Элайза взглянула в зеркало. Вздернула подбородок, повернула голову.

— Не лишен привлекательности, — отметила она.

— Да, — подхватила я. — Просто чудесный. И очень привлекательный.

— Что подумают мужчины? — пролепетала она испуганно.

— Что ты — рабыня. — Я пожала плечами.

Она вздрогнула. Но тут же снова повернулась к зеркалу.

— А клеймо красивое?

— Почему ты спрашиваешь?

— Просто интересно. Так красивое?

— Ты изучала антропологию, — напомнила я. — Можешь рассматривать институт рабства бесстрастно и объективно, как любопытное историческое явление, характерное для некоторых цивилизаций.

— Я рабыня! — вскричала она, пытаясь освободиться от пут на запястьях. — Понимаешь ты, что это такое?

— Очень хорошо понимаю, — заверила я. На ум пришел Клитус Вителлиус. — Где же твое хладнокровие? Где объективность?

— Я — собственность.

— Да.

— Я и не представляла, что это за чувство. — Глаза ее горели неистовым огнем. — Описать невозможно!

— Теперь ты имеешь возможность изучить историческое явление изнутри. Тот, кому выпало быть хозяином, тоже познает его изнутри.

Ее передернуло: подумала, должно быть, о том, как взглянет на нее хозяин, какой силой, каким вожделением зажгутся его глаза.

— До сих пор, — продолжала я, — тебе были известны лишь теоретические аспекты исторических явлений. И вот впервые ты получаешь хотя бы отдаленное представление об одном из них на практике.

Не сводит с меня взгляда. В глазах — страх.

— Не бойся, Элайза. Нужно только научиться доставлять мужчинам наслаждение, — рассмеялась я.

— Да мне мужчины вообще не нравятся!

— Не важно, — отрезала я. — Красивые серьги.

Она встала. На щиколотке — цепь. Повертела головой.

— Красивые.

— Да, — подтвердила я.

— Я никогда не носила серег. Они слишком женственны.

— Ты очень женственна, Элайза, — сказала я. — И не надо подавлять свою женственность.

Похоже, она разозлилась.

— Теперь для тебя с этим покончено. Мужчины этого не позволят. Заставят тебя признать свою женственность, покориться.

— Быть женственной — значит стать ниже мужчин!

— Как бы то ни было, ты женственна. — Я?

— Да.

— Джуди! — позвала она. Я не ответила.

— Госпожа! — Да?

— У меня красивое клеймо?

— Да. — Я рассмеялась. — Четкое, глубоко впечатанное. Тебя хорошо пометили.

— Этот зверь как следует прижег меня! — процедила она злобно, но — послышалось мне — зазвучали в голосе и горделивые нотки.

— Да, — согласилась я. — Действительно.

— Интересно, доводилось ли ему клеймить женщин до меня?

— Он воин, — напомнила я.

Она снова принялась рассматривать клеймо, приговаривая:

— Глубокое, чистое. Знак рабыни. Меня хорошо пометили. Но, госпожа, оно красивое?

— А как по-твоему? — спросила я. Смотрит на меня, в глазах мука.

— По-моему, очень, — выговорила наконец.

— По-моему, тоже. Замечательно красивое. Многие девушки позавидовали бы такому дивному клейму.

Она взглянула с благодарностью. Ее пометили обычным на Горе клеймом. Первая буква слова «кейджера» — примерно полтора дюйма в высоту, полдюйма в ширину — словно выведена от руки и глубоко впечатана в кожу. В самом деле, красивое клеймо. Пожалуй, больше половины красавиц Гора носят такое.

— Посмотри в зеркало, — сказала я. Она повернулась.

— Что ты видишь?

— Рабыню. — Опустила голову, губы тронула робкая улыбка. Так не похоже на Элайзу Невинс! Улыбнулась и я:

— Но рабыню, которой еще многому предстоит научиться. Она взглянула вопросительно.

— Слышишь шаги хозяина? Он спускается по наружной лестнице.

Она прислушалась:

— Слышу.

— Ты научишься прислушиваться к этим шагам. Снова испуганный взгляд.

— И вот так ты собираешься встретить хозяина? — поддела ее я. — Стоя, как свободная женщина?

Она поспешила встать на колени, в позу наслаждения.

— Я не умею доставлять мужчинам наслаждение, — едва не плача, призналась она.

