Малыш лопотал всю дорогу, что-то я понимал, что-то нет. Говорил он по большей части о персонажах “Золотого дна”, о ранчо Пондероза, о преступниках, серебряных шахтах.

И еще о каком-то мультфильме.

Про каких-то мотокопов. Он показывал мне фигурку, изображающую героиню этого мультфильма, рыжеволосую даму с бластером, который малыш мог вынимать из кобуры и как-то вставлять ей в руку.

К тому же он барабанил ручками по борту вездехода и называл его “Рука справедливости”. Когда он произнес это впервые, Джека от смеха бросило на руль (ехали мы не быстрее десяти миль в час) Он еще сказал: “Да, а я полковник Генри.

Предупреждаю, впереди Силовой коридор”!

И все расхохотались. Я тоже, захваченный общим энтузиазмом.

И лишь гораздо позже я вспомнил, что среди прочего маленький Сет не раз упоминал “старую шахту”.

Если тогда у меня и возникли какие-то ассоциации, то исключительно с “Золотым дном”. Мне и в голову не приходило, что он говорит о Рэттлснейк номер один, потому что о ней он знать не мог! Даже жители Безнадеги не знали, что мы отрыли во время последней серии взрывов.

Черт, именно из-за этого я и сидел в воскресенье за столом: писал докладную в центральную контору о нашем открытии с предложениями, касающимися нашей дальнейшей линии поведения.

Когда же мне в голову пришла мысль о том, что Сет Гейрин говорит о Рэттлснейк номер один, я вспомнил, как он вбежал в трейлер, словно бывал там сотни раз, сразу бросился к фотографиям на доске объявлений.

Вот тут у меня по спине пробежал холодок. А от другого воспоминания, о том, что я увидел после отъезда Гейринов в Карсон-Сити, меня уже обдало арктическим холодом. Я еще об этом напишу.

Когда мы добрались до подножия вала, я поменялся с Джеком местами и повел вездеход вверх по грейдерной дороге, отлично укатанной и превосходящей своей шириной многие федеральные автострады (по ней частенько перегоняли тяжелую технику с очень внушительными габаритами). Мы поднялись на гребень и покатили вниз. Как же они охали и ахали. Действительно, перед ними была не просто дыра в земле, а огромный конус карьера глубиной в тысячу футов, прорезающий самые разные слои породы, вплоть до палеозоя. Кое-где сверкали вкрапления пурпурного и зеленого кварца. С вершины вала могучие машины, которые могли свернуть горы, казались детскими игрушками. Миссис Гейрин пошутила, что боится высоты и ее может вырвать, но шутка эта недалеко ушла от истины. Многих тошнило, когда они переваливали через гребень и видели перед собой зев карьера!

Потом маленькая девочка (извините, не помню ее имени, кажется, Луиза) вытянула ручку и спросила:

— А что там за дыра, обтянутая желтыми лентами? Она похожа на большой черный глаз.

— Это находка года, — ответил я. — Можно сказать, открытие, поэтому мы держим его в секрете. Я вам расскажу, если вы пообещаете держать рот на замке. Обещаете? Иначе у меня будут неприятности с начальством.

Они пообещали, и я подумал, что мне действительно можно им все рассказать, потому что они не журналисты, а путешественники, и заглянули сюда проездом. Опять же я подумал, что маленький мальчуган захочет услышать мой рассказ, поскольку без ума от “Золотого дна”.

Как я уже говорил, лишь гораздо позже до меня дошло, что он все это уже знал! Но кто в здравом уме мог такое предположить?

— Это старая шахта Рэттлснейк номер один, — сказал я. — Во всяком случае, мы так думаем. Мы вскрыли ее при взрывных работах. Начальный участок Рэттлснейк завалило в 1858 году.

Джек Гейрин пожелал узнать, что находится внутри.

Я ответил, что нам это неизвестно, никто в старую штольню не заходил, подчиняясь инструкциям ДОТШ note 50.

