— О, мы сделаем это в конторе, — сказал Фрэнк. — Миссис де Уинтер не надо вообще ни о чем думать.

Интересно, что бы они сказали, если бы я вдруг заявила, что намерена все это взять в свои руки? Рассмеялись бы, наверно, а затем заговорили о другом. Конечно, я была рада, что с меня снята вся ответственность, но чувство, что я не гожусь даже приклеивать марки, отнюдь не увеличивало моей уверенности в себе. Я подумала о бюро в кабинете, о всех отделениях для бумаг и ярлыках, надписанных косым острым почерком.

— Ты что наденешь? — спросила я Максима.

— Я никогда не ряжусь, — ответил он. — Это единственная привилегия хозяина дома, да, Фрэнк?

— Не могу я изображать пастушку, — сказала я. — Ума не приложу, что мне делать. Я совершенно бездарна в таких вещах.

— Завяжи волосы лентой и будь Алисой в Стране Чудес, — беспечно сказал Максим. — Ты очень похожа на нее, когда сидишь, как сейчас, сунув палец в рот.

— Фу, как грубо, — сказала я. — Я знаю, что у меня прямые волосы, но уж не до такой степени. Раз так, я вам устрою сюрприз, глазам своим не поверите. Да вы и не узнаете меня.

— Только не черни лицо и не изображай из себя мартышку, на все остальное я согласен, — сказал Максим.

— Ладно, по рукам! — сказала я. — Буду держать свой костюм в секрете, до последней минуты, попробуйте догадайтесь. Пошли, Джеспер, пусть себе говорят что хотят!

Выходя в сад, я услышала смех Максима и обращенные к Фрэнку слова, но разобрать их не смогла.

Хорошо бы, он не обращался со мной всегда как с ребенком, балованным, не отвечающим за свои поступки, ребенком, которого можно изредка — когда найдет настроение, — приласкать, но чаще забыть или похлопать по плечу и сказать ему, чтобы он шел играть. Хорошо бы, если бы случилось что-нибудь такое, от чего я стала бы выглядеть старше и взрослее. Неужели всегда будет так, как сейчас? Он — далеко впереди, со своими настроениями, которых я с ним не разделяю, со своими тайными тревогами, которые не известны мне. Неужели мы никогда не будем вместе, мужчина и женщина, муж и жена, не будем стоять плечо к плечу, рука об руку, перешагнув разделявшую нас пропасть? Я не хотела быть ребенком. Я хотела быть его женой, его матерью. Я хотела быть старой.

Я остановилась на террасе, кусая ногти, глядя на море, и в двадцатый раз за день спрашивала себя, по чьему приказу сохранялись в своем прежнем виде комнаты в западном крыле. По приказу Максима? И ходит ли он туда — так же как миссис Дэнверс, — трогает щетки на туалете, открывает дверцы платяного шкафа, гладит платья?

— Пошли, Джеспер! — снова закричала я. — Догоняй меня, ну же, беги! — и я, как безумная, помчалась по траве, стараясь удержать злые, горькие слезы, Джеспер — с истерическим лаем за мной по пятам.

Вскоре слух о бал-маскараде разошелся по всей округе. Моя маленькая горничная Клэрис только о нем и говорила с горящими от возбуждения глазами. Я поняла с ее слов, что прислуга в общем довольна.

— Мистер Фрис говорит: вспомним старые времена, — сказала она с жаром. — Я сама слышала сегодня утром в коридоре, как он говорил это Элис. У вас какой костюм будет, мадам?

— Не знаю, Клэрис, — отвечала я. — Ничего не могу придумать.

— Матушка говорит, чтобы я спросила и сказала ей, — продолжала Клэрис. — Она была тут в прошлый раз и ничего не забыла. Вы думаете взять костюм в Лондоне напрокат?

— Я еще не решила, Клэрис, — сказала я. — Но знаешь что? Когда я выберу себе костюм, я тебе сразу скажу. Тебе и больше никому. Это будет наш секрет.

— О мадам, как интересно! — чуть не задохнулась Клэрис. — Мне просто не дождаться.

Мне было любопытно узнать, как реагировала на новость миссис Дэнверс. С того последнего дня я боялась даже звука ее голоса по внутреннему телефону и, чтобы избавиться от этого испытания, передавала все, что мне было нужно, через Роберта. Я не могла забыть выражения ее лица, когда она вышла из библиотеки после разговора с Максимом. Я благодарила небо, что она не заметила меня на галерее. Я не раз спрашивала себя, не считает ли миссис Дэнверс, что о приезде Фейвела рассказала Максиму я. Если да, она еще сильней возненавидела меня. Я вновь с содроганием чувствовала прикосновение ее руки к моему плечу, слышала этот ужасный, доверительный, мягкий голос у самого моего уха. Я не хотела вспоминать тот день. Вот почему я не говорила с ней даже по домашнему телефону.

