— И передай этому «рогатому» майору, товарищ матрос, я сегодня заступаю дежурным по БЧ-5, замечаний на его отличный артдивизион будет не меньше... Понял?!

Климов зло уставился в лоб рассыльного.

— Так точно! Разрешите идти?! — и, получив разрешение, рассыльный четко развернулся и вышел из каюты командира электротехнического дивизиона.

После заступления на дежурство Климов, предвкушая увидеть на утреннем построении грустное лицо командира 1-го артдивизиона, энергично обдумывал план действий.

— Хорошо бы выявить групповую пьянку, мордобой с годковщинкой, на худой конец — сон на дежурстве, — злорадно фантазировал Климов.

Весь вечерний распорядок дежурного по БЧ-5 и был построен на решении этой непростой задачи.

В 2 часа ночи, прокравшись на цыпочках по коридору до трапа, ведущего в кубрик 1-го артдивизиона, Климов, обхватив поручни трапа руками и ногами, головой вниз съехал по ним в кубрик. Этот вид передвижения был придуман Климовым для максимального использования фактора внезапности: минимум шумности и эффект опрокинутой головы обескураживали даже специально выставленного на «шухер» матроса.

Но дневальный по кубрику не спал, а под дежурной лампой читал газету.

Климов, вися вниз головой, сразу начал делать замечания:

— А, читаешь! Где доклад!? Почему трап грязный?! Почему мусор в обрезе!? Доложите инструкцию!..

Но дневальный не растерялся и все, что приказал ему офицер, выполнил без лишних слов.

Предпринятая Климовым покоечная проверка матросов тоже дала сбой. Все были на месте. Раздосадованный Климов поплелся к себе в каюту.

— Ладно, еще не вечер! — рассуждал он, — После трехчасового развода вахты снова «нырну».

Однако «пикирующего Климова» в 1-ом артдивизионе уже ждали и подготовили «взлетно-посадочную полосу».

Нижняя треть поручней трапа была натерта хозяйственным мылом. А на коврике у трапа был поставлен большой обрез с мыльной водой. Дежурная лампа была выключена, горел лишь ночник мягким синим цветом.

Когда Климов заскользил на мыле, голова его в фуражке как раз попала в середину обреза.

Дневальный по кубрику стоял над командиром ЭТД и со смеющимися наглыми глазами притворно причитал:

— Ах! Товарищ капитан 3 ранга, я делал приборку, устранял ваши замечания, мыл трап! А тут вы так внезапно! Виноват, что так получилось...

Климов, отплевываясь и отряхивая грязь с фуражки, молча вышел из кубрика.

На утреннем построении Климова подозвал к себе командир БЧ-5.

— Климов! Чем вы занимались на дежурстве? Почему не доложили! Или вы не в курсе!? У вас в 3-ей электростанции дежурный по низам выявил групповую пьянку!! Вы что — больны? Или где???

В каюте командира дивизиона живучести легкого крейсера в кресле за столом сидит старшина трюмной команды мичман Еремин. Солнечные лучи падают через иллюминатор на его голову и плечи. Морской бриз порывисто врывается в каюту, шелестит бумагами на столе, ворошит русую челку аккуратного полубокса старшины. Пальцами правой руки Еремин все время перебирает и поглаживает свои жидкие рыжеватые усы, отпущенные для солидности.

Напротив, закинув ногу на ногу, развалился на потертом кожаном диване командир машинной группы капитан-лейтенант Виноградов. Лицо у Виноградова бледное, сонное и помятое, как помяты и погоны на синей форменной куртке. Он лениво покачивает ногой и разглядывает жидкие усы старшины.

— Ерема! Сбрей усы! — скрипучим голосом тянет Виноградов, — Они глупят твое мичманское обличие! Ты на себя в зеркало смотрел?

— Товарищ капитан-лейтенант, — горячится Еремин, — Не надо трогать мои усы! Уставом не запрещено ношение усов!

— А я и не говорю что запрещено. Я говорю, что глупят, особенно за этим столом! Почему ты здесь? Твое место на одну палубу ниже!..

— Товарищ капитан-лейтенант, командир ДЖ, уходя в отпуск, оставил за себя — меня! И у командира БЧ-5 лежат мой и его рапорты о передаче обязанностей!

