В щелку двери просунулась голова Бузебиуса.

— Серьги! — велел он. — Драгоценности! — И снова исчез.

— Не хочу надевать серьги, — захныкала одна из девушек.

— Надевай, рабыня! — прикрикнула я. Не хватало еще, чтобы нас высекли из-за одной нескладехи!

Так… в уши — золотые кольца, на шею — ожерелье. Браслет. Рядом Бина безропотно вдевала в уши серьги.

— Ну а ты не собираешься хныкать из-за серег? — спросила я ее.

— Нет, — ответила она. — Я рабыня с проколотыми ушами.

Сережки, точно капельками, усыпаны камнями. Ей очень идет.

Я полезла в ящик за охотничьей сетью. Сплетенная из прочных веревок сеть с двуххортовыми — примерно два с половиной дюйма — ячейками предназначена для дичи средних размеров.

Мы ловко обмотали себя сетями от шеи до клейма, так, чтобы ноги остались открытыми повыше. Это и называется костюмом «жертвы охотников».

Глянули в зеркало. Некоторые из девушек просто задыхались от волнения. Не часто приходится видеть рабынь такими взвинченными.

— Быстрей! — поторопил, снова появляясь в дверном проеме, Бузебиус. Значит, хлеб, сыр и вино уже готовы.

— Подожди, Тила! — окликнула меня Бина. Остальные уже выскочили из комнаты.

— Надо торопиться, — попыталась отвязаться я.

— Я знаю, что у тебя на уме, Тила. Не делай этого.

— Не понимаю, о чем ты. Да откуда она может знать? Бина загораживала дверь.

— Уйди с дороги! — рявкнула я. — Хочешь, чтобы нас высекли? — Я бросила на нее злобный взгляд. — Боишься, что Тандару из Ти я понравлюсь больше?

— Нет, — ответила она. — Не боюсь, Тила. Я не свободная женщина. И соперничества с тобой не боюсь. Я знаю: я кра-.сивая и могу поспорить с тобой за любого мужчину.

Я фыркнула.

— Но ты задумала другое, Тила. Я тебя знаю. Ты не здешняя. И таких вещей не понимаешь.

Я в бешенстве сверлила ее глазами.

— Если не сможешь улестить его лучше меня, если он не захочет тебя купить, ты расскажешь ему, кто я такая.

Я огорошенно замерла. Как она догадалась?

— Думаешь, тогда он освободит меня? И тебя тоже, за то, что открыла ему глаза?

Я не говорила ни слова.

Она повертела головой из стороны в сторону.

— У меня проколоты уши, Тила. Открыв ему, кто я, ты только обесчестишь его.

— Неужели ты не хочешь избавиться от ошейника? — спросила я. — Тебе нравится это носить? — Я вцепилась в охватывающее горло кольцо. — Хочешь быть рабыней в полной власти мужчин?!

— Я не хочу обесчестить Тандара из Ти, — сказала она. — Буду служить ему, любить его, буду тем, что" я есть — кабацкой рабыней. И пусть не знает, кто я.

— Ты рехнулась.

— Я рождена на Горе.

— Пусть, — улыбнулась я, — решает сам Тандар из Ти. Предоставим это ему.

— Нет, Тила, — не отступала она. — Я решила.

— Уйди с дороги! — Нет.

— Послушай, — я все пыталась ее образумить, — если я ему понравлюсь и он меня купит, рано или поздно я все равно скажу ему, кто ты, — лишь бы получить свободу.

— Знаю, Тила.

— Я и о тебе забочусь.

— Уверена, что да. Но ты нас не понимаешь. Не понимаешь гориан.

— Я хочу быть свободной, — отрезала я.

— Посмотри на себя, Тила.

Я повернулась к зеркалу. Ослепительная, мягкая, податливая. Благоухающая. Клейменая. Прикрытая лишь клочком сети, увешанная драгоценностями. Серьги. Ошейник.

— Что ты там видишь? — спросила Бина.

— Рабыню.

— Думаешь, в этом мире такая девушка, как ты, такая красивая, такая нежная, с твоими повадками, сможет избежать своей участи?

— Нет, — с горечью призналась я.

— И у тебя проколоты уши. Я тряхнула головой.

— Знаю.

Одного этого достаточно, чтобы здесь, на Горе, я осталась рабыней навеки.

На Горе я всегда буду рабыней.

— Так что выбрось из головы эту безумную мысль. Не вздумай рассказать Тандару из Ти, кем я была раньше.

— Нет.

Она кипела от ярости.

