— Могу я иметь удовольствие… — Он сделал легкий поклон и улыбнулся.

Потом подошел брюнет в очках, за ним Лори с приятелем и Лора в сопровождении маленького веснушчатого человечка в съехавшем набок галстуке. Толстый пожилой мужчина с большой лысиной долго вертел в руках программку Лейлы, не переставая бормотать:

— Позвольте-ка, позвольте.

Он так тщательно сравнивал обе программки, из которых его была уже совсем черной от начерканных в ней имен, что Лейла потеряла терпение.

— О, пожалуйста, не утруждайте себя.

Толстяк взглянул на Лейлу, но сначала сделал запись в программке.

— Кажется, я еще не видел вашего прелестного личика, — с нежностью в голосе сказал он. — Мы не встречались?

Тут заиграл оркестр, и толстяк исчез. Его словно отбросило музыкальной волной, набежавшей на сверкающий пол, разбившей обе группы на множество пар, разбросавшей их в разные стороны и заставившей кружиться… кружиться…

Лейлу учили танцевать в пансионе. Каждое воскресенье девочки торопливо перебегали в здание миссии, крытое рифленым железом, где мисс Экклз (из Лондона) давала уроки танцев для «избранных». Разница же между тем, пахнувшим пылью, залом, где на стенах пестрели нравоучительные изречения, где маленькая женщина с испуганным лицом и в коричневом бархатном токе с заячьими ушами нещадно колотила по холодным клавишам, где мисс Экклз, вооружившись длинной палкой, немилосердно пользовалась ею, и этим залом, в котором Лейла была сейчас, показалась ей такой огромной, что Лейла подумала: если ее кавалер не явится и ей придется глядеть, как другие девушки скользят по золотистому полу под чарующую музыку, она непременно потеряет сознание или подымет руки и улетит через темное окно к далеким звездам.

— Кажется, наш танец… — Молодой человек с улыбкой поклонился и предложил Лейле руку. Умирать не стоило. Его рука легла ей на талию и закружила её, как брошенный в пруд цветок.

— Здесь неплохой пол, не правда ли? — услыхала она тихий томный голос возле самого уха.

— Что вы, это самый гладкий пол в мире, клянусь вам! — воскликнула Лейла.

— Пардон! — Томный лепет оживился удивлением. Лейла повторила свои слова и после едва заметной паузы вновь услыхала уже знакомый голос. — Что ж, возможно. — А Лейла все кружилась и кружилась в танце, решив про себя, что гораздо приятнее танцевать с молодым человеком, нежели с девочками, которые вечно толкаются и наступают на ноги, да еще вцепляются в тебя мертвой хваткой, если им приходится быть за кавалера.

Она кружилась, и азалии сливались в единый бело-розовый поток.

— Вы танцевали на прошлой неделе у Беллов? — вновь, будто издалека, донесся до нее усталый голос, и Лейла было подумала, не предложить ли молодому человеку отдохнуть.

— Нет, это мой первый бал, — ответила она.

— Не может быть, — с недоверчивым смешком произнес молодой человек.

— Правда-правда, это мой самый первый бал.

От возбуждения у Лейлы разгорелись щеки. Наконец-то ей представился случай сказать все…

— Я жила очень далеко…

Но тут оркестр замолчал, и молодой человек повел Лейлу к креслам возле стены. Скромно спрятав розовые шелковые ножки и обмахиваясь веером, Лейла блаженно наблюдала за другими парами, гулявшими по залу или направившимися к дверям.

— Привет, Лейла! — окликнула ее Джоз, тряхнув золотой головкой.

Лора тоже прошла мимо и исподтишка подмигнула Лейле, отчего сразу стала похожа на расшалившуюся девчонку, которая только притворяется взрослой. Кавалер был не из разговорчивых. Покашливая, он то одергивал на себе жилет, то снимал с рукава несуществующую нитку. Пусть. Тем более, что вновь заиграл оркестр и второй кавалер уже был рядом, точно спрыгнул с потолка.

