– Иншалла! – говорят «преступники», пожимая плечами и возвращаясь к работе.

Макс по доброте душевной немного увеличивает им бакшиш, и день расчета приносит им приятный сюрприз. Им и в голову не приходит, что к этому причастен Макс, они, естественно, приписывают свою удачу милости всемогущего Аллаха.

Мы снова отправляемся в Камышлы. Для нас теперь это не менее увлекательно, чем вояж в Париж или Лондон. Маршрут тот же, что и прежде: визит в магазин Яннакоса, нудное оформление всяких бумаг в банке, эта процедура чуть скрашена присутствием сановитого иерарха церкви маронитов. Он поистине великолепен: пышная шевелюра, огромный, усыпанный самоцветами крест и лиловые одежды. Макс толкает меня под локоть, чтобы я предложила «монсеньеру» свой стул, что я делаю весьма неохотно, остро ощутив в этот миг собственный протестантизм.

(Интересно, если бы я предложила свой стул архиепископу Йоркскому[73], согласился бы он сесть? Думаю, вряд ли.).

Архимандрит же, или Великий Муфтий, или как-его-там, ничтоже сумняшеся, усаживается, отдувается и одаривает меня благосклонным взором.

Мишель тем временем совершает, по своему обыкновению, несколько дурацких покупок. Потом они с Мансуром отправляются покупать вторую лошадь. Мансур, весь сияя, въезжает на упомянутой лошади прямо в парикмахерскую, где в эту минуту стригут Макса.

– Убирайся, дуралей ты этакий! – вопит Макс.

– Лошадь хорошая! – кричит Мансур в ответ. – И очень спокойная.

В этот миг лошадь поднимается на дыбы и взбрыкивает гигантскими копытами, угрожая разнести парикмахерскую вдребезги. Всадника вместе с лошадью кое-как удается выставить прочь, Макс возвращается в кресло, отложив на потом все, что он намеревался сказать усердному слуге.

Ленч совершенно очаровательный и изысканный: мы отправляемся в гости к французскому коменданту. Приглашаем кое-кого из офицеров навестить нас с ответным визитом, потом возвращаемся к Яннакосу, где лицезреем последние чудовищные приобретения Мишеля. Собирается дождь, нужно поскорее возвращаться. Мансур умоляет разрешить ему ехать домой на лошади, раз уж ее купили. Макс опасается, что так он век до дома не доедет.

Я вмешиваюсь: ничего страшного, если мальчик проедется верхом.

– Ты ведь так устанешь, что не сможешь и пальцем пошевелить, – предупреждает его Макс.

Тот уверяет, что от верховой езды никогда не устает.

Договорились, что Мансур поедет завтра, дождавшись почты, и привезет с собой письма.

Дождь застает нас в пути. Грузовик, как всегда, полон кур и оборванцев. Мы выделываем поистине невероятные кульбиты на скользкой дороге, но успеваем добраться до дома прежде, чем она превращается в месиво. Полковник только что вернулся из Брака и жалуется, что опять воевал всю ночь с летучими мышами. Сама по себе идея заманивать их фонариком в таз с водой неплоха, но спать при этом не удается. В ответ мы холодно замечаем, что мы лично никаких мышей не видели.

У нас появился рабочий, умеющий читать и писать! Его зовут Юсуф Хассан, он самый ленивый на всем раскопе. Я ни разу не видела, чтобы Юсуф работал по-настоящему.

Он либо только что закончил копать свой квадрат, либо только приступает к нему, либо у него перекур. Он весьма горд своей грамотностью и однажды в шутку написал на пустой сигаретной коробке: «Салех Бирро утонул в Джаг-Джаге». Его ученость, равно как и остроумие, вызывает всеобщий восторг.

Пустая пачка случайно попадает в пустой мешок из-под муки, а мешок через какое-то время попадает туда, откуда его принесли, – в деревню Ханзир. Там кто-то замечает надпись на пустой пачке, ее несут ученому человеку, тот читает вслух. Страшная весть доносится до деревни Гермаир, откуда Салех Бирро родом. В результате в следующую среду целый караван плакальщиков – мужчин, рыдающих женщин, хнычущих детей – прибывает в Телль-Брак.

