Я рассудил, что эта заносчивость погубит их.

Я встретился с Ратом в центре арены. При мне по-прежнему был мой щит - он стал бы существенным препятствием для парных фалаксов моего противника - но вместо зачехленного пистолета я извлек гладий.

Клинок против клинка. Этого требовала честь.

По началу Рат, казалось, оценил этот жест, но затем его лицо застыло в выражении чистой, неистовой ярости. Его глаза расширились, а спонтанно лопнувшие вены окрасили склеру в насыщенный, кроваво-красный цвет. От человека не осталось и следа; теперь в нем был только зверь.

Почти три минуты он бил по моему щиту, пока я отчаянно защищался. Пожиратель Миров остановился только когда Сомбрак попытался напасть на него и выручить меня. Несмотря на свою ослепленность жаждой убийства Рат инстинктивно ответил на угрозу. Он наполовину отбил удар Сомбрака и позволил клинку вонзиться в бок. Другим фалаксом он отсек моему брату голову.

Я ссутулился, слишком уставший, чтобы воспользоваться отвлеченностью Рата. Мой прорывной щит раскололся пополам, державшая его рука онемела и стала свинцовой. Я видел, как тело Сомбрака упало на колени, а его голова откатилась в тень.

После чего ликующий от убийства Рат повернулся и снова напал на меня.

На этот раз не было никаких боевых приемов. Рат опьянел от жажды убийства.

Его фалакс взметнулся вверх, и я изогнулся, принимая удар на свой плечевой щиток. Клинок попал в уязвимое соединение между металлическими пластинами брони и на всю длину вонзился в переплетение идущих под ними кабелей, рассекая мою плоть. Мгновенно хлынула кровь. Я чувствовал, как она затекает мне в подмышку и липнет к груди.

Второй клинок я заблокировал и отбил в сторону, после чего нанес колющий удар, от которого мой гладий на две трети погрузился в диафрагму Рата.

Ослабляющая рана, призванная замедлить врага и, в конечном счете, вывести его из строя. Рат не выказывал признаков ни того, ни другого. Мы были совсем близко друг от друга. Я чувствовал его гробовое дыхание. Жестокий удар головой разбил мою лицевую пластину, расколов ретинальные линзы и засыпав лицо осколками стекла. Удар локтем поставил меня на колено, после чего Рат вонзил фалакс мне в бок, где тот застрял подобно гвоздю.

Я закричал. Он взревел.

Конец был близок, а мой бессмертный долг, наконец, уже почти отдан. Я увидел свой прорывной щит, разбитый на куски и брошенный на палубу. К нему присоединились другие щиты и тела моих братьев.

Мы не должны были ломать строй, не должны были поддаваться ненависти и ярости. Истинно нашими были холодный расчет, благоразумие и нерушимость тактической логики. Мы согрешили, и теперь пришло время искупления.

Склонив голову, я почувствовал, как по моему телу разливается холод. Сопоставимый со слабым, бестелесным ощущением моей кибернетики.

Но удара не последовало. Моя голова осталась на плечах.

Вместо этого я услышал гудение клаксонов аварийных сирен, в то время как арену залило резким красным светом.

Азоф с боем вырвался из ямы. Он был изранен, его громовой молот покрывала кровь, но сержант по-прежнему стоял на ногах. Он разгерметизировал помещение, сбрасывая всё в пустоту.

Пожиратели Миров не чистили яму перед боем. Они продували её с помощью вакуума космоса. Мой брат нашел механизм и сделал это снова, только теперь уже с нами и нашими врагами.

За те несколько секунд, что у меня оставались, я увидел на лице Азофа мрачное смирение. Не такого конца он желал.

А затем меня выдернуло давлением вырывающегося газа. Из-за отсутствия воздуха и силы тяжести я не чувствовал ничего, кроме легкости. Стремительный выдох корабля унес последний вызывающий рык Рата, заглушив голос воина в темном, беззвездном космосе. Пожиратель Миров попытался ударить меня с разворота - не из жалкой безнадежности, а принужденный тем, что подпитывало его ярость - но медленно опускающийся фалакс прошел мимо цели.

Лазерные вспышки прорезали тьму, пронзая нас своими ослепительными лучами. Рата порвало в клочья, так же, как и моих братьев. Я увидел, как пронзило в грудь Азофа, после чего скользящим ударом задело меня.