— Если ничего лучшего не добиться, — спорила я, — я хочу облегчить себе, да и тебе, рабскую долю.

— Нет.

— Думаешь, мне нравится быть кабацкой рабыней? — горячилась я. — Думаешь, легко землянке подавать в таверне пагу? Я не такая, как ты. Я чувствительнее. Думаешь, приятно зависеть от каприза любого, кто может позволить себе купить чашу паги?

— Если раскроешь мою тайну Тандару из Ти, ты добьешься только того, что нас обеих высекут.

— И все же я рискну.

— Прости, — отчеканила Бина, — но ты этого не сделаешь.

— Уйди с дороги!

— Это дело рабынь. И я так решила.

— Может, ты и собираешься, как дурочка, прислуживать ему, не выдавая, кто ты, но я этого не позволю.

— Быстрей! Быстрей! — торопили девушки из-за двери.

— Нам надо спешить! — в отчаянии закричала я.

— Так ты расскажешь Тандару из Ти, кто я?

— Да, — не отступала я. — Расскажу. На что угодно пойду, лишь бы облегчить себе существование. А теперь пусти меня.

Она не тронулась с места, только ела меня глазами.

— Я сильнее тебя, — предупредила я. — Уйди с дороги.

Неужели забыла, как легко я отобрала у нее конфету? Не ей со мной тягаться.

И тут она кинулась на меня. Вцепилась ногтями, царапала, раздирала кожу. Я закричала, едва успевая уворачиваться. Схватив за волосы, Бина швырнула меня на туалетный столик у зеркала. Я заскользила по столу. На пол посыпались гребешки, флаконы с духами. Навалившись мне на спину, торопливо стянула с меня сеть, опутала ею ноги. Я так и не успела снять кожаные наручники — закинув мне руки за спину, она мгновенно сцепила их карабинчиком. Я извивалась что было сил, упала со стола на пол. Руки сцеплены за спиной! «Я буду кричать!» Бина затолкала мне в рот шарф, перевязала другим, пропихнув его между зубами, завязала узлом сзади на шее. Сетью связала мне щиколотки. Нашла еще одну сеть, не раскроенную, спеленала меня ею и крепко связала. За веревку оттащила в сторону. Посадила, привалив спиной к стене, привязала к вмурованному в стену над полом кольцу.

Сколько я ни билась, освободиться так и не смогла. Лишь в бешенстве смотрела на нее.

— Вот ты и жертва охотницы, — сказала Бина.

— Бина! Тила! — послышалось из зала.

— Иду! — отозвалась Бина. — Тила заболела! — И, послав мне воздушный поцелуй, выбежала из комнаты.

А я, беспомощно корчась, пыталась освободиться от пут.

Бина вернулась вскоре после полуночи.

Глаза ее сияли.

Распутала сеть, вытащила кляп у меня изо рта.

— Тандар из Ти? — спросила я.

— Уехал, — ответила она, разматывая связывающий мои щиколотки обрывок сети.

— Ты ему не сказала?

— Нет. Конечно нет.

— Ну и глупо.

— Из всех шестерых, — объявила она, — он выбрал меня наливать ему пагу.

— Шестерых? — удивилась я.

— Когда ты заболела, — рассмеялась она, — Бузебиус прислал нам на подмогу Элен.

— Понятно. Будь любезна, отстегни наручники. Мгновенно щелкнув карабином, она освободила мне руки.

Так просто! Я чуть не плакала от бешенства. А попробуй-ка дотянись, когда наручники на тебе самой!

— И в альков, — мечтательно проговорила Бина, — взял тоже меня. — Глаза ее закрылись, она обхватила себя руками. — О, какой дивный! И как я ему служила1 — Она открыла глаза. — Какой сладкий! И не представляла себе, что бывает на свете такое наслаждение! — простонала она, а потом, обернувшись ко мне, добавила: — Какое счастье, что я тогда не стала его подругой.

— Как это? — не поняла я.

— Тогда сегодня ночью я не смогла бы быть его рабыней, — прошептала Бина.

— О!

— Никогда в жизни не забуду ночь, когда я была рабыней Тандара из Ти.

Я опустила глаза. Как сладостно было быть рабыней Клитуса Вителлиуса! Такой покорной, такой смиренной в его руках! И как я его ненавижу!

— Тила! — позвал мужской голос. Бузебиус.

— Да, хозяин, — отозвалась я.

— Ты лучше себя чувствуешь?

— Да, хозяин.

— Так почему же тогда не надеваешь платье и не наливаешь гостям пату?