— Неплохой пол, — проговорил незнакомый голос, и Лейла решила, что здесь принято начинать разговор с пола. — Вы были во вторник у Нивзов? — услышала она и вновь принялась объяснять, что это ее первый бал. Лейле показалось немного странным, что ее кавалеры не проявляют никакого интереса к ее словам. Разве это не замечательно?! Первый бал! Начало начал. Она даже подумала, что раньше не имела никакого представления о ночи, хотя и любовалась ее немного печальной и торжественной красотой. Теперь ей открылся ослепительный блеск ночи.

— Не желаете мороженого? — спросил ее кавалер, и они прошли сначала сквозь крутящиеся двери, потом по длинному коридору, туда, где в одной из комнат был сервирован ужин. У Лейлы горели щеки, и ей ужасно хотелось пить. Какие очаровательные шарики на очаровательной стеклянной тарелочке с очаровательной, но очень холодной ложечкой, словно ее тоже заморозили! Возвращаясь в зал, она увидала толстяка, ожидавшего ее возле двери, и вновь почувствовала себя почти оскорбленной его старостью. Пора бы ему сидеть на возвышении вместе с папеньками и маменьками! В сравнении с ее другими кавалерами этот был самым жалким— в мятом жилете, с оторванной пуговицей на перчатке, да и пиджак его будто кто-то густо посыпал тальком.

— Пожалуйте, маленькая леди, — пригласил ее толстяк, но не изволил даже обнять ее. И вообще это было мало похоже на танец. Зато он ничего не говорил про пол, и вместо привычного уже вопроса она вдруг услыхала нечто неожиданное, хотя и произнесенное с слегка ворчливой интонацией. — Ваш первый бал?

— Как вы догадались?

— Эх! — вздохнул толстяк. — В этом-то и заключается старость. — Чуть посопев, он провел ее мимо неуклюжей пары. — Я уже лет тридцать бываю в подобных местах.

— Тридцать лет! — воскликнула Лейла. Это было на двенадцать лет больше, чем она жила на свете.\

— Страшно подумать, правда? — мрачно спросил ее толстяк.

Лейла поглядела на его плешивую голову, и ей вдруг стало его жалко.

— Нет, все-таки замечательно так долго чувствовать себя молодым, — ласково ответила она.

— Добрая маленькая леди, — пропел под мелодию вальса толстяк и чуть-чуть крепче обнял ее талию. — Но, — продолжал он, — вам столько не продержаться. Не-ет, пройдет немного лет, и вы в элегантном бархатном платье будете смотреть на танцующих вон с того возвышения. Ваши прелестные пальчики разжиреют и станут короткими, и веер у вас будет другой — черный, с эбонитовой ручкой. Вы будете постукивать им в такт музыки и с улыбкой, как те милые старушки, показывать всем вашу дочь, а потом расскажете своей соседке, как какой-то нахал чуть было не поцеловал ее на балу в клубе. — Тут толстяк еще крепче обнял ее, словно ему стало ее жалко. — А бедному сердечку будет больно, потому что тогда никому и в голову не придет поцеловать вас. Вот вам и придется жаловаться на натертые полы и на то, как опасно стало по ним ходить. Ну, что, мадмуазель Быстроножка? — с нежностью спросил он.

Лейла неожиданно для себя коротко рассмеялась. Но ей совсем не хотелось смеяться. Неужели все это правда? Конечно, правда. Значит, ее первый бал лишь начало ее самого последнего бала? Вроде, и оркестр заиграл как-то иначе, печальнее, и вместо ' веселой мелодии зал стал заполняться тяжелыми вздохами. Лейла даже не успела осознать, отчего все так быстро переменилось. Но отчего счастье не может быть вечным? Разве это для него слишком долго?

— Я больше не хочу танцевать, — еле слышно прошептала Лейла, и толстяк было направился к двери. — Нет-нет, не надо. Нет, я не хочу сидеть. Пожалуй, я останусь тут. Спасибо. — Лейла стояла, прислонившись к стене, и, постукивая ножкой, разглаживая перчатки, изо всех сил старалась улыбаться. Но маленькая девочка внутри нее швырнула вверх фартучек и разрыдалась. Зачем ему надо было все портить?

— Послушайте, маленькая леди, — примирительно произнес толстяк, — не стоит принимать мои слова всерьез.

— А кто принимает? — проговорила Лейла и, гордо вскинув темную головку, закусила нижнюю губку….