— Научишься. Голову чуть выше. Она вздернула подбородок.

Не знаю, в чем тут дело, но рабские оковы делают женщину красивее. Отбрасываются запреты, мешающие женщине проявлять свою женственность, заставляющие запрятывать в тайники души свои самые сокровенные желания.

В комнату вошел Боек. На мгновение замер от неожиданности, потом ухмыльнулся. Перед ним в изножье кровати стояла на коленях рабыня.

— Все готово, — сообщил он нам. — В полночь я заткну рабыне рот и привяжу ее к седлу. А потом — прочь из Ара.

— Хозяину следует опасаться стражи, — предупредила я.

— Я подсчитал, стоя на крыше. Они летают через определенные промежутки времени.

— Понятно, хозяин. — Боек ничего не упустил. Не полагается на случай. Риск, конечно, есть. И все же я не очень боялась за него. Будь я стражником на тарне, вряд ли решилась бы его преследовать.

А он смотрел на Элайзу. Со связанными за спиной руками, за ногу прикованная цепью к кровати, она стояла перед ним в

позе наслаждения.

— Красивая рабыня, — протянул он.

— Полночь еще не наступила, хозяин, — проговорила она.

Он развязал ей руки.

— Подай мне вина, рабыня.

Я затаила дыхание.

Она наполнила кубок из принесенного мною кувшина.

— Не так, — прошептала я и в двух словах объяснила, как подают вино.

— Вина, хозяин? — спросила она.

— Да, рабыня.

Встав перед ним на колени, присев на пятки, опустив голову, обеими руками она протянула ему кубок.

Он принял кубок, выпил, не сводя с нее глаз. Похоже, вполне доволен новым приобретением.

— Принеси миску, — приказал он мне. — Налей в нее вина, дай этому животному.

— Да, хозяин.

Я отыскала миску, налила немного вина, поставила на пол перед Элайзой. Опустив голову, та вылакала вино из миски.

— Ты заставляешь меня пить как животное.

— Ты — рабыня, — ответил он.

— Да, хозяин.

Он учил ее быть рабыней.

— А теперь, — провозгласил он, — ты подашь мне второе вино.

Элайза испуганно обернулась ко мне. Второе вино — это она сама! Это вино ее рабства. Она перевела полные ужаса глаза на Боска.

— Я выйду, хозяин, — сказала я.

— Я не умею доставлять мужчине наслаждение, хозяин, — проронила Элайза.

Боска это в восторг не привело.

— Правда не умею, хозяин! — Из глаз ее потекли слезы. — Прости рабыню, хозяин!

— Принеси плетку, — велел мне Боек.

Я сходила за плеткой.

— Я буду стараться, хозяин! — закричала Элайза. Потом в отчаянии взглянула на меня. — Прошу тебя, госпожа, помоги мне! Помоги, госпожа, пожалуйста!

— Рабыня просит помощи? — осведомилась я.

— Рабыня Элайза умоляет госпожу о помощи. Я глянула на Боска.

— Научи ее, — усмехнулся он, — плеткой. Я коснулась плеткой ее шеи:

— Опусти голову, рабыня. Она послушалась.

— Хоть ты всего лишь рабыня, хозяин позволяет тебе служить ему. Это большая честь.

Она замерла, объятая страхом. Потом до нее начало доходить, что за честь это для нее, рабыни.

— Перед тобой — блестящая возможность служить хозяину.

— Да, госпожа.

— У такого человека, как Боек из Порт-Кара, много женщин. Оставит ли он тебя себе, бросит ли своим людям, продаст или просто отшвырнет?

Она дрожала.

— Не сумеешь угодить — тебя могут убить.

— Я постараюсь угодить, — пробормотала она.

— Хочешь ли ты служить своему хозяину?

— Да, — отвечала она. — Да, госпожа!

— Припади к его ногам, — велела я. — Зубами развяжи ремни на его сандалиях.

Она повиновалась.

— Теперь целуй и лижи под левой голенью. Она послушно выполнила указание.

— Желай угодить своему хозяину, как угождает рабыня.

— Желаю! — вдруг хрипло выдохнула она.

Я рассмеялась, отступила назад. Она ошарашенно подняла голову. В глазах стояли слезы.

— Нет! Я этого не говорила!

Боек со смехом скользнул на меха подле нее, опрокинул ее на спину.