— Я думала, они ручные.

— Ручные — для мужчин, для хозяев. Но не друг для друга.

— Я не хочу, чтобы меня обижали.

— Тогда запомни, ты — ниже всех. Угождай им. Будь внимательна к сестрам-рабыням.

— Да, госпожа.

— Вставай. Пошли.

— Да, госпожа.

Рабыням часто позволяют устанавливать свои внутренние порядки, хозяевам нет до этого дела. В своей конуре рабыни могут жить по законам джунглей. Обычно верховодит самая сильная, самая крупная из девушек и ее приспешницы. Их власть держится на физической силе. Утвердив свое главенство, во взаимоотношения низших рабынь они не вмешиваются — пусть сами устанавливают между собой субординацию. Иногда между девушками вспыхивают отвратительные стычки. Они визжат, катаются по полу, отчаянно царапаются, лупят, пинают друг друга, дерут за волосы. А остальные — вот стыд! — забавляются, подбадривают. Бывает, самая сильная даже приказывает двум подругам драться, пока одна из них не признает себя побежденной. «Я побита, — униженно хнычет бедняжка, напуганная, исцарапанная. — Приказывай, госпожа». А потом прислуживает победительнице. Если отказывается, спор снова решается на кулаках. В этом замкнутом мирке субординация соблюдается строго. И я здесь ниже всех.

— Вот твоя каморка, — распорядилась Саша. — Здесь тебя будут запирать на ночь, когда не нужно обслуживать мужчин.

— Да, госпожа.

Крошечная, с запирающейся на засов дверью ниша рядом с большой комнатой. Влезть и вылезти можно только на четвереньках, так что выбежать из нее невозможно. Если выползешь в неурочное время, очень удобно сечь. Но самое главное, наверно, то, что, «входя» и «выходя» из своего убежища, девушка должна встать на колени и опустить голову, и это не дает ей забыть о своем рабстве. Глубина ниши около восьми футов, ширина и высота — четыре. В полный рост не встанешь. Никакой мебели, лишь тоненький красный матрац и скомканное грубое одеяло.

— Полагаю, жилище тебя устраивает.

— Да, госпожа. — Я улыбнулась. Действительно, такой роскошной клетки я не видывала. Сухо, и матрац есть. Чего же еще желать девушке? Ну, разве что цепи на шее и мехов в ногах ложа хозяина.

— Пойдем, — поманила меня Саша.

— Да, госпожа.

Обойдя бассейн, мы направились в другую комнату. Идя мимо бассейна, она показала мне железную дверцу.

— Это задняя дверь. Через нее мы вошли сюда.

— С этой стороны нет ручки, — заметила я.

— Да, — кивнула Саша, — открывается только снаружи.

Я вспомнила: там, дальше по коридору, другая дверь, около нее стоит стражник.

— А зачем же тогда, — спросила я, — в коридоре стражник? Саша взглянула на меня.

— Разве ты не видела в коридоре боковые двери?

— Видела.

— Вот их он и охраняет.

— А не нас?

— Здесь, в крепости, мы — самый бросовый товар, — рассмеялась она.

— О! — удивилась я.

Не отставая от нее, я оглянулась на дверцу. Крепкая. Изнутри не открыть. Там, за ней, в коридоре — кладовые с товаром, по-настоящему ценным товаром, который стоит того, чтобы поставить у дверей охрану. Тогда, в коридоре, мы проходили мимо кладовых. Двери заперты, но стражи там не было. Значит, там товары менее ценные. Слова Саши разозлили меня. Самый бросовый товар! Но потом я вспомнила: цена мне — всего лишь шесть медных тарсков.

Пройдя через какую-то каморку, Саша вышла в короткий коридор, ведущий в большую комнату. Коридор закрывали мощные решетчатые ворота, сквозь которые виднелись другие. Вот по этой решетке внутренних ворот и стучал стражник, вызывая рабыню Сульду к ложу Хака Харана. Но сейчас его не видно. Вообще никого. Однако ворота — и внешние, и внутренние — крепко заперты. На каждых — по паре тяжелых квадратных замков. Для каждых ворот нужны два ключа. Между воротами — около двадцати футов. А за ними украшенный вазами, устеленный коврами коридор. Я задумчиво рассматривала два висящих на внутренних воротах тяжелых замка.

