– Еще одно свидетельство того, что ты погрязла в мечтах и не видишь, что с тобой творится.

– Не понимаю. А теперь в чем дело? – Гвинет слегка наклонилась вперед, навстречу злобному взгляду Дэвида. – Пожалуйста, скажи мне, раз ты все знаешь, в чем я не права?

– Ты должна позаботиться о наследстве, которое тебе достанется. Дядя считал тебя достаточно разумной и поэтому оставил тебе огромное состояние. Теперь на тебе лежит ответственность за это, и ты должна с умом распорядиться деньгами, а не отдавать их какому-то проныре только потому, что он согласен на тебе жениться.

– Я не получу никакого наследства, пока не выйду замуж! Не значит ли это, что мой обожаемый дядюшка считал, что женщина не способна вести дела? Как раз этим и займется мой муж, если захочет, – проговорила Гвинет уже без всякой злости. – Он женится на мне не из-за наследства. Более того, если он решит промотать мои деньги, я не стану возражать. Меня это не волнует. Не могу понять только одного – с какой стати это волнует тебя?

– Гвинет, ты просто глупый ребенок! – возмутился Дэвид. – И сама это знаешь. Никогда не испытывала нужды, никогда не голодала. Но ведь у тебя, кроме этого наследства, других средств к существованию нет. Есть брачный контракт, защищающий твои права? Нет. Согласится ли этот пес, твой будущий муж, оставить тебе часть состояния, чтобы обеспечить твое будущее? Нет. Не так уж далек тот день, когда ты поинтересуешься, как распоряжается твоими деньгами этот мерзавец, но будет уже поздно.

– Не думаю, – ответила Гвинет, стараясь держать себя в руках. – В случае столь крайних обстоятельств, так живо обрисованных тобой, я без труда найду способ поправить свое материальное положение.

Дэвид недоверчиво посмотрел на нее:

– И каким же образом?

– Публикуя мои повести и рассказы.

Дэвид рассмеялся, но как-то невесело.

– Какой это будет скандал среди лиц нашего с тобой круга!

Его слова не задели Гвинет. В том, что он отреагирует именно так, она не сомневалась. Гвинет пожала плечами и натянуто улыбнулась, решительно вскинув голову.

– Меня не волнует, что подумают окружающие. Если ты окажешься прав и мое состояние развеется по ветру – пусть, я все равно не пропаду. У меня будет муж, который на все станет смотреть сквозь пальцы, если, выйдя замуж, я смогу приносить ему деньги. У меня будет другой источник дохода. Посвятив себя любимому делу, я не буду стеснена правилами приличий и смогу проводить все свое время в удивительном мире, созданном моим воображением. В этой удивительной жизни я стану делать то, что мне очень нравится, – писать.

– Ты называешь такую жизнь удивительной?

– Нет – божественной.

– А я назвал бы ее ужасной, – проворчал Дэвид, и тут карета остановилась перед дверьми гостиницы в Сток-он-Тренте.

Он не виделся с Эммой долгих девять месяцев. Но когда она вернулась, Траскотт обнаружил, что вернулась та, прежняя Эмма, с которой он столько лет дружил.

Уолтер мог бы сказать, что Эмма все так же ценит его откровенность и дружбу. Сколько раз тайком от других она прибегала сюда, чтобы побыть с ним наедине в заброшенном замке. Его устраивало то, что Эмма прекратила свои попытки его соблазнить. Никаких поцелуев, даже никаких намеков расшевелить его желание своими прелестями. Она чувствовала его беспокойство, его страх перед интимной близостью, поэтому и не принуждала его.

Однако, верная своим привычкам, Эмма на людях вела себя с ним как и раньше. За стенами старого замка ей и дела не было до Уолтера. Когда в Баронсфорд вернулся Дэвид, Эмма ни на минуту не оставляла его в покое. Чуть позже, этим же летом, произошло еще одно событие, которое окончательно отвлекло Эмму от Уолтера – она даже перестала его навещать. Дело в том, что в Гринбрей-Холл приехала погостить кузина Эммы, девятилетняя девочка, оставшаяся сиротой.

