— Ну, пока еще я до такого не опустился, — заявил Рик. — Но знаете, вот что забавно. Я как раз подумал, что стал пить слишком много с тех пор, как приехал на восток. Там, дома, я пью не чаще чем раз в два месяца, правда, тогда уж набираюсь основательно. Знаете, — он замялся и покраснел. — Знаете, я рад, что вы не пьете.

— Правда? Почему?

— Господи, рад, и все.

— Я тоже. Я никогда не пила. Но послушайте, мистер Диксон сказал, что будет нам платить сто пятьдесят и что мы можем поделить это пополам. Я так не согласна — делить, я имею в виду. Я хочу сказать, что одна я получала пятьдесят, значит, сто ваши.

— И не говорите, — улыбнулся ей Рик. — На вас это похоже. (Как он мог знать, что это на нее похоже, впервые встретив ее двадцать четыре часа тому назад?)

Но вы не правы. Сотня ваша. Я бы не стоил столько без вас.

— Мистер Дуггетт, возросшая цена номера — исключительно ваша заслуга, и вы должны взять эти деньги, я настаиваю!

— Мисс Карсон, на самом деле вы бы должны взять все, но мне нужны деньги, чтобы вернуться домой, поэтому я согласен на одну треть. И ни центом больше.

Они спорили минут двадцать, но в конце концов договорились поделить пополам.

— В Аризоне, наверное, очень здорово жить: интересно, волнительно, — сказала мисс Карсон после паузы.

— Волнительно? — поднял брови Рик.

— Ну да. Необычно.

— Да нет, это только так кажется. Ну а вообще-то там все в порядке. Не спорю. Еды много, хороший покер, когда есть на что сыграть, танцы раз в неделю. И конечно, много работы.

— Но я не это имела в виду, — прервала его мисс Карсон. — Работать, есть, играть в карты, танцевать — этим люди и в Нью-Йорке занимаются. Я об индейцах и о всяком таком.

— Да, индейцы — это плохо, — согласился Рик. — С ними всегда надо быть начеку. Тащат все, что плохо лежит. Самые подлые жулики на свете. Но я бы не сказал, что это интересно. Вообще-то у меня самое лучшее время — это сейчас, здесь — в Нью-Йорке.

— О, значит, вам нравится Нью-Йорк?

— Да нет. Я не имел в виду сам Нью-Йорк. Я хочу сказать, вот здесь, сейчас, за этим столом.

— Бог мой, не вижу здесь ничего волнительного, — улыбнулась девушка.

— Да нет, просто вы не туда смотрите. Вы смотрите на меня, а я-то смотрю на вас. Вы знаете, глаза у вас очень необычные. Как у моего пони, лучшего, который ходил под седлом. Я плакал единственный раз в жизни, когда он оступился, попал ногой в нору степной собаке, и его пришлось пристрелить.

Это не первый комплимент, который Рик говорил женщине, но, как вы могли заметить, в этом деле он не был достаточно изыскан. Однако все же не совсем оплошал, потому что мисс Карсон опустила свои необычные глаза, которые напомнили Рику о любимом пони. Она даже спросила, как звали пони, и сколько ему было лет, и почему его пришлось пристрелить после того, как он попал ногой в нору степной собаки… И вообще, что такое степная собака и ее нора соответственно?

После следующего выступления их ждал новый успех. О ковбое и танцовщице заговорили на Бродвее, а это означало популярность и заработок. Мисс Карсон была в восторге, и Рик его разделял. Кроме того, он был доволен собой еще по двум причинам: он мог теперь добраться до Аризоны, не посвящая друзей в происшедшее, и он собирался отобрать у Бродвея, по крайней мере, часть того, что тот отобрал у него.

После второго представления они были не нужны часа два, и Рик, переодевшись, отправился на прогулку. Следует признать, что, хотя мысли его, подобно лассо, крутились в основном вокруг партнерши, в голове у него была еще и другая идея. Он никуда не сворачивал с Бродвея, его глаза внимательно рассматривали всех прохожих, кроме того, Рик заглядывал во все кафе подряд и при этом ничего не пил. Он надеялся наткнуться на мистера Хендерсона.

В одиннадцать он вернулся к «Диксону». Мисс Карсон встретила его перед раздевалкой и сказала, что их выступление назначено на 11.24. Огромный ресторан быстро наполнялся людьми, выходящими из театров.

Автобусы сновали вверх и вниз по авеню; высаживая пассажиров у кабаре, в оба входа «У Диксона» вливались потоки вновь прибывших, в ресторане начали раздаваться хлопки пробок. На сцене уже отыграли два номера, в задней кулисе стояла лирическое сопрано, нажимавшая грушу пульверизатора с духами и почти задушившаяся ими.

Когда подошло время «Танца с веревками» — так Лонни Диксон решил назвать номер в анонсе на следующий день, — Рик Дуггетт шагнул на сцену с удивившим его самого спокойствием и стал уверенно разматывать свернутую в кольцо веревку.

Мисс Карсон грациозно исполняла свой короткий вступительный танец. Рик сделал лассо, вышел на середину сцены и начал медленно его раскручивать, потом поднял повыше и увеличил скорость. Оставалась по крайней мере минута до того, как музыка даст танцовщице сигнал вскочить во вращающееся кольцо веревки, и Рик позволил себе оглядеть почтенное сборище. Высота сцены позволяла это сделать.

Вдруг он будто окаменел, взгляд его застыл в недоверии. Эта растерянность длилась полминуты, а потом Рик вздрогнул и бросился вперед, крикнув во все горло: «Черт возьми!»

Мисс Карсон замерла от изумления, оркестр заиграл вразнобой и смолк, в зале стихли голоса, прекратился стук ножей и вилок. Рик стоял у края сцены, по-прежнему глядя на что-то безумными глазами, его рука продолжала механически раскручивать над головой лассо.

А потом те, кто проследил за взглядом Рика, увидели, как мужчина — полный краснолицый мужчина средних лет, сидевший за столом в центре зала, — вдруг вскочил торопливо и испуганно глянул на ковбоя на сцене и как сумасшедший кинулся к выходу.

Дальнейшее произошло столь быстро, что никто не успел понять, что случилось. В глазах Рика вспыхнула ярость. Мощное быстрое движение кисти, и лассо, другой конец которого находился в руке Рика, просвистело над головами присутствующих, оставляя за собой хвост подобно комете.

Это был превосходный бросок, достойный чемпиона Восточной Аризоны. Прямая как стрела веревка с петлей на конце, пролетев через весь зал, опустилась точно на голову краснолицего человека и обвилась вокруг его тела, ниже груди.