Спустя полчаса они прогуливались по неугомонному рынку.

— Руперт, мой старый наставник, поспорил со мной еще на монету, что пусть байернцы не едят младенцев, но уж слово-то они точно не держат. И — ха-ха! Он снова ошибся. Как же я люблю, когда Руперт ошибается!

— Я тоже, — пробормотал Рейзо.

— Руперт не ходит с нами на рынок, ведь если он будет слишком много двигаться, его кости могут сломаться. Только посмотрите, пришла новая партия янтаря!

Рейзо провел несколько часов на одуряющей жаре рынка, ожидая, что его вот-вот внезапно убьют, и спрашивая себя, действительно ли эта бессмысленная прогулка укрепляет мир.

Затем он все же заметил то, что надеялся найти, — купца, торгующего мешочками с байернскими красками. Это был васкинг с косматой копной черных волос и кожей цвета подслащенного медом вина. Торговец сидел в жалкой тесной тележке под изъеденным крысами полотном, укрывающим его от солнца, причем подпорки навеса так искривились, что, будь это ноги лошади, владелец непременно подарил бы ей быструю и милосердную смерть.

— Нет спроса на товары с севера, — пояснил он, избегая даже названия королевства.

Принц нахмурился. Рейзо приобрел несколько мешочков.

Он провел две недели, сопровождая принца на пристани и рынок, в театр и концертный зал, и за это время не обнаружилось ни одного обгорелого трупа. Похоже, зной загнал убийцу в укрытие, но «Манифест Тиры» стоял насмерть. Частенько Рейзо слышал, как кто-нибудь из их числа выступает на Углу ораторов.

— Зачем же нам подставлять брюхо и лизать руку Байерна? — разглагольствовали они. — Их присутствие здесь пятнает нас и отвлекает от собственного предназначения. Тира — величайшая страна в мире, и однажды наши границы еще протянутся на север и запад…

Летний зной нарастал, словно напряжение перед дракой в таверне, пока наконец не прорвался дождем. Рейзо собрал свои тирианские наряды и байернские краски и побежал под ливнем на кухню, чтобы одолжить котлы.

— Давненько ты не заглядывал, — заметила Пела, надув губки.

— У меня появился новый друг…

— Мы в курсе, — подтвердила веснушчатая девица. — Это принц.

— И весь Ингридан знает, что на тебя напали, — добавила судомойка с прямыми, гладкими волосами.

— И что говорит весь Ингридан? — спросил Рейзо.

— Что байернец это или нет, а никто не вправе нападать на человека под защитой принца.

«Уже достижение», — подумал юноша.

Он вытащил из сумки с камнями для пращи тонкий бледно-голубой платок и накинул его на плечи старшей поварихе.

— Принц собирался его выбросить, но сказал, что я могу забрать себе, если хочу. Это называется шелком.

Повариха потрогала материю и залилась румянцем, а ее подручные принялись ахать и восторженно присвистывать. Когда же она увидела его сверток с одеждой и краски, то настояла на том, чтобы помочь, и вскоре многие девушки вносили свою лепту, хотя ни одна не могла постичь, зачем кому-то портить прекрасную белую ткань.

Несколькими часами позже Рейзо влез в свежеокрашенные и высушенные оранжевые штаны, длинную желтую рубаху и красный луммас. Он чувствовал себя, словно птица, продающаяся на рынке — из тех, что с островов Васкинг, с разноцветными головами, крыльями и хвостами, — и был готов поспорить, что принца это заинтересует.

Вечером еще погромыхивало, когда Рейзо взбежал по лестнице на верхний этаж главного дворцового крыла, в личные покои принца. Он поприветствовал друзей-васкингов, читающих у дверей, и стащил у них кусочек печенья для своей любимой птицы (той, которую он учил кричать «Рейзо великий!»). Все окна были закрыты ставнями с широкими прорезями, пропускающими свежий воздух, но задерживающими большую часть капель. Принц бездельничал на персиковых подушках и, судя по его виду, невыносимо скучал. При виде Рейзо он мгновенно выпрямился:

— Что это на вас надето?

— Моя одежда, — внушительно пояснил тот. — Познакомившаяся с байернскими красками. Вот теперь она выглядит пристойно, только почему-то стала тесновата… Может, ткань от краски слегка садится? Не понимаю, почему все в этой стране постоянно кутаются в белое. Белый цвет хорош только для похорон и свадеб. Ни один здравомыслящий байернец не будет чувствовать себя уместно в…

— Я тоже так хочу, Ном, — заявил принц высокому васкингу, указывая пальцем на Рейзо.

