Энди, казалось, удивился или сделал вид, что удивился, поскольку никакого объяснения между ними не было.

Враждебность их заметили все. Некоторые вспомнили, что между ними произошло. Но вот уже несколько лет, как Энди перестал часто бывать на людях. В клубах он не показывался, а Кэли Джон перестал ходить на частные приемы. Спенсер стал олицетворением далекой и опасной мощи, и видели его только в глубине его собственной машины.

— Что он сказал?

— Почти ничего. Он смущался больше меня. Спросил, так и не сев: «Джон вернется? «

А так как я ему ответила, что скоро тебя не жду, он продолжал настаивать: «Нельзя ли отправить за ним ковбоя?» Я ему сказала, что тебя на ранчо нет, что ты уехал на целый день на машине, и он прошептал:

«Правда, ведь он купил машину… «

Вот и все, Джон. Клянусь тебе, все. В действительности прошло всего несколько мгновений, и если мне показалось, что это длилось долго, то только потому, что мы оба неловко себя чувствовали. Я тебе сейчас точно повторю слова, которые тебя касались: «Скажи Джону, — а говорил он медленно, с ударением на каждом слоге, — что мне бы очень хотелось с ним поговорить. Если он хочет, я приеду еще раз… Ему надо только мне позвонить, или черкнуть словечко, или передать через кого захочет…

Если он предпочитает увидеться в городе, пусть выбирает — у меня или в конторе… «

Уезжая, он повторил: «Когда захочет… Я действительно думаю, что это нелишнее… «

Джон, в свою очередь, повторил для себя самого:

— Я действительно думаю, что это нелишнее…

И чары вдруг рассеялись. Он выпрямился во весь рост, но признаков гнева видно не было.

— Ну вот, сестричка! — обронил он, употребляя слово, которым пользовался только в редкие моменты, когда расчувствуется.

— Что — вот?

— Вот — ничего. Он приехал. Все, Приехал именно сегодня. Не старайся понять…

— Пойдешь?

— К нему?

Можно было подумать, что он сейчас расхохочется.

— Нет, сестричка, я не пойду к нему, я не буду ему звонить, я не буду ему писать и не отправлю никакого послания… И если он вернется сюда в мое отсутствие, можешь только ему сказать, что Кэли Джон им занимается…

— Ты не хочешь ничего мне рассказать?

— Не хочу.

— Ты не наделаешь глупостей? Не совершишь неосмотрительного поступка?

— Упокойся…

— Я не боюсь… Я тебе верю…

И так как он, стоя около не прекращающей вязать Матильды, похлопал ее по ссутулившимся старческим плечам, тень улыбки промелькнула по Матильдиному лицу. Она чуть было не сказала: «Я знаю, что ты не злой».

Он бы понял ее наверняка превратно. Разве она его не знала шестьдесят восемь лет? Она предпочла завершить разговор на примирительной ноте.

— Теперь я понимаю, что в нем изменилось… странно, что я это сразу не заметила… Он — в очках.

Желтая машина нырнула в зелень проезда Снобов, медленно проехала перед домом Энди Спенсера — раньше это был дом Майка О'Хары — и остановилась перед соседним домом, где жила Пегги Клам. Было два часа пополудни. Кэли Джон захотел выехать из дома прямо с утра, потому что на ранчо ему казалось, что он бездельничает, не выполняет каких-то своих обязанностей. В тот момент, в восемь утра, когда они с Дженкинсом собирались в путь, появился Гонзалес и сообщил, что жеребец-производитель заболел, Джону пришлось не один раз звонить по телефону, потом пойти на конюшню, потом провести больше часа с ветеринаром, который в конце концов явился, так что наступило время завтрака.

Майлз Дженкинс первым вышел из машины, но не для того, чтобы открыть дверцу своему хозяину, как это сделал бы вышколенный шофер.

Он просто подпер спиной ограду, которая окружала сад Пегги, как это делает человек, для которого не существует понятия времени.

Джон позвонил. Дверь ему открыла толстая индианка, широкая улыбка освещала ее блестящее лицо. Ей не надо было сообщать, что мадам — дома.

Пегги разговаривала по телефону так, как она это всегда делала, но еще пронзительнее, чем обычно. Она была во второй маленькой гостиной, с полностью опущенными жалюзи из-за жары.

