Троцкий специально упоминает, что обе секретарши Ленина Фотиева и Гляссер служат для Троцкого связью. Это говорит о том, что и Гляссер и Фотиева волей или не волей, зная или не зная, работали на Троцкого.
Далее Троцкий в 31 главе пишет: «Ленин скончался 21 января 1924 года.
Смерть уже явилась для него только избавлением от физических и нравственных страданий (какое сострадание к Ленину!). Свою беспомощность, и, прежде всего, отсутствие речи при полной ясности сознания Ленин не мог не ощущать как невыносимое унижение. Он уже не терпел врачей, их покровительственного тона. Их банальных шуточек, их фальшивых обнадёживаний. Пока он ещё владел речью, он как бы мимоходом задавал врачам проверочные вопросы, незаметно от них ловил их на противоречиях, добивался дополнительных разъяснений и заглядывал сам в медицинские книги…Единственный из медиков, которого он терпел, был Фёдор Александрович Гетье…Гетье был в то же время близким другом и домашним врачом всей моей семьи в течение всех годов после революции», говорит Троцкий.
Если бы не знать, что это пишет сам отравитель, можно почти уловить сострадание, палача к жертве. Троцкий хочет уверить нас всех, в том, что если врач Гетье лечил самого Троцкого, то это гарантия того, что, дескать, Ленина лечили как надо.
При этом совсем не обязательно было для Гетье быть в курсе того, что давал Ленину доктор Левин. Гетье мог этого не знать вообще, хотя скорее всего, он догадывался и помалкивал.
Весьма похожая с этой клиническая картина, которую даёт крысиный яд (Дикумарол), впоследствии применённый и против Сталина.
Вот как рассказывает Лазарь Каганович (Кремлёвский Волк) своему племяннику, как они пришли к мысли отравить Сталина:
«Он (Лазарь Каганович) сверился с бумагой. На полях что-то было написано карандашом. Было очевидно, что Роза написала ему эти объяснения для того, чтобы он сам мог это объяснить:
– Таким образом, врачи не считают нужным прибегать к дигиталису. Они думают, что в данном случае надо использовать лекарство, которое способно разжижать кровь и, значит, предупреждать образование сгустка.
Это лекарство, белый кристаллический порошок, используется только в микроскопических дозах, потому что это всем известный крысиный яд – «Дикумарол».
Молотов встрепенулся:
– Я знаю это вещество. Точно – крысиный яд.
– Правильно, – ухмыльнулся Лазарь. – Но в микроскопических дозах – это, так называемый, антикоагулянт, вещество, разжижающее кровь. Оно, по идее, должно предотвращать закупорку сосудов. Сталин принимает два с половиной миллиграмма дикумарола утром и вечером.
– А какой-нибудь анализ проводится? – спросил Булганин.
Лазарь опять сверился с бумагой:
– Да. Сразу после инсульта у него взяли кровь на анализ, чтобы определить время свёртывания. Сначала это делалось ежедневно, потом – два раза в неделю, чтобы установить соответствующую дозу дикумарола. Всё очень просто. А теперь, когда доза установлена, этот анализ проводится только раз в месяц.
– А что дальше? – потерял терпение Булганин.
– Что дальше? Я не врач, мне только сообщили, что дозу постоянно не проверяют.
– В каком виде принимается этот препарат? – вставил свой вопрос Молотов.
– Обычные белые таблетки. Ничем не примечательные. Он держит их под замком, словно боится отравления.
– И именно это ты и предлагаешь? – спросил Ворошилов.
– Нет. Мы заменим таблетки другими, внешне похожими. Вместо пяти миллиграммов в день он будет принимать двадцать. Сталин ни за что не отличит их. Если дозировка повышена, то этот крысиный яд имеет способность быстро накапливаться в крови.
– А результат? – поинтересовался Молотов.
– Увеличить дозу – не значит убить его. Его кровь станет плохо сворачиваться, а значит, увеличится шанс кровоизлияния в мозг. Вот вам и другой инсульт – кровоизлияние в мозг, то есть не ишемический, а геморрагический инсульт, который ещё хуже.
– Какова вероятность? – спросил Булганин.
– Учитывая его недавний инсульт, довольно большая».
– Отвечал Лазарь Каганович.
Смотрите дальше, как Троцкий описывает состояние Ленина незадолго перед смертью.
