— Отпусти пацана, не глупи, — вступил Коля. — Он нам пригодится. Я почти сговорился, Падший, город будет наш…

Коля тоже боялся потерять Вектора. Ему очень сильно хотелось занять место Уруту.

— А ТЫ! — истошно взревел Барабашкин. — Это все ТЫ!!!

Теперь он целил в Колю.

— Я за тобой везде, хоть куда! Я доверял тебе… А ты! ТЫ!!!

Он все время напирал на это «ТЫ», как будто в нем сосредоточились все те обвинения, что он никак не мог из себя исторгнуть. То ли так много их накопилось в его противоречивой душе, то ли у него случился какой-то речевой затор.

— Отпусти парня! — рявкнул Максим.

Барабашкин выпалил в воздух.

— Стоять!!! — заорал он, и продолжил, снова обращаясь персонально к Коле. — Ты мне мозги пудрил столько времени, я из-за тебя во все это ввязался, бегал за тобой везде, как щенок. Ты, ты… Ты все время на меня забиваешь! Ты меня чуть не угробил сегодня! За что?! Из-за этого Проводника? — он кивнул на меня. — Так ведь это твоя идея была, использовать его, он ведь притворялся индикатором, кто же знал?! Из-за мальчишки?! Зачем он нам? Неужели? Неужели, ты не понимаешь… как для меня это все важно?! Как для меня был важен ТЫ?!

О Боже, подумал я. Все-таки они даже в такой ситуации все сводят к какому-то болезненному фарсу.

Барабашкин что, тайный Колин поклонник?

Они что, типа не просто друзья?

Меня аж передернуло.

— Ну вы и черти, — вполголоса пробормотал Максим.

Я перехватил его взгляд, и хотя у нас двоих с взаимопониманием тоже существовали некоторые проблемы, в его глазах я прочитал что-то вроде поддержки и искренней симпатии. Мол, мы конечно парни непростые, но хотя бы до ТАКОГО не докатились.

Все познается в сравнении.

Барабашкин продолжал изливать душу. Коля слушал его, делая брови домиком и приоткрыв рот.

Это было бы даже смешно, если бы не Дима, которого готический маньяк продолжал удерживать одной лапой. Мальчишка порывался вырваться, но Барабашкин цепко прижимал его себе, зажимая Диме рот рукой.

В очередной попытке вырваться, Дима освободился из-под лапы «минуса» и пронзительно выкрикнул:

— Да хоть бы вы перегрызлись, идиоты!!!

А в следующее мгновение Барабашкин отбросил паренька прочь и кинулся на Колю.

Тот, сорвавшись с места, выставив вперед руки, дернулся на встречу.

Они вцепились друг другу в глотки, упали на землю. Стали кататься по ней, с дикими воплям вдавливать друг друга в бетон.

Больше всего меня напугало, как Барабашкин колотил Колю по спине рукояткой заряженного пистолета, который продолжали сжимать его побелевшие пальцы. Казалось, он забыл о том, что вооружен, для чего предназначен предмет в его руке.

Казалось, он разом одичал, лишился разума, в считанные секунды скатившись до уровня австралопитека.

Двое сцепились мертвой хваткой и чуть не зубами хватали друг друга, рыча и всхлипывая, как дикие животные.

Я и Максимом оба дернулись к мальчишке, стараясь держаться подальше от дула барабашкинского пистолета, которое качалось в такт борьбе «минусов».

Мальчишка проворно вскочил, уставился на катающихся по земле «минусов». Глаза у него сделались круглые, как блюдца.

А мы с Максимом вдруг оба замерли, оказавшись по разные стороны от него. И вновь встретились взглядами. Но теперь я читал в его глазах, а он, наверное, в моих, нечто совсем другое.

Я не сразу осознал, что наставляю на Максима свой пистолет. А его «беретта» целит в меня.

Мальчишка стоял между нами, а мы…

Мы застыли как изваяния, ожидая, кто первый сделает шаг. Кто первый сорвется.

Нас накрыло порывом шквального ветра. К моим ногам подкатилась Колина шляпа.

Вместе с ветром долетел лай собаки. Он перекрыл рев и повизгивания «минусов». Он прозвучал коротко, как-то очень осмысленно, и тотчас стих.

И мы оба, я и Максим, вздрогнули.

Максим сипло втянул воздух, опуская пистолет. Согнулся, упираясь руками в колени.

Я последовал его примеру. Глубоко выдохнул. Накатившая на сознание волна ярости спала, я запихнул пушку за ремень. Отряхнул вымазанные в грязи руки.