— Вы желаете, чтобы вашу одежду выкрасили, как у байернского юноши, ваше сиятельство? — уточнил Ном, певуче выговаривая слова, словно вода, журчащая по камням. — Хорошо.

Принц просиял.

— Какой шум мы подымем среди этой тусклой серости! Как мы… Погодите, еще я хочу зеленого. Надеюсь, было понятно, что я не имел в виду, будто хочу только ваши цвета. Не можем же мы отвернуться от зеленого, и синего, и фиолетового — ради всего предначертанного, как же можно отвергнуть фиолетовый? Селия, позови Нома обратно и извести его о моей потребности в фиолетовом!

На той неделе Рейзо вытащил Энну и Финна в город на праздник семи рек и в обществе друзей ощутил себя в большей безопасности, чем когда-либо в предыдущие несколько недель. Они смеялись и пировали весь день на борту лодки принца, плывущей по реке Бурной, настолько запруженной деревянными суденышками, которые сталкивались и скребли друг о дружку бортами, что между ними почти не проглядывала вода. Принц пришел в восторг, заполучив в свою компанию сразу трех байернцев.

— Только посмотрите на их волосы! — кричал он проплывающим мимо лодкам. — Черные как смоль. И такой резкий выговор. Изумительно!

Энна отвела Рейзо в сторонку.

— Он слегка чудаковат, — шепнула она ему на ухо. — Неужели ты единственный его друг, которому он не платит?

— Он притворяется, что не одинок, — так же тихо ответил Рейзо. — Энна, когда будешь в следующий раз писать Изи, упомяни, что принцу нужна супруга. Если он женится на байернке, возможно, это склонит на нашу сторону многих тирианцев.

— Ура! — прокричал принц с палубы лодки.

Сегодня он облачился в длинную фиолетовую хламиду до щиколоток, а лазурный луммас обернул вокруг груди и перекинул через плечо. Каждый раз, когда кто-нибудь обращал внимание на его новый наряд, принц упоминал «эти восхитительные байернские краски».

Принц носил яркие цвета все лето. Сердце Рейзо забилось быстрее, когда он впервые заметил на рынке тирианку, накинувшую поверх волос ярко-зеленый луммас. Несколькими днями позже в концертном зале Энна насчитала у зрителей пять выкрашенных луммасов. К следующему празднеству шаткий прилавок торговца-васкинга преобразился в прочное сооружение: лесенка вверх, дощатый пол, роскошный навес. Сам купец причесался и стал улыбаться шире.

К тому времени, как летний зной выбился из сил и позволил ветру с моря растрепать себя на жаркие прядки, а знать потихоньку стянулась обратно, пропыленная и заскучавшая от сельской жизни, каждый десятый горожанин сменил белые и бледные ткани на более яркие, насыщенные тона Байерна.

— Вот и номер двадцать два — желтый! — объявила Мегина, наблюдающая в окно за улицей и подсчитывающая крашеные луммасы. — Наконец-то я могу отправить наших купцов обратно за новыми красками и другими байернскими товарами. Королева была права: торговля приблизит мир. Ты удивил меня, Рейзо.

Тот подавил довольную ухмылку.

— Я наблюдал за вами в тот раз, когда вы обедали с главой совета и даже не пробовали убедить его, что байернцы — хорошие люди и ни в чем не виноваты. Вы просто держались дружелюбно. Тогда мне показалось, что вы не так уж и умны, но именно этот подход я опробовал на принце. Смотрите, вон двадцать третий…

Рейзо осекся, поняв, что оранжевый цвет, мелькнувший в дворцовых воротах, принадлежит не крашеному луммасу, а девичьим волосам.

Грудь непривычно сдавило — разом болезненно и волнующе. Дэша вернулась. Лето прошло. Мрачность, цеплявшаяся за него всю весну и придушенная летним зноем, казалось, припала к земле в ожидании, готовая наброситься снова.

Пиршественный зал возвышался на три этажа, и тени колыхались и расползались по углам под светом тысячи масляных ламп. На взгляд Рейзо, из-за столкновений и споров света и тени стены казались живыми и кишащими чем-то ползучим, а все помещение как будто затянуло паутиной.