Я завертелся, исчезая в бесконечной пустоте. Просто ещё один кусок мусора.

Передо мной раскинулось зрелище сражающихся звездолётов, ужасное и прекрасное одновременно. Бортовые залпы рассекали километры космоса. Расцветали взрывы, жалкие в своем безмолвии. «Горгонеска» накренялась, её двигатели заглохли, а щиты и броня оголились.

Дойдя до критического состояния, её варп-двигатели стали похожи на рассвет маленького солнца, беззвучную вспышку удивительного света, опалившего мои сетчатки. Из-за давления ударной волны я пришел в движение, мою броню продолжал покрывать иней, даже когда я почувствовал взрывной ожог последнего драматичного вздоха «Горгонески».

- Я мало что помню после этого, - сказал я своим обвинителям. Передо мной вновь предстала чёрная палуба «Упрямого», когда я оставил воспоминание о «Ретиарии» позади, - кроме того, как пришел в себя в вашем апотекарионе и меня привели в этот ангарный отсек для скорого суда. - Я не смог сдержать горечь в своем голосе.

- Ты считаешь, что с тобой жестоко обращались, легионер Галлик?

Я отказался отвечать, моя голова согнулась под холодной тяжестью лезвия топора на моей шее. Мёртвые взгляды моих застывших на палубе обезглавленных братьев, казалось, насмехались надо мной. И я собирался присоединиться к ним.

- Прежде, чем вы убьете меня, - наконец произнес я, - скажите мне, мы прорвали блокаду?

Мой обвинитель вышел вперед, в свет. Я услышал, как он сделал рукой какой-то жест - раздалось жужжание старых сервоприводов запястья или же локтя - и почувствовал, что давление на мою шею ослабло. Я посмотрел в лицо железного отца, но не узнал его.

Он был весь в шрамах, его левая щека и часть черепа тускло блестели в полумраке. Подобная проволочному войлоку плотная седая борода была острижена, на выступающем, властном подбородке осталась только похожая на наконечник копья бородка. Почтенный железный отец смотрел на меня так, словно я был грязным маслом, которое ему нужно соскрести со своих оружий.

- Мы потерпели неудачу, - ответил он. - Мы были слабы.

С ним были ещё двое, Саламандр и Гвардеец Ворона.

- Это варварство... - Несмотря на низкий гул импульсных двигателей «Упрямого», отчасти перекрывавший его голос, я услышал ворчание сына Вулкана. Его глаза вспыхнули, как раскаленные угли.

Гвардеец Ворона осторожно поднял руку, предупреждая Саламандра, чтобы тот умолк, и они вместе сделали шаг назад. Это было дело Железных Рук, проводимое в соответствии с медузийскими обычаями, так, как нас научил наш отец.

Мне оказалось нелегко осмыслить сложившуюся ситуацию: неуместное присутствие воинов других Легионов, фаталистический настрой, исходивший от железного отца. Кроме того, была ещё и последняя личность, мой потенциальный палач, казавшийся мне знакомым, и это всколыхнуло во мне беспокойство, которому я в то время не мог найти объяснения.

- Тогда каковы приказы нашего примарха? Гор побежден? Или мы всё ещё сражаемся за Исстван? - У меня было так много вопросов. - Что с «Ретиарием»?

Железный отец печально покачал головой.

- Всё кончено, легионер Галлик. Ты единственный пережил атаку на «Ретиарий». Война за Исстван завершилась. Мы потеряли... - Он остановился, как будто предупреждая меня о грядущем ударе, чтобы я смог к нему подготовиться. - Феррус Манус мёртв.

- Мёртв? - Я попытался встать с колен, но сильная рука удержала меня. - Отпусти меня! - Я вырвался и развернулся, чтобы встретиться с безумными глазами старого друга. На мгновение все мои прочие заботы исчезли. - Азоф?

Он никак не отреагировал на то, что я только что произнес его имя. Я думал, что он погиб, и, тем не менее, он оказался здесь, на борту «Упрямого». Но что-то с ним было не так. Его плоть выглядела мёртвой и холодной, как и лежащие передо мной отрубленные головы. Пламя Азофа погасло. Его выражение лица и вены наполнились льдом. Передо мной с топором в руках стоял покойник, мёртвый и всё же живой, но совершенно не похожий на воина, которого я когда-то знал.