и поставь фляжку на огонь. Итальянец все сделал, как велел ему Перегудов.

— Дай-ка сюда автомат!

Адриано протянул ему автомат. Док вытянул из-под ствола шомпол, осмотрел его.

— Опусти во флягу, в воду. Понял?

— Да-да. — Бернарди подумал: неужели этим страшным металлическим прутом Иван собирается извлечь из ноги пулю?

— А что, у тебя есть предложение получше? — словно прочитал его мысли Перегудов. — Был бы нож…

— Нож! Нет, нож нету, — покачал головой Адриано.

Когда вода во фляжке почти полностью выкипела, Док велел достать из нее шомпол. Он снова стер кровь и осторожно ввел металлический штырь в рану, пытаясь нащупать им застрявшую пулю.

От боли у него на глазах выступили слезы. Одно неловкое движение, и Перегудов тут же потерял сознание.

— Иван! Иван! — Адриано снова стал брызгать на него, но на этот раз Док не спешил приходить в себя.

Тогда итальянец перекрестился, торопливо прошептал слова молитвы Пресвятой Деве Марии и взялся за дело сам. Одной рукой он сдавливал рану, нащупывая пальцами пулю, другой пытался подцепить ее шомполом. От вида крови у Адриано всегда кружилась голова, но на этот раз он все-таки сумел взять себя в руки. Наконец у него получилось: остроносая окровавленная пуля была извлечена наружу. Адриано ополоснул ее в ручье и сунул в карман. После чего опять промыл рану товарища и, как велел Док, присыпал ее белым порошком.

Теперь рану нужно было чем-нибудь перевязать. Итальянец со вздохом снова стянул с себя рубаху, оторвал второй рукав.

Когда перевязка была закончена, он без сил опустился на камни и закрыл глаза. Ему слышался крик чаек, плеск волн, родная итальянская речь, виделись блики на воде. Словно на мгновение он очутился дома, в родной Генуе…

Очнулся он от звонкого тявканья. Адриано мгновенно открыл глаза, замер, прислушиваясь. Ему показалось, что где-то неподалеку брякнул автомат. Он торопливо вскочил, раскидал догорающие ветки, передернул затвор автомата и, взвалив на себя Дока, как мог быстро перешел ручей и скрылся в лесу.