Уолтер сочувствовал этому ребенку. Ее растерянность и настороженность напоминали ему его собственные чувства, когда несколько лет назад он оказался в таком же положении. Он понимал, что ей одиноко и поэтому она постоянно ходит следом за старшей кузиной, несмотря на ее недовольство. Гвинет Дуглас вела себя так же, как в свое время Уолтер, неотступно следуя за Дэвидом, Пирсом и Лайоном.

Но однажды в пасмурный день Эмме удалось незаметно ускользнуть ото всех и прийти к нему для того, чтобы поделиться своими проблемами.

– Я знаю, почему Гвинет оказалась здесь, – сообщила ему Эмма, глядя в сторону Гринбрей-Холла. – Она своего рода инструмент в руках дяди – с ее помощью он хочет наказать нас с матерью. Ее взяли в дом, чтобы сделать наследницей, лишив меня всего. Теперь, Уолтер, я предоставлена сама себе, и мне надо искать в жизни собственный путь.

Камни были аккуратно уложены по бокам могилки младенца. В головах стоял крест, грубо сколоченный из двух сломанных палок, от него на землю падала тень.

Внутри каменного обрамления на могильной насыпи была видна надпись, но Уолтеру Траскотту, чтобы прочитать ее, пришлось слезть с лошади.

Уолтер приезжал к ней каждый день и уже дважды видел, как незнакомка что-то писала на земляной насыпи. Но каждый раз, увидев его, она тут же молча стирала написанное. Уолтер чувствовал – ей не хочется, чтобы ее спрашивали, почему она так поступает, и он не задавал ей вопросов. Но сейчас, когда Уолтер нашел могильную надпись нестертой, он встал на колени и начал рассматривать буквы.

Эта женщина, кроме любопытства, вызывала у него странное чувство радости. Лихорадка ее прошла. Она почти полностью оправилась после тяжелых родов, хотя все еще была молчаливой и подавленной. И никто по-прежнему не знал, как ее зовут. С Уолтером она не разговаривала и с женой батрака, Ритой, тоже была очень немногословна. Она, правда, сразу предложила Рите свою помощь по дому, но, выполняя домашнюю работу, лишь изредка роняла какое-нибудь слово. Жена батрака заметила, а потом поделилась этим с Уолтером, что женщина говорит не на шотландском диалекте. Как ни странно, ее акцент, замеченный Ритой, выдавал в ней англичанку.

Было тайной – кто она, откуда пришла, а это очень интересовало Уолтера. И хотя она не сказала ему ни слова, он видел, что ей приятно его видеть. Но при этом он каждый день боялся узнать, что она ушла. Всякий раз, когда такая мысль приходила ему в голову, он говорил себе – стоит ли волноваться, если такое случится? Как ни странно, но это помогало.

Уолтер внимательно изучал надпись. Она была выполнена в форме круга и состояла из нескольких имен – цепочка из имен и слов по всей могиле. Надпись была сделана на английском языке, хотя некоторые буквы были или слишком маленькими, или не очень четкими. Некоторые имена повторялись.

Холмс. Бай. Вайолет. Мэри. Траскотт сосредоточился на тех словах, которые можно было прочитать. Лейдж. Кнеб… Кнеб… Уолтер осторожно поднял веточку с другого слова. Амина. Охе… Охе… Он прищурился. Мозес. Ами… Одно из имен привлекло его внимание. Миллисент. Он пробежал взглядом по всей могильной надписи и обнаружил, что это имя повторяется трижды. Затем он вернулся снова к слову Кнеб, и ему показалось, что это означает «Кнебворт».

Уолтер не знал, верить ли своим глазам. Ему было известно, что Кнебворт – это название деревушки возле Мелбери-Холла, поместья Миллисент, расположенного к северу от Сент-Олбанса. Миллисент и Лайон большую часть времени проводили именно там. А Гиббс, слуга графа, жил там постоянно в качестве дворецкого. Могло ли быть, чтобы эта женщина проделала столь долгий путь с юга Англии? Негритянка Охеневаа, раньше невольница, а теперь доверенное лицо вдовствующей графини, сейчас находилась в Бароне-форде. Женщины приехали из Мелбери-Холла на свадьбу Пирса и Порции и намеревались задержаться здесь до тех пор, пока у Миллисент не родится малыш. Траскотт снова оглядел надпись, пытаясь найти еще какое-нибудь упоминание об Охеневаа. Больше ничего не было, кроме этих начальных букв. Однако что еще это могло значить?