К нам, постукивая обтесанной палкой по плитам, шел человек в шляпе со спадающей на лицо сетчатой вуалью. Пасечник. За ним послушно трусила овчарка.

Он остановился возле мальчишки. Встал между мной и Максимом, разделяя нас.

Положил пареньку на плечо широкую коричневую ладонь.

— Гляди што творят, стервецы, — крякнул он с какой-то преувеличенно деревенской интонацией.

— Здравствуйте. — сказал Дима, судорожно сглатывая.

— Здравствуй, внучек. — охотно отозвался Пасечник. — Смотрю, милки, вы у нас в городке не скучаете. — это уже предназначалось нам с Максимом.

Пасечник подошел к катающимся по бетону телам. Сунул между ними свою палку. Коля и Барабашкин, красные, потные, с разорванными воротниками, расцепили свои дикие объятия и уставились друг на друга, страшно выпучив глаза.

Оба они хрипели, на их губах пузырилась слюна.

Они были невменяемы. Казалось, они забыли человеческую речь, да и вообще с трудом понимают, где находятся.

Я нагнулся, подобрал колину шляпу, отряхнул ее, повертел в руках.

— Ну, будет-будет. — сказал Пасечник «минусам», как глупым щенятам, затеявшим драку над миской с молоком. — Эх, Коля-Коля! Ведь предупреждал я тебя. Эх, молодежь!

Он махнул рукой. Обернулся к нам.

— Ну что встали столбами? Идите отсюда. Нечего вам тут. Я ими сам займусь.

Я подошел к Диме, взял его за плечи, повел прочь.

— Что с ними будет? — спросил Дима, освобождаясь от моей руки. Он смотрел на двух «минусов», а обращался к Пасечнику.

— Авось оклемаютси ишшо. — сказал тот из-под сетки с прежней интонацией дедка-лесовичка. — Молодые ишшо, дурные совсем. Подлечу их, не бойси. Медком их. Дурь-та из башки сразу повыветриваетси.

Мне захотелось убраться отсюда подальше как можно скорее.

— Считай нашу сделку расторгнутой. — сказал я существу, исподлобья оглядывавшему нас с земли. Коля в ответ промычал что-то нечленораздельное.

Я нацепил его шляпу, двумя пальцами откозырял Пасечнику.

Мы с Димой пошли к машине. На Максима я не смотрел. Только услышал, как заревел его мотоцикл. Когда мы подошли к «Бешке» шум двигателя стих в отдалении.

Выруливая с полигона, я последний раз бросил взгляд на стекло заднего вида.

Старик стоял на том же месте, опираясь на палку. Собака держалась у его ноги.

И две темные фигуры неуклюже копошились на плитах, как перевернувшиеся на спину жуки, которые все стараются, но никак не могут вернуть себе привычное положение.

— Он приведет их в чувство? — спросил Дима у меня. — Этот, с собакой?

— Этот, — пробормотал я. — этот, может, и приведет.

Больше мы друг другу так ничего и не сказали.

Я затормозил возле магазина.

Вышел, с силой хлопнув дверью. Взял две бутылки дешевого коньяка, несколько банок пива, и шесть гамбургеров в полиэтилене. Вернулся в машину.

— В запой собираетесь? — с интересом спросил у меня Дима, пока я сгружал покупки на заднее сидение.

Я ничего не ответил. Всю дорогу до гостиницы я молчал.

Я тщательно запер дверь в номер, выложил пистолет на стол. Сел, с громким чпоканьем откупорил пивную банку, пена с шипением вырвалась наружу. Я злобно тряхнул рукой, сбрасывая ее с пальцев, отпил из банки.

— Послушай, Дима, — сказал я. — Не знаю в курсе ты или нет. Но вроде должен быть в курсе. Сегодня я едва не сдал тебя. Чуть не обменял на свою старую знакомую, которая вовсе не на нашей стороне.

— Я знаю. — просто сказал он. — Дайте банку.

Я вытащил из пакета банку, передал ему. Не хотелось мне читать ему нотации. Да и вообще хотелось избежать разговора.

Я сидел за столиком, в Колиной шляпе на затылке, в измазанной землей куртке, заляпанных грязью ботинках. И собирался напиться.

Дима откупорил пиво, понюхал, поморщился, сделал глоток.

— Жизнь похожа на шоколадку. — сказал он после паузы. — Только почувствовал, какая сладкая. А уже тает.