– Увы, увы! – кричат они. – Наш горячо любимый Салех Бирро утонул, мы прибыли забрать его тело.

Первое, что они видят на раскопках, – это веселого Салеха Бирро, который копает, поплевывая, свой участок.

Немая сцена, затем бурное объяснение – и вот обезумевший от ярости Салех Бирро готов размозжить Юсуфу Хассану голову кайлом. С обеих сторон на подмогу спешат приятели, подоспевший полковник приказывает прекратить драку (пустое дело!) и пытается разобраться, из-за чего возникла свара.

Макс производит дознание и произносит свой приговор.

Салех Бирро уволен на один день – а) за драку и б) за то, что ослушался приказа полковника. А Юсуф Хассан должен отправиться в Гермаир вместе с приехавшими, пусть сам объясняется по поводу своей изуверской шутки. Кроме того, он наказан штрафом в размере двухдневного заработка. А мораль, как заметил впоследствии Макс в нашем тесном кругу, такова: образованность до добра не доведет!

Мансур, задержавшийся в Камышлы на три дня из-за плохой погоды, наконец прибывает, он еле жив. Мало того, что он буквально падает с ног, он еще купил для нас в Камышлы огромную рыбину. Местный деликатес. За время вынужденного ожидания рыба испортилась – но он неведомо зачем привез ее с собой. Мы тотчас же зарываем ее бренные останки в землю, а Мансур, стеная от усталости, заползает в постель. На целых три дня. Все эти дни у нас с Максом праздник – нам прислуживает умница Субри.

Наконец-то отправляемся на вулкан Каукаб. Ферид вызывается быть нашим проводником, поскольку он «знает местность». Мы переходим Джаг-Джаг по весьма ненадежному на вид мостику, после чего полностью доверяемся Фериду. Если бы не его вечно испуганная физиономия, то путешествие можно было бы назвать вполне приятным.

Конус Каукаба виден издали, что весьма удобно, но каменистое плато, по которому приходится идти, выглядит жутковато, и это впечатление усиливается по мере приближения к потухшему кратеру.

Перед экскурсией в доме все на нервах, а началось все с жалкого кусочка мыла, который не поделили слуги и два наших бригадира. После этого бригадиры заявили, что не пойдут на вулкан, но полковник и слышать об этом не хочет. Тогда бригадиры усаживаются в «Мэри» спинами друг к другу, а Серкис нахохливается, как курица, и ни с кем не разговаривает. Кто именно затеял ссору, теперь уже непонятно. Но, когда мы поднялись на Каукаб, все пустяки мигом забылись. Мы рассчитывали увидеть пологий, поросший цветами склон, но под ногами – почти отвесная стена из скользкой черной застывшей лавы. Мансур и Ферид наотрез отказываются спускаться в кратер, остальные же не прочь попробовать. Я сдаюсь довольно скоро и усаживаюсь наверху, наблюдая, как остальные, поскальзываясь и тяжело дыша, продвигаются вниз. Абд эс-Салам перемещается преимущественно на четвереньках.

Находим другой кратер, поменьше, и на его краю устраиваем привал на ленч. Вокруг – море ярких цветов, отсюда открывается чудесный вид. Холмы Джебель-Синджара, кажется, совсем близко. Все пронизано безмятежностью и покоем. Меня охватывает беспричинная радость, я чувствую, как люблю эту страну и до чего полна и прекрасна наша здешняя жизнь…

Сезон близится к завершению. Уже должен бы приехать Мак, мы очень его ждем. Кочка постоянно расспрашивает меня о нем, и нередко мои ответы очень его озадачивают.

Понадобится еще одна подушка, и мы покупаем в Камышлы самую лучшую из тех, что продают, но и она – жесткая и тяжелая, как свинец.

– Бедняга не сможет на ней спать, – сетует Кочка.

Я заверяю его, что Мак сможет спать на чем угодно.

– Его не кусают блохи и клопы, – добавляю я, – он никогда не берет с собой багажа, никаких личных вещей, кроме коврика и дневника.