— Ерема! Ты должен понять! Из тебя никак не может выйти командир ДЖ! Потому что ты — мичман! Мич-ма-ню-га! — по слогам тянет Виноградов флотский неологизм, вкладывая в него все свое пренебрежение и сарказм.

— Давайте пригласим сюда командира БЧ-5, пусть он подтвердит мои слова! — слегка теряясь, говорит старшина.

— Ерема! Не суетись! Командиру БЧ-5 не до тебя! Я знаю, что этого не может быть, потому что не может быть никогда!! Командиром ДЖ буду я! И в этой каюте буду спать я, а не ты! Понял? — Виноградов поднял глаза на Еремина, пытаясь по выражению лица мичмана определить результат своих слов. Не спеша достал из нагрудного кармана пачку «Беломора», вытряхнул из нее папиросу, размял между пальцами и постучал мундштуком по краю стола.

— Товарищ капитан-лейтенант, я еще раз вам объясняю, что командир ДЖ я! Я принял его обязанности и отдан приказом по кораблю!

— Ерема! Я все прекрасно понимаю! — прикуривая от бензиновой зажигалки папиросу и делая глубокие раскуривающие затяжки, тихим голосом тянет Виноградов. — В приказе не сказано, что мичманюга должен занимать каюту на верхней палубе с иллюминатором, да еще с видом на город.

— Товарищ капитан-лейтенант! В этой каюте документация и телефон! — повышает голос Еремин, подкрепляя весомость выдвинутых аргументов движением руки в сторону стопки документов и телефона. — Они мне нужны для работы.

— Ерема! Все это ерунда и чушь собачья! — выпускает серую струю дыма в лицо старшины Виноградов. — Я командир ДЖ!

— Нет, я командир ДЖ! — привстав из кресла и упираясь в столешницу сжатыми кулаками, зависает над оппонентом Еремин...

— А я тебе говорю, я командир ДЖ! — парирует Виноградов, с удовольствием отмечая про себя, что наконец-то «достал» сослуживца.

— Нет, я командир ДЖ! — повышает до крика голос Еремин и еще больше зависает над развалившемся на диване офицером.

— А я тебе говорю, я командир ДЖ! — дразнит Виноградов, суживая глаза и наблюдая за реакцией взбешенного мичмана.

Громкий стук в дверь заставляет обоих спорщиков повернуть головы. В просвете двери появляется фигура дежурного по низам мичмана Хлопова.

— Кто командир ДЖ? Топит помещение кормового «пожарника»! — взволнованной скороговоркой выпаливает Хлопов, переводя взгляд с Виноградова на Еремина...

— ОН!! — резко сбросив ноги на палубу и уткнув указательный палец в грудь Еремина, злорадно подводит итог спора Виноградов. Его лицо с зажатой в углу губ папиросой светится полной удовлетворенностью, смятая кожа лица разглаживается и розовеет...

— Не «барабашка» же завелся? Это кто-то из своих!.. Не знаю, на кого и подумать! — рассуждал мичман Эсик, вертя в руках пустую плоскую охотничью флягу.

— А кто-нибудь знал, что ты в шкафу эту фляжку держишь? — мнимо-сочувственно интересуется сослуживец Эсика мичман Балабанов.

— Да есть тут один!.. Помнишь, мне нужно было вещи перевести, так я с Бубликом договорился, у его тестя «Волгарь» с прицепом. За одну ходку управились! Вот и пришлось три дня к ряду выставляться.

— Так ты думаешь — он!? — чешет затылок Балабанов и хитро улыбается.

— Да нет! Но у него язык-помело. Хоть я ему и говорил — ни гугу — никому! Да, наверное, растрепал! — рассуждает Эсик, — Все же завидуют! Знают, что я на «шиле» сижу и имею возможность по фляжке отливать. Вот видно кого-то и заело?.. Но как? — обводит взглядом каюту Эсик, — Ключ от каюты у приборщика я отобрал! Каюту, когда иду на доклад к помощнику, закрываю на ключ! Прихожу — фляжка пуста! И это уже во второй раз.

— А когда из отпуска выходит твой каютный сосед?! — интересуется Балабанов и снова хитро улыбается.

— Через две недели! Да, он сейчас к родителям подался на Херсонщину!.. И при чем тут он?

— Да, я так, к слову... Я бы на твоем месте организовал засаду! — заговорщески, перейдя на шепот, резюмирует Балабанов.

— Это как? — вопросительно смотрит Эсик на Балабанова...