— Секундочку, моя милая… Входи, Джон, дорогой… Можешь закурить свою сигару… Я освобожусь через две минуты. Это Джильда, Алло, Джильда? Это пришел мой старый приятель Джон. Ну да… Кэли Джон! Как я тебе и говорила, я хочу приспособить флигель для этих херувимчиков. Я даже начинаю спрашивать себя, не захочу ли я в один прекрасный день их усыновить… Представляешь, какие будут лица у всех этих дам?

Разговор не обещал скоро кончиться, и Джон наполовину прикрыл глаза, чтобы скрыть свое нетерпение. Повесив трубку, Пегги очень взволнованно заявила ему:

— Знаешь, какую я сыграла с ними шутку? Во-первых, ты должен знать, что Пакитины крошки просто амурчики… Я хожу их проведать в больницу каждый день. Похожи на двух маленьких хитрых обезьянок, и могу поспорить, они меня уже узнают… Отца, кажется, нет. Во всяком случае, никто не появлялся. Родители Пакиты уехали в Мексику три года назад, и она не знает, где они теперь живут. Ну вот я и хочу оборудовать садовый флигель, там будет жить нянька, а Пакита будет продолжать здесь работать и присматривать за своими малышами.

И не говори мне, пожалуйста, что я добрая… Ты слышал, как я разговаривала с Джильдой. Это чтобы их позлить, понимаешь? Подумай только, что они будут говорить… Цветные крошки у миссис Клам… Розита придет в ярость больше остальных, и очень хорошо…

Ну а что касается того, что я их усыновлю, не нужно понимать это дословно. Не нужно верить всему, что я говорю.

Послушай! Как раз вчера утром… Эго мне напомнило, что я хотела с тобой серьезно поговорить…

Телефон. К счастью, ошиблись номером.

— Десять раз на дню звонят мне, чтобы вызвав машину… Наверное, у какого-нибудь гаража номер, похожий на мой… А однажды какой-то тип орал, что я порчу ему целый день, потому что у меня все время занят телефон. Хочешь что-нибудь выпить?

Он открыл было рот, но она не дала сказать ему ни слова:

— Что я говорила? Ах да… Ничего не бойся… Это приведет меня к тому, что тебя интересует. Ты знаешь Мюриэл Мубери?

Она ему о ней сто раз говорила. Он множество раз ее у нее встречал.

Это была старая дама, вдова, как и Пегги. Муж ее был одним из главных акционеров Южной Тихоокеанской железной дороги, и жила она в третьем доме по этой улице, в третьем дворце О'Хары, том, что был предназначен для Розиты и который она занимала со времени своей свадьбы до смерти старого Майка.

В общем, улица О'Хары стала улицей Старых Дам. Их было три, они были соседками и питали друг к другу весьма разные чувства.

— Она часто заходит ко мне по утрам, потому что ни она, ни я не можем валяться в нос гели. Бывают дни, когда я спускаюсь готовить себе завтрак раньше, чем поднимутся слуги…

Ладно! Они как раз приходили вчера… Я была у себя в комнате. Она окнами на Розитин сад. Я уже забыла почему, но сейчас вспомню, Мюриэл сказала: «Какое счастье, дорогуша, что мы старые, ты этого не находишь?»

— и она скорчила при этом такую кислую мину, что обхохочешься.

Я сразу не поняла.

«Если бы я знала, что это так восхитительно, — добавила она, — я бы поторопилась стать старухой. Старуха может все себе позволить. Она говорит что думает, и люди находят это оригинальным… Она может позволить себе любую глупость, а ее называют дражайшей старой леди…

Бывают вечера, особенно когда я ужинаю у людей, которых не люблю, когда я сочиняю себе самый немыслимый туалет, а все кричат, что это восхитительно… Пегги с удивлением взглянула на телефон, который уже столько времени молчал. Может быть, она досадовала на Джона, что он оставался равнодушным к ее истории?

— Во всяком случае, это правда… — заключила она. — Я делала то же, что и она, но так серьезно об этом не думала. Вот только Розита все еще никак не решится постареть и кривляется… А ведь она… постой… на шесть лет моложе меня… И ей между тем пятьдесят девять… Она не понимает, что теряет время… Кстати, с чего это ты купил машину, а мне не сказал?