Троцкий, как не врач, не понимает, что он даёт клиническую картину не паралитика, а глубоко интоксицированного ядом человека:
«К концу заседаний Политбюро Ленин производил впечатление безнадёжно уставшего человека. Все мышцы лица опускались, блеск глаз потухал, увядал даже могучий лоб, тяжело свисали вниз плечи – выражение лица и всей фигуры резюмировались одним словом: усталость».
Троцкий нас хочет убедить, что это усталость. Но мы уже знаем точно, что это была интоксикация ядом.
«В такие жуткие минуты Ленин казался мне обреченным», – говорит дальше Троцкий.
Не зря Ленин называл Троцкого «наш Иудушка». Прямо таки садистское изуверство, отлично зная, что человека травят по его, Троцкого, приказу.
«Но, проведя одну хорошую ночь, он снова обретал силу своей мысли.
Статьи, написанные между двумя «ударами» (отравлениями), стоят на уровне лучших его работ. Влага в источнике была та же, но ей становилось всё меньше и меньше». – Троцкий наблюдает за процессом отравления Ленина с интересом учёного или садиста.
Между тем Троцкого самого свалила болезнь. По крайне мере то, что он упоминает в автобиографии – это радикулит. И Троцкого увезли на лечение на Кавказ. Троцкий пишет:
«21 января (день смерти Ленина) застигло нас на вокзале в Тифлисе, по пути в Сухуми. Я сидел с женой в рабочей части своего вагона, как всегда в тот период с повышенной температурой».
Троцкий постоянно выдвигает своё алиби. Дескать, во время смерти Ленина меня и близко в Москве не было. Так получается, Троцкий и подгадал свой отъезд из Москвы на Кавказ, когда ему сказали, «что – это скоро произойдет». Троцкий не хотел, чтобы на него попала хотя бы тень подозрения. Поэтому он воспользовался своей болезнью, и лечился не как Ленин под Москвой, а уехал аж на Кавказ. При этом необходимо снова заметить разночтение: если Троцкий болел люмбаго, радикулитом, то откуда у него постоянная температура, которая говорит о наличии хронического инфекционного или воспалительного процесса.
Когда Троцкий говорит: «Моё недомогание приняло затяжной характер», – то можно подумать на люмбаго, о котором ранее он упоминал. Но тут выясняется, что люмбаго не причём. Троцкий болел чем-то иным. Скорее всего, это могли быть или почки или лёгкие.
Далее Троцкий долго описывает как «тяжело» он переживал смерть Ленина.
Ну и артист! И какой лицемер! Какой садист и изувер! Ведь Троцкий два года наблюдал, как его люди травили Ленина и жадно смотрел как холодеет Ленин, заглядывая ему в глаза.
Интересно, что в Автобиографии Троцкий вообще не касается проблемы, так называемого «Завещания Ленина». А ведь эта фальшивка тогда играла большое значение. Троцкий обходит щекотливые моменты. И наоборот он долго останавливается на инциденте с письмом Троцкого в 1913 году к Чхеидзе. При этом Троцкий признаёт сам: «Я писал Чхеидзе, который в одно время стоял между меньшевиками и большевиками, письмо в котором дал свою волю возмущению против большевистского центра и Ленина (сам Троцкий не примыкал ни к кому)». Департамент полиции перехватил его, а после перешло в архив Института партийной истории. Троцкий настолько в своей «Автобиографии» забывается в своё гневе, что совсем теряет самообладание. Троцкий кричит: «Употребление, которое сделано было из моего письма к Чхеидзе, представляет собой один из величайших обманов в мировой истории. Фальшивые документы французских реакционеров во время дела Дрейфуса – ничто перед этим подлогом Сталина и его соучастников».
Таким образом, для Троцкого вообще ничего не существует в истории, кроме неэтического употребления его письма к Чхеидзе, которое он сам признаётся, что писал. Заметьте, что обвинения в неэтичности предъявляет человек, который только что отравил своего соперника на пути к власти, уж не считая залитую кровью страну. При этом в качестве подлога, Троцкий приводит в пример документы дела Дрейфуса. А какие там были документы, кроме тех, который еврейский офицер Дрейфус украл в своём же французском генеральном штабе? Это как дело Полларда в 80-х годах в США, когда еврейский учёный украл в США очередные атомные секреты, или как до этого было дело супругов Розенбергов, которые тоже украли в США атомные секреты и пошли на электрический стул.