Приготовления к балу шли своим чередом. Все делалось, по-видимому, в конторе поместья. Максим и Фрэнк каждый день уходили туда с самого утра. Как и сказал Фрэнк, мне не надо было ничем себя утруждать. Вряд ли я наклеила хоть одну марку. Но постепенно я стала впадать в панику насчет моего костюма. Ну что я за жалкое создание — не могу хоть что-нибудь придумать! Я вспоминала всех людей, которые придут на бал из Керрита и соседних поместий, жену епископа — ей так понравилось здесь в прошлый раз, — Беатрис и Джайлса, и эту нудную леди Кроуэн, и многих других, кого я не знала и кто никогда не видел меня; каждый из них осмотрит меня критическим взором, каждому интересно, на что я способна. Наконец в полном отчаянии я вспомнила о свадебном подарке Беатрис и однажды утром уселась в библиотеке и принялась лихорадочно листать страницы, переходя от картинки к картинке в последней надежде что-нибудь найти. Все казалось мне неподходящим, все эти роскошные платья из шелка и из бархата на репродукциях картин Рубенса, Рембрандта и прочих были такими вычурными и претенциозными. Я взяла лист бумаги и карандаш и срисовала одно или два из них, но наброски не понравились мне, я выкинула их в мусорную корзину и тут же забыла о них.

Вечером, в то время как я переодевалась к обеду, раздался стук в дверь спальни. Я крикнула: «Войдите!», думая, что это Клэрис. Дверь распахнулась. Это была не Клэрис. Это была миссис Дэнверс. Она держала в руке листок бумаги.

— Простите, что обеспокоила вас, — сказала она, — но я не знала, нарочно вы выбросили эти рисунки или нет. Каждый вечер мне приносят на проверку все корзинки для бумаг, чтобы не затерялось ничего ценного. Роберт сказал, что вы кинули это в библиотеке.

При взгляде на нее я вся похолодела, голос не повиновался мне. Она протянула поближе листок бумаги. Это был набросок, который я сделала утром.

— Да, миссис Дэнверс, — наконец ответила я, — это можно выкинуть. Это всего лишь черновой набросок. Он мне не нужен.

— Очень хорошо, — сказала она, — но я сочла, что лучше все выяснить лично у вас, чтобы не было недоразумений.

— Да, разумеется.

Я думала, она повернется и уйдет, но она продолжала стоять у двери.

— Так, значит, вы еще не решили насчет костюма, — оказала она. В ее тоне проскользнула насмешка, странное удовлетворение. По-видимому, она каким-то образом узнала от Клэрис о моих безуспешных усилиях.

— Да, — выдавила я из себя, — я еще не решила.

Она по-прежнему не сводила с меня глаз, даже уже держась за ручку двери.

— Почему бы вам не скопировать какую-нибудь из картин в галерее? — спросила миссис Дэнверс.

Я сделала вид, что подпиливаю ногти. Они были для этого слишком короткие и ломкие, но это занятие позволяло мне не глядеть на нее.

— Да, об этом надо подумать, — сказала я. А про себя удивилась, почему это не пришло мне в голову раньше. Такое явное и превосходное разрешение всех моих трудностей. Однако я не хотела, чтобы она догадалась о моих мыслях. Я продолжала подпиливать ногти.

— На любом портрете в галерее прекрасный костюм, — продолжала миссис Дэнверс, — в особенности на портрете дамы в белом, той, что держит шляпу в руке. Жаль, мистер де Уинтер не устраивает маскарад какой-нибудь одной эпохи, когда все одеты похоже друг на друга, чтобы не было разнобоя. Мне всегда было неприятно смотреть, как клоун танцует с дамой в пудреном парике и в мушках.

— Многим людям нравится разнообразие, — заметила я, — они считают, что тогда все выглядит еще смешней.

— Я сама маскарадов не люблю.

Ее голос звучал на удивление нормально, даже дружелюбно, и я подумала: в чем дело, почему она взяла на себя труд подняться ко мне с этим выброшенным рисунком? Может быть, она наконец хочет быть со мной в дружбе? Или она поняла, что о Фейвеле Максиму рассказал кто-то другой, а не я, и хочет таким образом поблагодарить меня за молчание?