ребенку, рождает его грешным, хотя бы сама была праведна. Эта^

мать — праведна, потому что она действительно любит или любила|

Бога сознательно, и вожделение не делает ее преступной, хотя бы^

она следовала побуждениям его во сне. Но ребенок, которого|

рождает она, не любит Бога любовью сознательною, и сердце егоj

не обращено к Богу; очевидно, он находится во власти греха и нет|

в нем ничего, что не заслуживало бы гнева Божия,j

Однако когда ребенок возрождается крещением и становится>,

праведным или посредством расположения сердца, подобного тому,;

какое испытывают праведники во время ночных видений, или, бытьj

может, посредством свободного акта любви к Богу, чего ему;

' Отцы, которых стыд и сравнивать с дедами, Родили нас, негоднейших, а нас Еще пустейшими помянет мир сынами. Гораций, кн. III, ода 6, перевод Фета.

171

удается достигнуть на несколько мгновений, отрешившись от власти тела силою таинства (ибо раз Бог создал людей для того, чтобы они любили Его, то нельзя постичь, как они действительно могут сделаться праведными, если они не любят или не любили Его, или если, по крайней мере, сердце их не было настроено так, как при действительной любви к Нему); — тогда, если ребенок и повинуется вожделению в продолжение своего детства, его вожделение не есть более грех: оно не делает его виновным и заслуживающим кары, не мешает ему быть праведным и угодным Богу, по тому же самому основанию, по которому мы не утрачиваем благодати, следуя во сне побуждениям вожделения; ведь у детей мозг так мягок, дети получают такие живые и сильные впечатления от самых простых предметов, что они не обладают достаточною свободою духа, чтобы противостоять им. Однако я слишком долго останавливаюсь на вещах, не относящихся прямо к моему предмету. Достаточно, если из всего сказанного мною в этой главе я могу сделать тот вывод, что ложные впечатления, которые матери запечатлевают в мозгу своих детей, извращают их разум и воображение; поэтому-то большинство людей склонно представлять вещи такими, какими они не бывают, придавая какой-нибудь ложный оттенок или какую-нибудь неправильную черту идеям вещей, созерцаемым ими. Если же читатель захочет лучше уяснить себе, что думаю я о первородном грехе и как он, по моему мнению, передается детям, то может прочесть об этом в объяснении, соответствующем этой главе.

ГЛАВА VIII

I. Изменения, которые происходят с воображением ребенка, появившегося на свет, под влиянием разговоров с ним кормилицы, матери и других лиц. — II. Совет, как должно воспитывать детей.

В предыдущей главе мы рассматривали мозг ребенка, находящегося в утробе матери; рассмотрим теперь, что происходит с ребенком, как только появится он на свет. В то самое время, когда он оставляет тьму и видит впервые свет, его охватывает холод наружного воздуха; самые нежные прикосновения женщины, принимающей его, причиняют боль его нежным членам; все внешние предметы поражают его, все вызывают в нем страх, потому что они ему еще незнакомы и потому что в самом себе он не чувствует силы ни защититься, ни убежать. Слезы и крики его служат верными признаками его страданий и страхов: это на деле — мольбы природы за него к присутствующим о том, чтобы они охранили его от зол, которые он терпит и которых страшится.

172

Чтобы понять, какое замешательство испытывает его разум в этом состоянии, нужно принять во внимание, что мозговые фибры его очень слабы и нежны, следовательно, все внешние предметы производят на них очень глубокое впечатление, и если уж иногда пустяки способны повредить слабое воображение, то, конечно, множество поразительных для ребенка предметов не замедлят повредить и расстроить его воображение.

Чтобы еще живее представить себе волнения и страдания, испытываемые ребенком при его появлении на свет, и те повреждения, какие терпит его воображение, представим себе, как изумились бы люди, если бы они увидали перед собой великанов в пять или шесть раз выше себя, которые приближались бы к ним, ничем не обнаруживая своих намерений; как они изумились бы, если бы увидали животных нового вида, не имеющих никакого сходства с виденными ими раньше, или если бы крылатая лошадь или какая-нибудь иная химера наших поэтов внезапно спустилась с облаков на землю. Какие глубокие следы оставили бы эти чудеса в их мозгу и сколько умов помешалось бы, только раз увидев их!