— Отмычкой не взять, — перехватила мой взгляд Саша. — Там специальная втулка. Ни проволокой, ни булавкой не проткнуть. И заглушка — металлический конус. Перед тем как воткнуть ключ, ее надо отвинтить. Ни проволокой, ни булавкой ее и с места не сдвинешь.

— А есть здесь хоть что-нибудь вроде прочной проволоки или длинной булавки, что-то подходящее по длине, хоть попробовать?

— Нет, — отрезала Саша.

Я угрюмо стояла, вцепившись в решетку.

— Ты рабыня. Пленница, — напомнила Саша. — Пойдем.

Бросив последний взгляд на замки и решетки, я повернулась и пошла за ней. Она привела меня в каморку, мимо которой мы недавно проходили. Здесь девушки приводили себя в порядок. Здесь висели зеркала. Я увидела прелестную темноволосую рабыню, нагую, в турианском ошейнике, а за ней — другую темноволосую красавицу в платьице из желтого шелка, с плеткой в руке.

Саша указала мне на одну из пяти небольших, утопленных в пол ванн, показала, как пользоваться ароматическими маслами и полотенцами.

— А то ведь ты невежественная. Даже ванну принимать не умеешь.

Я покраснела.

Потом я отмыла волосы от дорожной пыли и пота, высушила, расчесала.

— Я хочу есть, — сказала я.

— Сядь на пол, — велела мне Саша.

Я, голая, уселась на пол.

Она бросила мне связку колец с колокольчиками.

— Надень.

— Они же застегнуты.

— Надень.

Вытянув левую ногу, я осторожно, одно за другим, надела на нее четыре кольца. Между кольцами — тоненькая вертикальная планка. Каждое кольцо размыкается и застегивается: на одном конце — крошечный штырек, на другом — паз. Болт входит в паз и защелкивается. Кольца плотно охватывают ногу. На каждом кольце — пять колокольчиков.

Надела. Застегнула.

Сижу и боюсь ногой пошевелить: зазвенят колокольчики, привлекут мужчин.

— Умеешь танцевать голой? — спросила Саша.

— Я не знаю танцев рабынь, — прошептала я, — я не умею танцевать.

— А шелками оборачиваться умеешь?

— Нет, госпожа. — Я потупилась.

— А пользоваться косметикой и духами рабынь?

— Нет, госпожа.

— А носить украшения?

— Нет, госпожа.

— А как доставить мужчине высшее наслаждение, знаешь?

— Я мало знаю, госпожа, — призналась я.

Лишь бы ногой не шевельнуть!

— Да тебя вообще чему-нибудь учили?

— Я мало знаю, госпожа. Одна рабыня, по имени Этта, научила меня кое-чему, чтобы я не была совсем уж никчемной, чтобы не били слишком часто.

— Кто твой прежний хозяин?

— Туп Поварешечник, бродячий торговец.

— А до этого?

— Турнус из Табучьего Брода, землепашец.

— А до этого?

— Клитус Вителлиус из Ара, воин.

— Хорошо.

— Но у него я была совсем недолго, — добавила я.

— А до этого?

— Двое воинов. Не знаю, кто они. Просто я принадлежала им.

Саша не удивилась. Девушка часто не знает, кто ее хозяин. Днем ее могут схватить, вечером превратить в рабыню, а утром — продать.

— А до этого? — спросила Саша.

— Я была свободной.

Взглянув на меня, Саша рассмеялась.

— Ты? — переспросила она.

— Да, госпожа.

Она хохотала. Кровь бросилась мне в лицо. Да, наверно, без ошейника меня теперь представить трудно.

— Искусство быть рабыней тебе неведомо, — заключила Саша, — или почти неведомо. Ничего ты не знаешь: ни как двигаться, ни как смотреть, ни осанку держать не умеешь, ни телом своим владеть, ни лицом, не говоря уж о тонкостях и уловках, от которых зависит, позволят ли тебе мужчины жить.

Я не сводила с нее испуганных глаз.

— Но ты хорошенькая. А к хорошеньким девушкам мужчины снисходительны. Так что надежда есть.

— Спасибо, госпожа, — прошептала я.

— Почему ты не двигаешься?

— Колокольчики… — чуть слышно пролепетала я.

— Ну и что?

— Стыдно. Чувствую себя рабыней до мозга костей.

— Ну и прекрасно, — ответила Саша. — Встать, рабыня! — выпалила она.

Под звон колокольчиков я поднялась на ноги. Увешанная колокольчиками рабыня.

— Пройдись по комнате!