Миссис Гейрин (Джун) полюбопытствовала, проведет ли наша компания всестороннее исследование штольни. Я ответил, что это возможно, если мы получим разрешение от соответствующих инстанций. Я им не солгал, но и не сказал всей правды. Мы обнесли вход в штольню лентами с надписью “ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН”, как того требовал ДОТШ, но это не означало, что в ДОТШе в курсе нашей находки. Штольню мы открыли совершенно случайно, после очередного взрыва, ничем не отличающегося от предыдущих (когда пыль осела, мы увидели ее черный зев), и пока у нас не было полной уверенности в том, что нам следует предать нашу находку широкой огласке.

Несомненно, она вызвала бы интерес в средствах массовой информации. Если верить легендам, обвал закупорил в штольне сорок или пятьдесят китайцев. Если так оно и было, китайцы должны были сохраниться в штольне, как мумии в пирамиде.

Историки радовались бы как дети, добравшись до их одежды и рабочего инструмента, не говоря уже о самих телах. Конечно, находка вызвала и у нас немалый интерес, но мы не могли войти в штольню без кивка из центральной конторы “Дип эс” в Финиксе, и мало кто из работавших вместе со мной полагал, что нам такое разрешат. “Дип эс” — организация коммерческая, думаю, это понятно всем, кто будет читать написанный мною документ, а разработка месторождений полезных ископаемых, особенно в наши дни, предприятие очень рискованное. Китайская шахта начала давать прибыль лишь с 1992 года, и люди, которые там работали, вставая утром, еще не знали, позволят ли им начать работу, когда они прибудут в карьер. Многое зависело от цены фунта меди (выщелачивание — процесс не из дешевых), но еще больше — от законов, охраняющих окружающую среду.

В последнее время ситуация улучшилась, опросы общественного мнения показывали, что люди начали внимать голосу разума, но окружной и федеральные суды все еще рассматривали дюжину исков, учиненных нашей компании как отдельными людьми, так и общественными организациями (разумеется, “зелеными”), которые ставили своей целью закрыть шахту. Поэтому многие, включая меня, склонялись к мысли, что руководство компании не захочет создавать себе лишних проблем, крича на весь мир, что мы обнаружили древнюю штольню, возможно, представляющую большую историческую ценность.

Ивонн Бейтман, моя коллега-геолог, сказала, узнав о нашей находке: “Я не удивлюсь, если найдутся желающие объявить территорию карьера историческим заповедником. А уж за соответствующим распоряжением федеральных властей или Невадской комиссии по историческим ценностям дело не станет. Отличный предлог для свертывания всех работ”. Возможно, вы сочтете мнение Ивонн эгоистичным, но если человек, к примеру, я, знает, что функционирование шахты обеспечивает работой девяносто или сто рабочих и инженеров, которым иначе не на что кормить свои семьи, поневоле задумаешься и станешь предельно осторожным Дочь (Луиза?) сказала, что штольня ее пугает, а я ответил ей, что она пугает и меня.

Девочка спросила, рискнул бы я войти в штольню, и я ответил, что никогда. “Причина в том, что я боюсь призраков?” — поинтересовалась она, и я ответил, что боюсь не призраков, а новых завалов. Штольню прорубили в хрупкой кристаллической породе, прочность которой еще уменьшили многочисленные взрывы при вскрышных работах. Я сказал ей, что не войду в штольню, пока в ней через каждые пять футов не установят стальную крепь. Я понятия не имел, что еще до исхода дня окажусь в штольне. Так глубоко, что не смогу видеть солнечный свет.

Я отвел их в ангар, который служил нам и конторой, и раздевалкой, снабдил всех касками, а потом показал всевозможные машины и механизмы, объясняя назначение каждого.

Маленький Сет во время экскурсии почти ничего не говорил, но его глазки ярко блестели.

Вот мы и подошли к “легкому испугу”, который стал причиной моих сомнений и кошмарных снов (не говоря уже об угрызениях совести, а это совсем не пустяк для мормона, который воспринимает религиозные аспекты более чем серьезно). В тот момент для всех нас испуг был далеко не “легким”, да и теперь, если подумать серьезно, я сильно сомневаюсь в правильности нашей классификации степени испуга. Находясь в Перу (я искал там бокситы, когда письмо Одри Уайлер пришло на адрес отделения “Дип эс” в Безнадеге), я неоднократно возвращался к этому происшествию, а с десяток раз оно мне снилось.