Тяжело взрывая воду винтами, следовал в лучистый океан британский линкор «Дюк-оф-Йорк»; за ним, вкруговую вращая громадные крылья радаров, удалился американский линкор «Вашингтон»; высоко неся взлетную палубу, с шумом пролетел авианосец «Викториуз». Это были силы главного прикрытия, которые пойдут теперь в отдалении от каравана, всей своей мощью вселяя спокойствие в души слабых.

Брэнгвин поплевал на ладони, чтобы удобнее было держать рукояти штурвала.

– Никогда, сэр, – сказал он, – я не испытывал особого почтения к этим джентльменам-линкорам, на которых полиции полно, как на Бродвее. В церкви там идет служба, скупердяи матросы сдают деньги в банк, а лавки торгуют конвертами, расческами и презервативами. Все линкоры кажутся мне плавающими казармами, только без окошек. Я много бы дал, чтобы посмотреть, как они тонут. Ох, и пузырей же после них, наверное!..

– А вам не хочется домой? – вдруг спросил штурман.

– Сэр! – отвечал Брэнгвин, задетый за живое. – Если бы я хотел сидеть дома, я бы не выбрал профессии, которой сейчас горжусь. Так уж случилось, что мне с детства не сиделось у родного порога…

На кораблях разом защелкали наружные динамики общего оповещения. Нервы многих тысяч людей невольно напряглись, ибо из этих рупоров человек редко слышит что-либо приятное… Сейчас ошарашат их всех каким-нибудь «Тирпитцем».

– Доброй удачи всем нам! – возвестили динамики, трясясь над мостиками кораблей. – Задраить люки, клинкеты и горловины, проверить крепления трюмов. Мы выходим в открытое море, и… да благословит нас всемогущий Бог, наш заступник!

– Выходит, линкоры уже не заступники, – хмыкнул Брэнгвин. – Я так и думал: на эти казармы рассчитывать не стоит…

Три часа хода, и штурман оторвал листок календаря. Он упорхнул из пальцев в иллюминатор. Первый день умер. Следующий день возник. Так будет всегда, пока человек жив.

За день до этого Шнивинд сказал:

– Эфир возле Рейкьявика подозрительно затих, зато сразу оживилась работа русских радиостанций возле Мурманска. Кажется, выбирают якоря. Теперь надо подождать, когда РQ-17 сам проболтается о себе…

Ждать ему пришлось недолго. При построении каравана в походный ордер один корабль коснулся банки, не отмеченной на картах, и получил пробоину. Боясь, что в тумане никто не заметит его аварии, он панически выпалил в эфир пышный букет сигналов бедствия, которые тут же перехватили немецкие радиостанции Тромсе и Нарвика.

– Вот и все! – сказал Шнивинд, срывая с телетайпа донесение об этом случае. – На первое время мне больше ничего не нужно от них. Но они уже в моих руках …

Английские корабли тогда много проигрывали по сравнению с американскими. «Владычица морей» имела неумытый вид. Борта грязные, вооружение устаревшее, всюду ржавчина, матросы расхристаны, словно пираты, тайком от союзников применялись телесные наказания (удары плетью по обнаженным ягодицам). Американский флот, напротив, имел ухоженные суда с мощным новейшим оружием. Матросы США с непокрытыми головами шлялись по мостикам в легкомысленных безрукавках. Правда, что в любых условиях американцы не забывали о сервисе – белоснежные стюарды обходили с подносами боевые посты, разнося вахтенным горячий кофе, виски, печенье…

Северный флот, в отличие от других флотов нашей страны, был в постоянном контакте с союзниками. Англичане сходились с нами туговато. Зато американцы, наоборот, сразу шли запанибрата и, как волки, кидались на наш черный хлеб, который им безумно нравился. У пирсов Подплава в Полярном базировались английские лодки – «Тайгрес», «Трайдент», «Сивулф» и «Силайэн». Надо думать, что Британское адмиралтейство послало к нам не худшие свои лодки. Это были корабли с очень опытными, мужественными командами. Настроены же они были не особо дружески, что не мешало им стоять борт к борту с нашими «эсками», «щуками», «малютками», «декабристами» и «катюшами». Время от времени союзные лодки уходили на отдых в Англию, а возвращались с новыми экипажами. Один из английских офицеров за выпивкой с нашими подводниками случайно проговорился:

– Пусть это останется между нами, но мы ходим сюда не воевать, а изучать ваш театр… Потому и меняют экипажи, чтобы побольше людей освоило ваши условия!