Беспрестанно какое-нибудь неожиданное и ужасное происшествие лишает разума людей уже взрослых, мозг которых не очень восприимчив к новым впечатлениям, — людей, обладающих опытностью, могущих защитить себя или, по крайней мере, принять какое-нибудь решение. Ребенок, появляясь на свет, страдает от всех предметов, которые действуют на его чувства и к которым он не привык еще. Все животные, которых он видит, для него животные нового вида, потому что он ничего еще не видал; у него нет ни силы, ни опытности; мозговые фибры его очень нежны и гибки. Как же могло бы его воображение остаться неповрежденным при таком множестве разнородных предметов?

Правда, матери приучили уже немного своих детей к впечатлениям, получаемым от предметов, потому что они уже запечатлели их в фибрах их мозга, когда дети еще находились в утробе матери;

следовательно, предметы не так уже сильно поражают ребенка, раз он видит своими глазами то, что некоторым образом видел уже глазами своей матери. Правда также, что ложные впечатления и повреждения, испытанные воображением ребенка при виде стольких ужасных для него предметов, сглаживаются и излечиваются со временем, потому что они не естественные и, следовательно, все тело препятствует им и старается уничтожить их, как мы это видели в предыдущей главе; — это-то и препятствует всем людям вообще утратить рассудок с детства. Однако данное обстоятельство не мешает все же существованию некоторых впечатлений, столь сильных и глубоких, что они не могут изгладиться: они бывают так же долговечны, как и сама жизнь.

Если бы люди серьезнее размышляли над тем, что происходит в них самих, и над своими собственными мыслями, они не нашли бы недостатка в примерах, подтверждающих только что сказанное. Они

173

непременно нашли бы в себе такие тайные склонности и природное отвращение к некоторым вещам, которых нет у других и для которых, кажется, нет иной причины, кроме впечатлений наших первых дней. Ибо раз причины этих склонностей и отвращения присущи нам одним, то они, следовательно, не коренятся в природе человека; с другой стороны, если они нам не известны, то, значит, они действовали в такое время, когда наша память не была еще способна удержать условий их возникновения, благодаря которым мы могли бы припомнить их; это же было возможно только во время самого раннего нашего детства.

Декарт рассказывает в одном из своих писем, что он питал особое расположение ко всем косым людям и что, тщательно разыскивая причину этого, он увидел, наконец, что этим недостатком обладала одна молодая девушка, которую он любил, еще будучи ребенком;

привязанность, которую он питал к ней, распространилась на всех лиц, походивших на нее в чем-нибудь.

Но более всего повергают нас в заблуждение не эти небольшие ненормальности в наших наклонностях, а известные неправильности в разуме у всех или почти у всех нас и подверженность каждого из нас какому-нибудь роду безумия, хотя этого мы и не сознаем. Если обратить внимание на характер ума тех, с кем беседуем, то легко убедиться в этом, и хоть сам наблюдатель, быть может, и оригинал, и другие считают его таковым, однако он решит, что все другие — чудаки и разница между ними заключается только в степени. Итак, довольно частым источником людских заблуждений является потрясение их мозга, причиненное воздействием внешних предметов в то время, когда человек появляется на свет; и эта причина не прекращает своего действия так скоро, как можно было бы думать.

I. Обычный разговор, который с детьми ведут их кормилицы или даже их матери, часто не имеющие никакого образования, окончательно губиТ их разум и совершенно извращает его. Эти женщины говорят с ними только о пустяках, рассказывают им нелепые или страшные сказки. Они говорят детям лишь о чувственных вещах, и притом таким образом, что только могут утвердить их в ложных суждениях чувств. Словом, они зароняют в разуме детей семена всех тех недостатков, какие присущи им самим, как-то: семена ложного страха, смешных суеверий и других подобных слабостей. Это же ведет к тому* что, не привыкнув исследовать истину, не приобретя любви к ней, дети, "в конце концов, становятся неспособными распознавать истину и пользоваться своим разумом. Следствием этого у них является известная робость и неразвитость ума, остающаяся у них весьма надолго: есть много таких людей, которые в возрасте пятнадцати—двадцати лет по своему разуму не далеко ушли от своей кормилицы.