Когда растущий саженец поворачивается к свету, он реагирует на различие в освещенности и растет быстрее с темной стороны, таким образом сгибаясь и получая больше света. Это замена передвижения, зависящая от различия.
Стоит упомянуть еще о двух других формах преобразования или кодирования, поскольку они очень просты и их легко не заметить. Одно из них – кодирование по образцу, при котором, как это, например, бывает при росте любого организма, форма и морфогенез в месте роста обычно определяются состоянием растущей поверхности в момент роста. Очень простой пример: ствол пальмы сохраняет более или менее цилиндрическую форму с основания и до вершины, где находится место роста. В каждой точке растущая ткань, или камбий, формирует древесину под собой на поверхности уже выросшего ствола. Таким образом, форма новой древесины определяется формой уже выросшей части. Аналогично, при регенерации ран и других подобных повреждений часто, по-видимому, дело обстоит так, что форма и дифференциация регенерирующейся ткани определяются формой и дифференциацией места повреждения. Может быть, это самое лучшее приближение к «прямой» коммуникации, какое можно себе представить. Но необходимо заметить, что во многих случаях рост, например, регенерирующего органа должен быть зеркальным отражением ситуации по ту сторону границы со старым телом. Если поверхность двумерна и не имеет глубины, то растущий компонент, как можно полагать, извлечет информацию о росте в глубину из какого-либо другого источника.
Другой тип коммуникации, о котором часто забывают, называется демонстративным. Если я вам говорю «Вот как выглядит кошка», указывая при этом на кошку, то в своем сообщении я использую кошку в качестве демонстративного компонента. Если я вижу вас на улице и говорю «Вот идет Билл», то я получил от вас демонстративную информацию (о вашей внешности, походке, и т.д.) независимо от того, хотели вы сообщить мне ее или нет.
Демонстративная коммуникация особенно важна при изучении языка. Представьте себе ситуацию, когда носитель некоторого языка должен обучить этому языку какого-то другого человека при условии строгого ограничения демонстративной коммуникации. Предположим, что А должен по телефону обучить Б языку, которого тот совсем не знает, и что ни на каком другом языке они не могут между собой говорить. Может быть, А сможет сообщить Б некоторые характеристики голоса, ритма, даже грамматики; но он никак не сможет сказать ему, чтO каждое слово «означает» в обычном смысле. Для Б существительные и глаголы будут только грамматическими формами, а не названиями объектов, которые он мог бы указать. Ритм, структура последовательностей и тому подобные вещи содержатся в последовательности звуков, передаваемых по телефону, и на них в принципе можно «указать» и , следовательно, научить им Б.
Демонстративная коммуникация, может быть, так же необходима в изучении любого преобразования или кода. Например, во всех экспериментах по обучению предоставление или непредоставление подкрепления используется в качестве приблизительного метода указания на правильную реакцию. При профессиональном обучении животных используются различные приемы, чтобы сделать такое указание более точным. Дрессировщик может при помощи свистка подавать очень короткий сигнал в тот момент, когда животное совершает требуемое действие; таким образом реакции обучающегося животного используются в качестве демонстративных примеров при обучении.
Другая форма примитивного кодирования, которое демонстративно, это кодирование типа часть-вместо-целого. Например, если я вижу мамонтово дерево, растущее из земли, то на основе этой информации я могу предсказать, что под землей в этом месте я найду корни, или если я слышу начало предложения, то по этому началу я сразу же могу предсказать грамматическую структуру остальной части этого предложения, и может быть даже многие слова и идеи, которые в ней содержатся. Наша жизнь такова, что, может быть, все наши восприятия – не что иное, как восприятия частей, и наши догадки по поводу целого постоянно проверяются или опровергаются последующим предъявлением других частей. Может быть, целое вообще невозможно предъявить, так как для этого потребовалась бы прямая коммуникация.
В этом разделе я преследую две цели: во-первых, помочь читателю разобраться в понятии логических типов и смежных идеях, которые в разных формах привлекали глубокий интерес человека на протяжении по крайней мере 3000 лет; во-вторых – убедить читателя в том, что то, о чем я говорю, является свойством разумного процесса, и даже более того – его необходимым свойством. Обе эти задачи не совсем просты, но, как выразился Вильям Блейк, «Истину невозможно представить в таком виде, чтобы ее поняли, но не поверили в нее». Поэтому обе задачи превращаются в одну, а именно – представить истину в таком виде, чтобы она стала понятной; хотя я хорошо знаю, что изложить истину, относящуюся к любой важной области жизни, в таком виде, чтобы она стала понятной – чрезвычайно трудный подвиг, в котором и сам Блейк редко преуспевал.
Я начну с абстрактной формулировки того, что имею в виду, а затем перейду к довольно простым примерам, иллюстрирующим эти идеи. Наконец, я попытаюсь доказать важность этого критерия, предъявляя случаи, в которых разные уровни коммуникации были столь запутаны или искажены, что это приводило к различным видам фрустрации и патологии. Для абстрактного изложения рассмотрим случай очень простого взаимоотношения двух организмов, при котором организм А производит некоторый звук или некоторое телодвижение, по которому Б может узнать нечто о состоянии А, имеющее значение для собственного существования Б. Это может быть угроза, сексуальное предложение, жест заботы или указание на принадлежность к одному виду. Как я уже заметил при рассмотрении кодирования (критерий 5), никакое сообщение, ни при каких обстоятельствах, не является тем, что его вызвало. Хотя имеется отчасти предсказуемое и потому довольно регулярное отношение между сообщением и его предметом, это отношение в действительности никогда не бывает прямым или простым. Поэтому, если Б собирается действовать в соответствии с указанием А, то ему совершенно необходимо знать, чтO значит это указание. Таким образом, здесь возникает другой класс информации, которую Б должен усвоить, чтобы понимать кодирование сообщений или указаний, исходящих от А. Сообщения этого класса относятся уже не к А или Б, а к кодированию сообщений. Они принадлежат другому логическому типу. Я назову их метасообщениями.
Далее, кроме сообщений о простых видах кодирования, есть гораздо более тонкие сообщения, необходимые по той причине, что коды условны; это значит, что значение определенного типа действия или звука зависит от контекста, и особенно от меняющихся отношений между А и Б.
Если в некоторый момент эти отношения становятся игровыми, это меняет значение ряда сигналов. Именно это явление, наблюдаемое и у животных, и в человеческом мире, привело меня к исследованиям, породившим так называемую теорию двойной связки, объясняющую шизофрению, а также всю излагаемую в этой книге эпистемологию. Зебра указывает (льву) контекст их встречи посредством бегства, и даже вполне сытый лев может за ней погнаться. Но голодный лев не нуждается в таком указании специального контекста. Он давно уже усвоил, что зебры съедобны. Может быть, это был столь давний урок, что лев не нуждался в обучении? Может быть, необходимое знание отчасти является врожденным?
Следует рассмотреть весь вопрос о сообщениях, делающих понятными другие сообщения, помещая их в некоторый контекст; но в отсутствие таких метакоммуникационных сообщений остается еще возможность, что Б приписывает некоторый контекст сигналу А, руководимый в этом генетическими механизмами.
Возможно, на этом абстрактном уровне и происходит встреча обучения с генетикой. Возможно, гены влияют на животное, определяя, как оно должно воспринимать и классифицировать контексты своего обучения. Но по крайней мере о млекопитающих известно, что они способны также обучаться значению контекстов.