С самого начала войны подлодки Северного флота вели активную жизнь на позициях и не имели потерь. К весне 1942 года противник оправился, резко усилил противолодочную оборону, и для нас наступил тяжелый период. Люди всегда остаются людьми, каждый хочет победить и выжить при этом, а теперь, когда шесть лодок подряд ушли за горизонт и навеки остались там, за этим горизонтом, – теперь каждый невольно задумался: «Оказывается, враг может топить и нас. А мы-то думали, что сами останемся неуязвимы…» Вице-адмирал Головко отметил в своем дневнике: «Все это сказывается на умах в бригаде. Командиры приуныли». Командир бригады Подплава И. А. Колышкин также отмечает, что «впечатление, которое произвели на подводников первые боевые потери, не следует преуменьшать». Но вся горечь этих поражений скоро переплавилась в ненависть к врагу, и над пирсами Подплава, как всегда, торжественно звучали слова:

– Сходню убрать… отдать носовые!

В эти дни на пороге кабинета вице-адмирала Головко появился британский военно-морской представитель в Полярном, контр-адмирал Фишер, сменивший на этом посту Бевана, и спокойно доложил, что караван РQ-17 уже находится в пути.

– Можете быть уверены, – отвечал ему Арсений Григорьевич, – что наш флот сделает все от него зависящее, чтобы РQ-17 не пострадал от противника. Выходы в океан мы преградили немцам, насколько это возможно. Помимо подводной «завесы», опущенной нами перед норвежским побережьем, мы усилили и воздушные эскадры… Вот, пожалуйста: готовы к старту в любую минуту сто девяносто один истребитель, шестьдесят девять бомбардировщиков и двадцать семь самолетов-разведчиков…

– Это замечательно! – И Фишер откланялся…

После ухода атташе Головко встретился с членом Военного Совета флота дивизионным комиссаром А. А. Николаевым.

– Как дела, Арсений Григорьевич?

– Да неважно… Две наши лодки опять молчат. В эфир не выходят. Позывные без ответа… Печально! Очевидно, немцы в своей обороне стали применять какие-то методы, которые нам не до конца известны… А что Кучеров? Были у него?

Кучеров – начальник штаба Северного флота.

– Заходил. Как всегда, работает.

– У него, конечно, все готово к встрече РQ-17?

– Да, все… Ему надо связаться еще с Беломорской флотилией. Пусть она протралит фарватеры Северной Двины.

– Это к делу! Может, там и завалялась неконтактная мина… Ну, пойдем, – поднялся Головко, – проводим людей. Никто не знает, увидим ли мы их снова…

На причале подводники выпивали последнюю чарку вина. Тост был характерный для того времени:

– Выпьем за то, чтобы количество наших погружений равнялось количеству наших всплытий!..

В полдень 30 июня, еще не обнаруженный немцами с воздуха, караван РQ-17 миновал остров Ян-Майен, нелюдимо застывший в океане где-то посередине между Гренландией и Нордкапом.

Шнивинд и гросс-адмирал Редер, два старых лешака в одной гитлеровской упряжке, были солидарны в том мнении, что мысли фюрера о морской войне не стоят и пфеннига. Его боязнь авианосцев просто смехотворна! Сейчас на базах в Норвегии было заранее сконцентрировано 16 000 тонн нефти, и это внушало чувство уверенности в исходе операции.

– Игра началась, – рассуждал Шнивинд. – Операция «Ход конем» не может знать срывов, ибо все продумано до конца. Памятник доблести нашего флота после войны поставят, конечно, не в Киле или в Гамбурге – место ему на скале Нордкапа!

Шнивинда пугали сейчас не английские авианосцы, а скорее авиация Геринга. Горький опыт содружества флота с люфтваффе приучил немецких моряков бояться своих самолетов. Хваленые асы Германии совсем не умели отличать корабли противника от своих кораблей,[8] топя их столь жестоко, что если оставался в живых хоть один человек из команды, то и тогда Редер с ядом говорил Герингу: