Капля солнечного света упала ей в ладошки и притаилась там, теплая й непоседливая.

— Позвольте мне проводить вас до отеля, — попросил старичок. — А потом я зайду за вами, скажем, часов в десять. — Он достал бумажник и вручил ей визитную карточку «Herr Regierungsrat…»[16]. Он, к тому же, знатный господин. Все должно быть хорошо. Подумав так, юная гувернантка перестала мучиться и предалась удовольствию быть за границей, все разглядывать, читать объявления, слушать рассказы о великом Мюнхене — очаровательный дедушка беспокоится о ее времяпрепровождении — до тех пор, пока не показался Главный вокзал Мюнхена.

— Носильщик! Носильщик!

Он нашел для нее носильщика, коротко распорядился насчет собственного багажа и провел ее через сбитую с толку толпу до чистых белых ступенек отеля «Грюнвальд». Объяснив управляющему, что от него требуется, словно они договорились об этом заранее, он ненадолго задержал ее маленькую ручку в своих больших руках, одетых в коричневые замшевые перчатки.

— Я приду в десять часов. — С этими словами он ушел.

— Пожалуйста, фрейлен, — сказал коридорный, который до этого момента прятался за спиной управляющего, изо всех сил напрягая зрение и слух, чтобы ничего не упустить из разговора странной пары. Два пролета лестницы — и она вошла в темную спальню. Коридорный небрежно поставил на пол корзину и с грохотом поднял пыльные жалюзи. Фу! Уродливая, холодная комната… чудовищная мебель! Пробыть здесь целый день!

— Вы уверены, что фрау Арнольдт заказала именно эту комнату? — спросила гувернанточка.

Коридорный странно посмотрел на нее, словно увидал нечто забавное. Он было вытянул трубочкой губы, намереваясь свистнуть, но передумал.

— Gewiss[17], — сказал он.

«Почему он не уходит? — подумала гувернантка. — И почему так смотрит на меня?»

— Gehen Sie[18], — произнесла она с холодной английской наивностью.

Он так выпучил на нее свои маленькие, похожие на смородинки глазки, что они едва не выскочили из орбит.

— Gehen Sie sofort[19], — ледяным тоном повторила она.

Возле двери он обернулся.

— А джентльмен? — спросил он, — Когда он придет, мне проводить его к вам?

Над белыми улицами висят большие белые облака, отделанные серебряной каймой, и солнце. Толстые-претолстые кучера правят толстыми кебами, смешные женщины в маленьких круглых шапочках чистят трамвайные пути, люди смеются, толкаются. По обеим сторонам улиц растут деревья, и почти всюду, куда ни глянь, громадные фонтаны. И смех — везде, в проулках, посреди больших проспектов, в открытых окнах. Рядом с ней еще более похорошевший, начищенный, с зонтиком в руке, в желтых, вместо коричневых, перчатках ее дедушка, пригласивший ее провести с ним день. Ей хотелось бегать, виснуть у него на руке и каждую минуту повторять: «Ах, я ужасно счастлива!»

Он бережно переводил ее через дорогу, терпеливо ждал, пока она что-нибудь разглядывала, смотрел на нее ласковым взглядом и говорил:

— Все, что вам будет угодно.

В одиннадцать часов она съела две белые сосиски и две маленькие свежие булочки и выпила немножко пива, в котором, по его словам, алкоголя не было в помине, потому что оно не похоже на английское, и стакан, из которого она пила, напоминал цветочную вазу. Потом они сели в кеб, и всего за четверть часа она увидела, наверное, много тысяч прекрасных классических картин!

«Надо будет подумать о них, когда я останусь одна…»

Из картинной галереи они вышли, когда пошел дождь. Дедушка раскрыл зонт над юной гувернанткой, и они отправились в ресторан, потому что наступило время ленча. Теперь она шла совсем рядом с ним, чтобы он тоже мог укрыться от дождя.

— Будет лучше, — заметил он бесстрастным тоном, — если вы, фрейлен, возьмете меня под руку. В Германии это принято.

Она взяла его под руку и так шла рядом с ним, а он показывал ей знаменитые статуи и настолько увлекся, что забыл закрыть зонт, хотя дождь уже давно кончился.

После ленча они поехали в кафе, где пели цыгане, но ей там не понравилось. Она увидала ужасно уродливых мужчин с яйцевидными головами и шрамами на лицах. Ей пришлось даже передвинуть кресло, и, спрятав в ладонях горящие щеки, она глядела только на своего друга… Потом был Английский сад.

— Интересно, сколько сейчас времени, — опомнилась наконец гувернанточка. — Мои часы остановились. Я забыла их завести. Мы так много всего посмотрели, что уже, наверное, поздно.

— Поздно! — Рассмеявшись, он стал лицом к ней и по привычке, уже подмеченной ею, покачал головой. — Вам было не очень-то хорошо, если вы считаете время. Поздно! Да мы еще не пробовали мороженого!

— Ах, что вы. Все было прекрасно! — огорчившись его упреком, горячо воскликнула она. — Даже лучше, чем можно сказать. Это было прекрасно! Только мне надо быть в отеле в пять часов, потому что в шесть приедет фрау Арнольдт.

— Так и будет. После мороженого я посажу вас в кеб, и вы доедете со всеми удобствами.

Она опять была счастлива. Шоколадное мороженое… кусочки таяли во рту долго-долго. Тени от деревьев плясали на скатерти, но старичок предусмотрительно усадил ее спиной к разукрашенным часам, которые показывали уже без двадцати пяти семь.

— Право же, — очень серьезно сказала юная гувернантка, — это самый счастливый день в моей жизни. Я даже не думала, что так бывает.

Горячая, несмотря на мороженое, любовь к дедушке из сказки переполняла ее детское сердечко.

Из парка они шли по длинной аллее. День близился к концу.

— Видите большие дома напротив? — спросил старичок. — Я живу на четвертом этаже, и у меня есть старая домоправительница, которая присматривает за моим хозяйством. — Гувернанточка с интересом его слушала. — Прежде чем я посажу вас в кеб, может быть, вы захотите посмотреть мою квартирку и позволите преподнести вам флакон розового масла, о котором я вам рассказывал в поезде. На память.

Она не возражала.

— Я никогда в жизни не видела холостяцкой квартиры.

В коридоре оказалось довольно темно.

— Моя старушка, наверно, отправилась за цыпленком на ужин. Одну секунду. — Он отворил дверь и посторонился, пропуская слегка оробевшую, но все еще полную любопытства девочку. Гувернанточка не знала, что сказать. Комната ей не понравилась. В ней было что-то уродливое, но, возможно, старичку достаточно чистоты и удобства. — Ну, как? — Он встал на колени, и из шкафа появился сначала круглый поднос, потом две розовые рюмки и высокая розовая бутыль. — Здесь есть еще две маленькие спаленки, — весело добавил старичок, — и кухня. Большего мне и не надо, верно?

— О, да.

— Если вам случится приехать в Мюнхен на денек-другой, мое гнездышко всегда к вашим услугам… с крылышком цыпленка, салатом и стариком, который будет счастлив еще много-много раз принимать вас у себя, милая маленькая фрейлен! — Вытащив пробку, он разлил вино по рюмкам. Однако у него дрожали руки, и немножко вина пролилось на поднос. В комнате было тихо.

— Пожалуй, мне пора, — сказала юная гувернантка.

— Но вы же выпьете со мной эту крошечную рюмочку… всего одну, прежде чем уйдете, — жалобно попросил старичок.

— Нет-нет, не надо. Я никогда не пила вина. Я… вообще обещала никогда не пить вина. — Он умоляюще глядел на нее, и она чувствовала себя неблагодарной, но все равно стояла на своем. — Нет, в самом деле, пожалуйста.

— Хорошо. Но, может, вы присядете на пять минут и позволите мне выпить за ваше здоровье? — Юная гувернантка села на краешек красного бархатного дивана. Он тоже сел рядом и одним глотком осушил рюмку. — Вы, правда, были сегодня счастливы? — спросил он и повернулся к ней лицом. Теперь он был так близко, что она ощущала прикосновение его дергающегося колена. Он схватил ее за руки, не дав ей ответить. — Подарите мне один маленький поцелуй на прощание, — попросил он, притягивая ее к себе.