— Я была больше привязана к животным, и только мысль иметь кошачьего друга заставила меня туда пойти. После того, как мы там оказались, они бросили меня на землю и связали скотчем мои руки и ноги.

Она остановилась, бессознательно прикасаясь к поврежденному месту на ухе.

— Чтобы порезать меня, они использовали оловянные ножницы отца, сказав, что я должна быть помечена, как дикое животное, видя, что я никогда не буду настоящей девочкой. После этого они оставили меня в крови, пока их отец не вернулся с работы. Вместо того чтобы быстро доставить меня в больницу, он пытался зашить мне ухо самостоятельно. Если бы детская служба обнаружила, что его собственные дети причинили мне боль, он бы вылетел из списка по воспитанию, и ему было бы отказано в еженедельном чеке.

— Так случилось, что он плохо справился с этой работой, и в конечном итоге, я выглядела, как побитая собака, — она напряглась всем телом, перестраиваясь из жертвы в бойца. — В ту ночь, я сбежала. Это был первый раз, когда я убежала. У меня не было денег или идеи, что я собираюсь делать, но это было лучшим, что случилось со мной. Побег, вот что.

Я не заметил, как сжал кулаки и что каждый мускул моего тела был напряжен. В стремлении получить боль, смешанную с чувством мести этим ублюдским детям. У меня не было угрызений совести по поводу причинения боли несовершеннолетним.

— Сколько тебе было лет?

— Тринадцать.

Мое уважение к ней возросло. Не только потому, что она была сильной женщиной, но также и потому, что и ребенком была такой же. Как и я когда-то. Я бежал, но, к сожалению, бежал в неправильном направлении.

Я хотел спросить ее о других изъянах. Я нуждался знать каждый ее секрет, но я хотел ими наслаждаться — попытаться и разгадать их прежде, чем узнать от нее правду. И я найду правду, потому что она не уйдет.

— Спасибо, что рассказала мне.

Наконец, она подняла взгляд, и цвет ее глаз стал темнее. Темнее леса и травы.

— Сейчас ты меня отпустишь?

Я улыбнулся, превращая шрам на щеке в гримасу.

— Нет. У меня нет выбора. Я не могу позволить уйти кому-то, кто так сильно меня интересует. Кто заставляет мой член испытывать такую сильную боль. Я даже не знаю тебя, и пока ты вызываешь у меня больше вопросов и сильных желаний, чем кто-либо до этого, — пожав плечами, я вторгся в ее личное пространство, оттолкнув ее назад. — Я не отпущу тебя, пока не поимею, и нет ничего, что ты можешь сделать, чтобы это остановить.

Она посмотрела на меня так, будто я был дьяволом, просящим ее душу.

Мой желудок замутило болезненным удовлетворением. Слишком долго я был использованным. Было бы хорошо теперь использовать кого-то другого. Использовать ее тело, разум, душу, чтобы исправить все внутри себя.

Зел сделала шаг назад, сверкая зелеными искорками в глазах.

— Ты помешался. Ты правда считаешь, что я захочу тебя после этого? Какое бы притяжение к тебе я не чувствовала, оно испарилось, благодаря твоим требованиям пещерного человека. Ты идиот, и с меня хватит. Отпусти меня.

Я двинулся вперед, сердце забилось при мысли взять ее против воли. «Ты не можешь этого сделать. Ты прекрасно знаешь какого это».

Замирая, я выпрямил плечи.

— Сколько?

Свирепо посмотрев, она хлопнула руками по бедрам, будто могла испепелить меня взглядом.

— Ты, мать твою, глухой? Нет цены. Нет сделки. Я ухожу, и ты не можешь меня остановить, — на ее лице застыло выражение напряжения, а гибкое тело дрожало. Все в ней заставляло меня хотеть попробовать ее на вкус.

Сжав руки, я вздрогнул от мелких порезов на костяшках пальцев от борьбы.

— Как твое полное имя?

Я решил пойти другим путем, заставив почувствовать замешательство. Утомить ее намеками и бесконечными вопросами.

Нахмурившись, она тяжело вздохнула, злость полыхнула в ее глазах, отдаваясь румянцем на ее щеках. Она испуганно заметалась взглядом по всему пространству помещения, поверх моих плеч, на статуи, к лестнице. Каждое направление ее взгляда лишало меня возможности видеть ее мысли.

