В послевоенный период особенно заметно усиление тяги Айдукевича к эмпиризму и разочарование в радикальных проектах реформы теории рациональности. Можно только догадываться (в текстах Айдукевича нет на то прямых указаний), какое влияние на изменение его философских предпочтений оказала трудная история рационализма и рационалистического мировоззрения середины ХХ века. Я думаю, что усиление эмпирических ориентаций философа произошло не только по логическим или логико-методологическим основаниям; вероятно, это была ответная реакция на усиление насыщенных иррационализмом философских течений 40-50 гг., а также на "диалектико-материалистические" спекуляции вокруг науки и научного знания. Во всяком случае в эти годы происходит эволюция взглядов Айдукевича от "радикального конвенционализма" к "радикальному эмпиризму", то есть к попытке вывести за пределы методологического рассмотрения любые реликты априоризма. В это время Айдукевич формулирует и обосновывает тезис об эмпирической интерпретируемости логики и ее законов; если в 30-х годах он не разделял взглядов Я. Лукасевича, чьи исследования многозначных логик вели к выводу, что выбор логической системы может зависеть от предметной области, к которой относятся высказывания научной дисциплины, то в 40-х годах он уже сочувственно относился к этим идеям, хотя сам не занимался неклассическими логиками; его работы по логической семантике этих лет связаны с анализом языка, в котором действуют только эмпирические правила значения и нет аксиоматических правил значения.

Отход от "радикального конвенционализма" не означал, что проблема конвенционализма вообще перестала интересовать Айдукевича в последние годы его жизни. Напротив, "следы радикального конвенционализма или просто конвенционализма можно найти во всех его позднейших работах"288. Иначе и не могло быть, слишком важное значение идея конвенций в науке имеет для решения основных вопросов теории познания вообще и теории рациональности, в частности, и это значение вполне осознавалось выдающимся польским мыслителем.

Последние годы жизни Айдукевича пришлись как раз на тот период, когда дискуссии о конвенциях в науке вспыхнули с новой силой, благодаря провоцирующим воздействиям Т. Куна и П. Фейерабенда. Вряд ли тяжело больной К. Айдукевич (он умер в 1963 г.) успел познакомиться с книгой Т. Куна "Структура научных революций" (1962) и программной статьей П. Фейерабенда "Объяснение, редукция и эмпиризм" (1962). Можно только предположить, какую позицию занял бы убежденный рационалист в этих дискуссиях. Скорее всего, он не разделил бы взгляды радикальных реформаторов гносеологии начала 60-х гг. Возможно, он стал бы на сторону тех, кто вместе с Лакатосом и Поппером обвинили Т. Куна и его сторонников в иррационализме. Вряд ли он мог бы принять "анархическую эпистемологию" Фейерабенда, особенно если учесть иронически-отрицательное отношение последнего к "семантической болтовне", как тот называл гносеологические исследования, опирающиеся на разработку проблем теории значения289. Во всяком случае остается только сожалеть, что судьба не позволила одному из крупнейших философов нашего века участвовать в дискуссии, затрагивающей принципиальные проблемы, которым он посвятил свое творчество.

Философия науки. Вып. 2.Гносеологические

и логико-методологические проблемы. М., 1996

"Научный реализм": проблемы, дискуссии, перспективы

1. "Научный реализм" - онтологическая или методологическая концепция?

Хотя термин "научный реализм" прочно обосновался в современной литературе по философии науки, трудно дать его точную дефиницию. Неопределенность этого термина как общего названия для ряда философских и методологических направлений проистекает, главным образом, из неоднородности этих направлений, заметных расхождений между ними даже по принципиальным эпистемологическим проблемам. Вместе с тем, он действительно выражает общую идею, объединяющую эти направления.

Идея эта, на первый взгляд, проста и заключается в следующем: существует объективная реальность, познаваемая в ходе исторической эволюции особых познавательных средств-научных теорий. Однако ощущение простоты немедленно исчезает, как только задаются вопросы о том, каков статус утверждений о существовании объективной реальности (научный или метафизический), что значит "быть познаваемым", в чем состоит специфика научных теорий по сравнению с иными формами и средствами познания, со "здравым смыслом" или с обыденным познанием, как исторически изменяются отношения между теориями и реальностью и др. Различие ответов на эти вопросы и определяют различные варианты "научного реализма".

Н. С. Юлина отмечает: "Смысл реализма, собственно говоря, состоит в обосновании в противовес неопозитивистскому конвенциализму и инструментализму дескриптивистского, референциального, онтологического характера терминов науки. Вместе с тем "научные реалисты" сохраняют характерный для неопозитивизма " лингвистический акцент" и сциентистские мировоззренческие установки. Онтологическая проблема "Что есть в мире?" ограничивается ими анализом природы языка, статуса теоретических объектов науки, критериев онтологической отнесенности понятий науки, соотношения языка науки и традиционного философского языка и т.п. Для анализа этих вопросов широко используются аналитические методы"290.

Итак, для "научных реалистов" проблема "Что и каким образом используется в языке?" является ключом к проблеме "Что есть в мире?". Такой методологический подход характерен для всей аналитической философии. "Новые реалисты- отличаются только тем, что говорят не о языке вообще, а о языке науки, научных теорий. Впрочем, надо отметить, что, оставаясь в общем и целом в русле аналитической философии, "научный реализм" иногда пытается говорить языком трансцендентальной философии.

Так, по мнению Р. Бхаскара, в философии науки присутствуют три основных подхода к проблеме соотношения научной теории и реальности:

А. Классический эмпиризм, рассматривающий научное знание как систему фактуальных предложений; в идеале эта совокупность изоморфна совокупности атомарных "событий", образующей "внешний мир" для познающего субъекта; наука в таком понимании является "эпифеноменом природы".

Б. Трансцендентальный идеализм, рассматривающий научное знание как идеальную структуру, порождаемую человеческим мышлением: объекты "внешнего мира" суть явления, уловленные в сети "идеалов и норм естественного порядка", диктуемых самим мышлением; наука строит, конструирует природу.

В. Трансцендентальный реализм, рассматривающий "объекты познания как определенные структуры и механизмы, порождающие явления; знание об этих объектах приобретается в ходе социально обусловленной научной деятельности"291. В отличие от идеализма реализм считает объекты познания независимыми от познавательной деятельности субъекта. В отличие от эмпиризма он понимает мир как взаимодействие взаимосвязанных структур и каузальных механизмов, а не атомарных событий. Если для эмпиризма реально существуют только единичные объекты восприятия, то для трансцендентального реализма тот же статус имеют общие свойства предметов и процессов, а также каузальные связи.

Р. Бхаскар причисляет себя к третьему из указанных подходов и подчеркивает его достоинства по сравнению с другими: "Только трансцендентальный реализм может утвердить идею об управляемом естественными законами и независимом от человека мире. Именно эта идея необходима для адекватного понимания науки"292.

Мы видим, что Бхаскар рассматривает онтологическое допущение "мир состоит из каузальных механизмов" как основание для формулирования задачи науки и природы научного знания именно как "знания об управляемом естественными законами мире": "Научное знание возможно именно потому, что вещи и объекты подчиняются естественным законам..."293. Но здесь возникает давно и хорошо известная трудность: если все, что мы знаем о мире, может быть удостоверено только наукой, то и данное онтологическое допущение должно иметь научный статус. Однако оно играет роль основания для науки, предпосылки, необходимого условия и потому размещается где-то вне пределов научного знания (неопозитивисты называли такие предложения метафизическими). Поэтому-то Бхаскар избегает называть свою позицию "научным реализмом" и прибегает к названию, ассоциирующемуся c некоторыми аспектами философии Канта, - "трансцендентальный реализм".