В середине октября я опять в первый раз после многих месяцев получила известия о своем муже. Я потеряла большую часть денег, полученных мною в виде вознаграждения за находку ожерелья миссис Трэмпертон-Смит, на которые я открыла шляпную мастерскую, оказавшуюся совершенно убыточной. Я теряла одну должность за другой, все по той же унизительной причине – моя наружность, хоть и пострадала от лишений, а мои поношенные платья давно уже вышли из моды, но я полагаю, что даже Прекрасной Елене едва ли приходилось выслушивать столько сомнительных предложений. Мои добрые намерения начали колебаться. Я уже почти окончательно решила прибегнуть к средству наживы, которое должно было положить конец моему честному образу жизни, как вдруг однажды утром хозяйка ввела в мою комнату молодого человека, похожего на банковского чиновника. Я как раз упаковывала пальто, которое собиралась отнести в ломбард, и была в отвратительном настроении. Я сердито закричала на свою хозяйку.

– Вы с ума сошли? Я не принимаю у себя в комнате мужчин!

– Я пришел к вам по делу, – успокоил меня мой посетитель, когда хозяйка вышла. – Вы миссис Дженет Стенфилд?

– Да, это я.

Он открыл свой бумажник и положил на стол 200 фунтов ассигнациями. Я бессмысленно поглядела на него.

– Директор банка сердечно приветствует вас, – сказал он и взял шляпу, чтобы уйти.

– Кто прислал эти деньги? Через какой банк?

– Банк Надежды, Веры и Любви. До свидания.

Он ушел прежде, чем я успела расспросить его. Я жадно схватила ассигнации. Я сделала все возможное, чтобы прожить, не принимая помощи своего мужа, после того, как до меня дошли некоторые сведения о его деятельности в Америке. По той же причине я прервала всякие сношения с моим мужем и его друзьями. Но при настоящем положении дел попытка сохранить свое независимое положение была совершенно безнадежной, так как я остро нуждалась в деньгах.

Я уплатила квартирной хозяйке и подарила ей свои старые платья. Я знала, где делать покупки и в то же утро переехала в уютную маленькую квартирку на Альбермарл-стрит, надела платье, подходящее к новой обстановке, и приобрела, кроме того, вечерний туалет и манто. Со времени нашей неудавшейся авантюры в Париже я не видела больше своих драгоценностей. Но в три четверти первого пришел мальчуган швейцара и передал мне пакет, только что принесенный посыльным. Я открыла его и нашла полдюжины хорошо знакомых сафьяновых шкатулок. Часть моих драгоценностей, которые я уж никогда больше не рассчитывала увидеть, снова находилась в моих руках.

Мне стало ясно, что мой муж уже вернулся или предполагает сделать это и что он нуждается в моей помощи. Прошло три дня. Я не получала о нем никаких сведений. Эти три дня я прожила, как избалованный котенок, привыкший к теплу и уюту. Я радовалась красивой одежде, принимала каждый день надушенные благовониями ванны, ела вкусную пищу и пила дорогое вино. Я чувствовала, что снова возрождаюсь к жизни, словно кровь в моих жилах, обновилась. В течение этих дней ничто в мире не заставило бы меня вернуться к прежней бедности. Я предпочла бы совершить величайшее преступление, нежели опять попасть в гости к нищете.

На четвертый день я встретила Нормана Грэя. Я как-то раз выходила из парикмахерской на Керзон-стрит, когда он показался из-за угла Клердж-стрит с клюшками для гольфа под мышкой и направился к такси. Лишь столкнувшись с ним лицом к лицу, я узнала его. Меня охватила радость, когда я увидела, как просветлело его строгое лицо. Эта встреча радовала его, несмотря на то, что мы были врагами.

– Доброе утро, сэр Норман. Разве на севере перевелись преступники, и вы теперь совсем без дела?

Он улыбнулся и сунул свои клюшки для гольфа в открытое окно подъехавшего автомобиля.

– Я устал охотиться за преступниками. Кроме того, они поменялись со мной ролями и теперь преследуют меня.

– Серьезно? Значит, похоже на то, что мой муж вернулся?

– Об этом действительно поговаривают. Вы живете где-нибудь поблизости?

– Я живу теперь в Альбермарлгофе. Почему за мной больше не шпионят? Если он вернется, я буду, несомненно, одной из первых, кого он посетит.

– Блестящая идея! – согласился он, и его смелые, серые глаза странно сверкнули. – Но я предпочел бы подкупить вас, чтобы вы отказались от него.

– Сколько вы предлагаете? За последнее время он мало заботился обо мне.

– Если хотите поужинать со мной сегодня, мы поговорим об этом подробно.

Я убеждена, что Норман Грэй – враг мне и Майклу. Я его ненавижу. И, несмотря на это, он обладает какой-то странной властью надо мной, которой я никогда не поддамся, хотя и не могу ее себе объяснить. Меня охватил трепет при мысли, что я буду сегодня вечером с ним вдвоем. Он улыбаясь ждал моего ответа.

– Меня это бесконечно радует, – серьезно ответила я.

– Итак, в моей квартире № 13, около восьми.

– Почему не в ресторане?

– Ради вашей же безопасности. По всей вероятности, за вами следят и все ваши действия доводятся до сведения организации, главой которой является ваш супруг. Если вас увидят вместе со мной за ужином в ресторане, то могут заподозрить, что вы перешли на сторону врагов.

– Должна признать, что вы очень заботитесь обо мне, – сказала я, стараясь придать своим словам возможно более иронический тон. – Я приду к вам.

Я глядела ему вслед. Я его ненавидела потому, что он был единственным человеком, способным вывести меня из равновесия. Мне нравилась его манера одеваться, и он двигался с легкостью атлета. Я ненавидела его лукавую и все же добрую улыбку, его бронзовое от загара лицо, веселые морщинки у глаз. Я пошла прямо к себе и написала ему, следуя настроению минуты, несколько строк. Я заявила ему, что готова ужинать с ним в любом ресторане, но ни в коем случае не в его квартире на Клердж-стрит, – в 8 часов он может за мной заехать.

В половине четвертого дня я получила известие, которого ждала давно, а в четыре уже входила в бюро адвоката, находящееся на тихой площади вблизи Линкольн-Инна. Молодой клерк поднялся из-за изъеденного молью стола, предложил мне твердое деревянное кресло и удалился доложить о моем приходе мистеру Юнгхэзбенду, главе фирмы. Бюро было наполнено грязными папками, груды счетов и контрактов о покупке участков земли валялись повсюду, и всеми этими делами руководила фирма Юнгхэзбенд, Николсон и Юнгхэзбенд. Через несколько минут клерк появился снова и предложил мне войти в комнату, находившуюся в другом конце коридора.

– Мистер Юнгхэзбенд просит вас войти, мадам!

Он запер за мной дверь, и я протянула руку крупному пожилому господину, который приподнялся и рассеянно поздоровался со мной. Он был неряшливо одет. Носил металлические, поднятые на лоб очки. Фасон его воротничка и галстука принадлежал прошлому поколению. Груда книг и стопка актов лежали перед ним на столе.

Он сел сразу же, как только я опустилась на предложенное мне место, отодвинул в сторону какую-то бумагу, скрестил ноги и пристально посмотрел на меня.

– Миссис… гм… Морисон? – начал он, называя меня именем, под которым я жила последние месяцы.

– Да. Меня просили сегодня зайти сюда.

– Так-так. Посмотрим, в чем дело. Ваш муж состоял у нас клиентом много лет, но моя память – ага, вот это, – прервал он сам себя и протянул какую-то бумагу. – Я получил из Нью-Йорка кабельное распоряжение выплатить вам 200 фунтов. Вы получили эту сумму?

– Получила и почти все уже истратила.

Он слегка нахмурился.

– Ну, это уже мотовство!

– В продолжение многих месяцев я была совершенно без средств.

Он задумчиво потер верхнюю губу.

– Насколько я знаю, ваш муж занимался в Нью-Йорке рискованными операциями. Но теперь они закончены. Вам, вероятно, известно, что он уже вернулся в Англию.

Меня что-то кольнуло. Не знаю, была ли это радость или страх.

– Он в безопасности? – спросила я.

– В безопасности? А почему бы ему не находиться в безопасности?