«Черт побери, посмотри мне в глаза». Я никогда не понимал, насколько полагался на взгляд в чужую душу. Это давало мне те подсказки и идеи, которые я не мог получить иначе.

— Если ты ищешь оружие, то ты его не найдешь, и я сомневаюсь, что ты достаточно сильная, чтобы бросить пятидесятикилограммовую статую мне в лицо, — я похлопал по карману, где лежал ее нож. — Согласуй сумму, и как акт доброй воли, я отдам тебе твой нож.

Она замерла, обдумывая мои слова.

— Позволь мне понять. Ты хочешь заплатить мне, чтобы трахнуть меня, хотя у тебя есть чудовищный особняк, и ты можешь получить в кровать любую женщину, если на самом деле научишься некой тактичности и обаянию, — на ее совершенных, пухлых губах появилась легкая улыбка. — Печально, когда я об этом думаю. Жаль, но я не сплю с мужчинами из-за денег или жалости, или по какой-либо другой причине, так что заткнись и дай мне уйти.

Я не мог перестать смотреть на ее снисходительную полуулыбку. Это было насмешкой надо мной. Принижением меня. Полуулыбки были ленивыми. Они были фальшивыми. Или улыбайся с помощью гребаной души или не притворяйся.

Наверное поэтому я не улыбался с того момента, как мне исполнилось шесть. Умерла моя душа.

Я получил достаточно. Гнев забурлил у меня в крови, я нуждался в ней подо мной. Больше никаких гребаных игр.

— Я не хочу любую женщину. Я хочу тебя. Поэтому перестань валять дурака. Назови свою цену, и я заплачу.

Я мог владеть особняком и привлекательным клубом, но ни с кем не делил свою кровать. Ни с кем. Конечно, я и раньше трахался, но никогда не имел обязательств или удовольствия спать рядом с кем-либо. Для этого нужно было максимальное доверие. Быть беззащитным в присутствии другого? Нет. С моим прошлым, это было невозможным.

Зел поджала губы, не сказав ни слова.

— Сдайся. Это одна из коммерческих сделок, и я выиграю, dobycha.

— Как бы ты меня не называл. Прекрати это, — прорычала она, в ее глазах вспыхнул зеленый огонь. — Не называй меня так.

Ее твердое и очевидное неприятие моей просьбы, поддерживало огонь моего самообладания, пока мое тело наливалось раскаленной энергией. Я хотел, чтобы эта женщина меня боялась, но она продолжала оставаться царственной и насмехающейся — неприкасаемой.

Я остановил взгляд на ее груди, вздымающейся и быстро опадающей.

— Это может быть таким простым. Я не прошу возможности причинить тебе боль. Я прошу тебя позволить подарить тебе удовольствие, принимая в собственность и платя тебе кругленькую сумму, — я облизал губы, любя напряжение в своем теле и острую боль в моем члене. — Мне нужно трахнуть тебя, и чем больше ты борешься, тем сильнее желание становится.

Я сделал шаг вперед, хватая ее за подбородок, и крепко ее удерживая. Сильная вспышка между нами вернулась, как молния, проносясь со свистом и опаляя, превращая мои мысли в кашу.

Черт побери, я хотел ее.

Ее кожа блестела, рот открылся. Разгневанный румянец исчез, сменившись насыщенным цветом эротической потребности. Я переместил руку с ее подбородка на грудь.

Она замерла, выпрямив спину, позволяя моей ладони захватить еще больше ее плоти. Ярость в ее глазах сражалась с пылающей похотью, и я забыл, как, черт побери, дышать, когда ласкал ее, полностью уничтоженный тем, что ее сосок затвердел и заострился.

Спор и отказ только увеличивали мою потребность. Мое воображение стали наполнять картины того, какой влажной она будет, какой мягкой будет ощущаться, и какая сладкая она на вкус.

Я не мог больше этого выносить.

— Я заплачу тебе сто тысяч долларов.

Широко открыв рот, она не дышала.

Внезапно я испытал психологическое побуждение поцеловать ее. Каждая секунда, которую я проводил, прикасаясь к ней, возвращала меня к жизни, вырывая из костей и пепла моего прошлого. Она была нектаром, утопией, исцелением.

Черт, я не мог ждать так долго. Если бы она отказала, я бы взял ее на балконе, на виду у всех бойцов, находящихся ниже. Быстро закрыв глаза, я пробормотал одно слово, но оно выражало все, в чем я нуждался: