К концу апреля 1941 г. немцы потеряли по разным причинам 39 подводных лодок. В строю осталось 32 лодки — на пять меньше, чем в начале войны, но их общее число удвоилось, так как за предыдущие три месяца в строй вступило 47 новых подводных лодок. При небольшом содействии итальянцев за один год эти лодки потопили 729 английских, союзнических и нейтральных судов общим водоизмещением почти в три с половиной миллиона тонн.

Среднемесячный тоннаж потопленных судов подскочил и достиг четверти миллиона тонн. Теперь не возникало сомнений, откуда грозила наибольшая опасность.

Мы уже ставили вопрос о том, может ли ОРЦ улучшить свою деятельность и чем-то компенсировать некоторые наши серьезные недостатки и трудности. Если говорить о фактических результатах за этот период, то нельзя, конечно, давать только положительный ответ. Но все же некоторый прогресс налицо. Тесными и прочными стали отношения ОРЦ с ПШШиД. Морской штаб и командующие флотом метрополии и флотами в других районах мира, равно как и командир соединения авиации Берегового командования, а также его отдельных округов, стали теперь больше полагаться на оценки и прогнозы ОРЦ. Почти все источники информации увеличили поток донесений в ОРЦ, участились полеты патрульных и разведывательных самолетов Берегового командования для съемки местности, возросла эффективность этих полетов.

Улучшения коснулись и самого положения ОРЦ. Помещения в подземелье были более приемлемыми и лучше оборудованными, чем те шесть комнат с коридором на первом этаже Адмиралтейства, которые были отведены для разведцентра до начала войны. Все же и новые помещения оказались очень тесными и неудобными. Потолки низкие, по ним тянулись во всех направлениях различные трубы, окрашенные в белый цвет, система кондиционирования примитивная, свет тусклый, тяжелый для зрения. Сотрудникам приходилось работать без отдыха долгие часы, почти не имея выходных дней; многие даже спали, не покидая помещения. Возникли простудные и другие, сами по себе не опасные заболевания, но они явно не способствовали максимальной отдаче. Все окна были заложены кирпичом, но это еще не давало гарантий во время бомбежки. Поэтому осенью 1940 г. начались лихорадочные работы по строительству в северо-западной части Адмиралтейства огромного блока, получившего название «Цитадель». Через шесть месяцев, когда здание было частично закончено, в его недрах разместились ОРЦ, оперативное управление, отдел по учету и наблюдению за торговым судоходством, военный регистр. Это был не дворец, но помещения там просторнее, не столь шумные и более комфортабельные, чем прежние. Значительно расширила свою служебную площадь секция поиска подводных лодок Уинна. В ее помещение переселилась и группа нанесения подводной обстановки, поскольку ее деятельность все более тесно увязывалась с ведением борьбы против подводных лодок.

Требовалось сделать последний большой шаг вперед: обрести способность конкурировать с «В. Dienst», способность читать мысли противника, что мог дать нам только успешный криптоанализ его переговоров по морской радиосети. В мае и июне наконец-то был сделан этот шаг.

Эта книга не трактат о шифровальной науке и не история Правительственной школы в Блечли-Парке, в каком бы долгу ни был ОРЦ перед этой организацией, и сколь бы тесными ни являлись связи между ними. Деятельность БП во время войны держалась в строжайшем секрете. Сотрудники ОРЦ были хорошо осведомлены о ней, так как она четыре года служила для них неоценимым источником развединформации. Но они не решались попытаться ближе проникнуть в методику и трудности криптоанализа. Им хватало того, что начиная с конца мая 1941 г. не проходило и дня, чтобы ОРЦ не получал по телексу в малых или в больших порциях на английском языке расшифрованные немецкие радиограммы по различным вопросам. Нас предупреждали, когда та или иная наша догадка, вероятнее всего, не сработает, и мы с облегчением вздыхали, когда она снова начинала срабатывать, но у нас не было ни возможности, ни времени, ни желания особенно переживать причины такого явления. В отличие от Комнаты 40 мы не были дешифровщиками, мы являлись работниками оперативной разведки.

Но все же, чтобы читатель понял истинное назначение ограничений в работе по дешифровке, а их было немало, нужно пояснить методы и разновидности шифровальной системы в немецких ВМС и по возможности, насколько позволяют все еще действующие инструкции о секретности, рассказать о структуре БП. Что касается первого вопроса, то автор выражает признательность профессору Юргену Роверу — немецкому историку по проблемам битвы за Атлантику и связанной с ней радиовойны. По второму вопросу приведенный ниже рассказ может получиться неполным, пока не будет разрешена публикация «Официальной истории разведки военного времени», подготовленной профессором Хинслеем.

Вернемся к 1928 г., когда немецкая армия приняла на вооружение шифровальную машину — прототип коммерческой машины «Энигма G». Общее устройство ее было хорошо известно, и на рынках Европы и Америки продавался не единственный экземпляр этого аппарата. Хотя в последующие модели внесли ряд усовершенствований для большей надежности, основной механизм представлял собой обычную клавишную пишущую машинку. Будучи примерно таким же и по размеру, он питался от аккумуляторов и укладывался в деревянный футляр. Шифровальный механизм состоял из барабанов, или роторов, шириной около полудюйма с выгравированными по их окружностям буквами алфавита. Роторы были связаны шестеренками. Когда нажимом клавиши один из них приходил в движение, другие тоже начинали вращаться, но с разными скоростями. Зашифровка каждой буквы осуществлялась с помощью электрических импульсов, которые, проходя последовательно через все роторы, отражались от последнего и выходили через зигзагообразные промежутки, образованные разными положениями роторов по отношению друг к другу. Результат фиксировался лампочкой, засвечивавшей соответствующую букву. Ключ к шифру на определенный период, например на двадцать четыре часа, определялся исходным положением каждого ротора, которое легко менялось. Более серьезные изменения можно было осуществить, поменяв роторы местами. В этом виде машина не обладала особой скоростью: надо было увидеть, прочитать и записать результат зашифровки или дешифровки каждой буквы. Тем не менее, при любом коде, до того как машина начинала повторяться, можно было зашифровать тысячи букв. Это, безусловно, задавало большую загадку тем, кто должен был раскодировать шифрограмму.

Считается, что первой поняла, чем занимаются немцы, польская разведка. В конце двадцатых — начале тридцатых годов поляки воспроизвели армейскую шифровальную машину немцев и, наверное, стали расшифровывать некоторые радиограммы вермахта. Определенных успехов добились и французы при помощи одного агента, который какое-то время служил в шифровальном управлении германского генерального штаба. Насколько продвинулись англичане, и продвинулись ли они вообще в этом деле, трудно сказать. Но можно почти не сомневаться, что первый реальный шаг они сделали, когда начальник Правительственной школы шифросвязи и дешифрирования коммандер Элистер Деннистон и его французский коллега полковник Бракени встретились 24–25 июня 1939 г. в Варшаве с сотрудником польского шифровального ведомства полковником Лангером. На этой встрече они получили в самый нужный момент две польские машина типа «Энигма» — столь же ценный дар, как и книга сигналов с «Магдебурга» в 1914 г., за что англичане в вечном долгу перед поляками. Если гарантии Чемберлена ничтожно мало значили для этой многострадальной страны, то шифровальная машина была поистине неоценимым даром для Англии. Обладание ею еще не означало, конечно, что англичане или французы могли сразу начать читать германские радиограммы. Для этого нужно было знать ключи или иметь кодовые таблицы, а они-то как раз все чаще стали меняться. Да и самих зашифрованных передач по радио в мирное время было не так уж много, чтобы удовлетворить аппетиты дешифровщиков. Но несколько польских специалистов по криптоанализу, бежавших во Францию после катастрофы, разразившейся над их страной в сентябре 1939 г., работая совместно с французами, проникли в отдельные немецкие шифры и могли читать, правда, со значительным опозданием, некоторые шифрограммы немецких ВВС. Их авиация пользовалась той же машиной, но с другими наборами букв; она чаще, чем армия, прибегала к радиограммам и, видимо, вообще меньше заботилась о строгом соблюдении правил секретности. Но во время французской кампании армия стала больше пользоваться радиосвязью в связи с необходимостью тесного тактического сотрудничества с ВВС в период быстро разворачивавшихся наступательных действий. По заявлению полковника Бертранда, который являлся вторым лицом во французском шифровальном ведомстве, количество своевременно расшифрованных радиограмм немецкого вермахта и ВВС, пригодных для оперативного использования, все время увеличивалось, хотя этот источник информации, по-видимому, не внушал особого доверия французскому верховному командованию [41]. Возможно, и БП участвовал в этой работе. Во всяком случае, как сообщает глава одного подразделения БП подполковник ВВС Уинтерботэм в своей книге «Чрезвычайно секретно», небольшая часть радиопереговоров германских ВВС прочитывалась в Англии уже в апреле 1940 г… Наверное, пройдет несколько месяцев, прежде чем регулярная расшифровка радиограмм в достаточном количестве приобретет важное значение, но, говоря опять-таки словами Уинтерботэма, эти материалы сыграли весьма знаменательную роль в битве за Англию.