— Вон там, — кот указал направление лапой, и девушка увидела щель, о которой он говорил. Она была не толще волоса, образованная двумя неровными щербинками и отколовшимся камушком.

— Такая маленькая… — Эйшелин растеряно покачала головой. Она не могла представить, чтобы через эту щель могло просочиться хотя бы одно живое существо. Кот самодовольно разгладил усы и загадочно улыбнулся.

— А теперь пойдем, замок совсем рядом, и нам стоит успеть до того, как погаснет последний солнечный луч.

— И где твой замок? — Эйшелин недоуменно рассматривала невысокие холмы, к которым их с котом вывела тропинка.

— Здесь, — Кот раздраженно хлестнул себя хвостом по бокам, — ты опять не хочешь видеть дальше своего собственного носа! Смотри, Эйшелин. Смотри внимательно.

И Эйшелин смотрела. До рези в глазах всматривалась в холмы, которые закатные лучи солнца окрашивали во все оттенки багряного. И чем дальше смотрела, тем яснее видела, как контуры холмов будто таяли, а сквозь них проступали резные башенки и ажурные мосты переходов.

— Идем скорее, — поторопил ее Кот и, решительно задрав хвост к небесам, побежал по едва заметной тропинке, что вилась между холмов. Эйшелин ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

Первый ее шаг пришелся на узкую тропку и поднял волну пыли, на втором она больно ударилась о какой-то камушек, а на третьем пятка девушки звонко шлепнула по каменной мостовой огромного города, который, казалось, был весь соткан из обрывков тумана и снов.

— Так вот ты какая, Рановира, — прошептала Эйшелин, останавливаясь и разглядывая дома с ажурными балконами, диковинные вывески лавок с неизвестными названиями и странно одетых людей, которые периодически забывали о том, что разумным положено ходить по земле, и взлетали ввысь, расправляя яркие крылья, каких она не видела и на картинках в старых книжках. Очнулась Эйшелин, только услышав гулкий и протяжный бой часов. Кот недовольно урчал, теребя подол ее платья, и требовал следовать за собой.

— Опоздаем! — зло прикрикнул он на девушку и первым бросился вперед через большую площадь, на противоположной стороне которой стражники в богатых доспехах уже закрывали высокие резные ворота.

Они проскочили в самый последний момент, причем Кот опять обернулся туманной дымкой и обвился вокруг тела Эйшелин.

— Кто такая? — дорогу преградил высокий стражник с алебардой. Лицо его было удивительно правильным и красивым, чуть заостренные уши торчали из копны темных густых волос. Эйшелин обязательно засмотрелась бы на него, если бы прямо под нос ей не приставили холодную сталь.

— Э… — девушка замерла, не зная, что и ответить. «Путница, — шепнул ей на ухо дымок-кот, — я войду по праву и закону гостеприимства, ибо солнце уже село». Стоило Эйшелин повторить вслух эту странную фразу, как стражник убрал алебарду в сторону и указал ей на освещенные окна большого дома:

— Ты вовремя, Путница, пир еще только начался. Иди, там тебя накормят и дадут постель.

— Спасибо, — Эйшелин кивнула и поспешила скрыться с глаз суровой стражи. — Почему ты не показался? — спросила она Кота через некоторое время.

— Ну, вряд ли меня рады здесь видеть. Так что, ты не упоминай обо мне, когда будешь говорить с королем.

— Что еще ты забыл мне рассказать? — возмущенно зашептала Эйшелин, но ответить ей кот не успел, так как они уже входили в раскрытые настежь двери большого дома, откуда доносились музыка и смех.

Огромная пиршественная зала будто сошла с картинки в ее любимой книжке: в первую секунду Эйшелин даже показалось, что все это лишь застывшая иллюзия, а потом уши наполнились шумом, чужим смехом и какими-то выкриками. Девушка нерешительно мялась на пороге, стыдясь своего простого платья, босых ног и пыли, которая совершенно точно успела осесть на лице — ведь все вокруг были так красиво и ярко одеты!

— Иди же! — шепнул ей Кот, пребольно впиваясь когтями в лопатки. И Эйшелин сделала шаг, а потом еще один и еще, пока неожиданно для самой себя не оказалась в самом центре зала. Ей показалось, что огромные столы сами собой отъехали в стороны, причем никто из гостей этого будто и не заметил. А напротив нее стоял огромный трон, украшенный цветами и побегами — даже в Цветочном городе фей Эйшелин не видела настолько прекрасных растений!

— Проходи, Путница, садись и рассказывай нам историю, — чей-то высокий надменный голос вернул ее к реальности, и девушка сосредоточила внимание на том, кто сидел на цветочном чуде. Король показался Эйшелин ужасно красивым, ужасно молодым и ужасно важным. Все в нем было самую чуточку слишком: яркость и богатство наряда, зелень больших глаз, угольная чернота волос. Казалось, он один способен затмить собой весь зал.

Эйшелин неуверенно прошла вперед и тихо ойкнула, когда высокий трехногий табурет стукнул ее под коленки, заставляя упасть на мягкое сидение. И вот она уже обнаружила себя сидящей за столом по левую руку от короля, а перед ней стояло диковинное блюдо с самыми разными яствами, каких она не видела никогда в жизни. Эйшелин сжимала в руке вилку и никак не решалась прикоснуться хоть к чему-нибудь.

— Будешь медлить — останешься голодной, — голова Кота материлизовалась прямо у нее под ладонью, и уж он-то совсем не терялся, ловко стаскивая с блюда то одну, то другую вкусность. Эйшелин возмущенно распахнула глаза и решительно вонзила вилку в ближайший к ней кусочек неизвестно чего, пока тот не исчез в бездонной кошачьей пасти.

Девушка только и успела проглотить пару кусочков, как вся еда исчезла, столы пропали вслед за ней, а прямо в центре пиршественной залы появились музыканты, заигравшие самую дивную мелодию из всех слышанных Эйшелин. Дамы и кавалеры неспешно закружились в диковинном танце, а король со своего трона склонился к ней:

— Так что же тебя привело в Рановиру, Путница? Уже давно никто не ищет здесь ни убежища, ни приюта.

Только теперь, увидев короля вблизи, Эйшелин заметила, как холодны его зеленые глаза, а в очертаниях носа и рта ей померещилось нечто хищное и звериное. Она вздрогнула и отвела глаза, всматриваясь в скользящие мимо них пары. И чем больше Эйшелин смотрела, тем отчетливее она замечала, что во всех этих прекрасных созданиях есть какой-нибудь изъян или неправильность. Они были одновременно красивы и ужасали своим уродством. Эйшелин никак не могла понять, как такое может быть.

— Я ищу дорогу домой, — заговорила она, почувствовав, что ее молчание слишком затянулось.

— Вот как, — король откинулся на спинку трона, — расскажи мне о нем. Ты ела и пила в моем доме, ты ищешь моей помощи, а значит — задолжала мне историю.

— Мой город велик и шумен, — начала рассказывать Эйшелин, разом пытаясь вспомнить хоть что-нибудь хорошее о том месте, где проходила ее жизнь. Она рассказывала о высоких зданиях и летающих дирижаблях, о сверкающих витринах и стремительных обводах автомобилей. О людях: плачущих, смеющихся и вечно куда-то спешащих. Она говорила долго, пока голос не стал прерываться кашлем. Эйшелин не помнила, чтобы хоть когда-то с ее губ срывалась такая длинная речь, а король все слушал и слушал, спрашивал ее снова и снова. Девушка даже не заметила, что танцы уже закончились, а все придворные исчезли из зала.

— Пей, — король подал ей кубок, наполненный чистейшей водой, такой холодной, что от нее заломило зубы.

— Идем со мной, — сказал он после того, как Эйшелин напилась, и повел ее на широкий балкон. — Смотри. Это мой мир. Разве он не прекрасен?

На Рановиру спустилась ночь, но она вся казалась живой, освещенная тысячами светлячков, что танцевали под луной диковинный танец. До слуха доносилось пение ночных птиц и стрекот сверчков, а нос пьянили ароматы цветов и трав.

— Прекрасен, — Эйшелин не врала. Она действительно не видела ничего более прекрасного в своей жизни.

— И ты хочешь, чтобы я открыл дорогу в твой пропахший дымом и отравой мир? — он покачал головой. — Этому не бывать никогда.