— Осторожно!

Пайк тоже здесь. Блестящие зубы, уплотнившаяся тьма. Он немного пододвигается, чтобы дать нам ме­сто. Алекс устраивается рядом со мной, прижав коле­ни к груди.

Палатки в каких-нибудь пятидесяти футах от нас выше по склону. Я безмолвно молюсь, чтобы регулято­ры подумали, что мы убежали, и не тратили времени на поиски.

Ожидание мучительно. Голоса в лесу стихают. Должно быть, теперь регуляторы движутся медленно, выслеживая нас. Возможно, они вообще уже в лагере, пробираются между палатками — смертоносные без­молвные тени.

Пещерка слишком тесная, а темнота невыносима. Мне внезапно начинает казаться, что нас запихнули в гроб.

Алекс меняет позу и задевает тыльной стороной руки мою руку. У меня пересыхает в горле. Его дыха­ние чаще обычного. Я застываю, и оцепенение прохо­дит, лишь когда Алекс убирает руку. Это наверняка случайность.

И снова мучительная тишина. Пайк бормочет:

— Дурь какая!

Алекс шикает на него.

— Сидеть здесь, как крысы в норе...

— Пайк, клянусь...

— Замолчите оба! — яростно шепчу я. Мы снова умолкаем. Через несколько секунд раздается чей-то крик. Алекс напрягается. Пайк снимает ружье с плеча, ткнув меня локтем в бок. Я прикусываю губу, чтобы не закричать.

— Они смотались.

Голос доносится сверху, из лагеря. Значит, они пришли. Наверное, обнаружив, что лагерь пуст, регу­ляторы решили, что можно больше не таиться. Инте­ресно, что они планировали? Окружить нас и выко­сить спящих?

— Сколько их там?

— А, черт! Ты был прав насчет тех выстрелов.

— Мертв?

— Да.

Раздается негромкий шорох, как будто кто-то пи­нает палатку.

— Смотри, как они тут живут. Сбившись в кучу. Валяясь в грязи. Животные.

— Осторожно. Тут все заражено.

Пока что я насчитала шесть голосов.

— Ну, тут и воняет. Я прямо чую их запах. Дерьмо.

— Дыши ртом.

— Ублюдки! — бормочет Пайк.

Я машинально шикаю на него, хотя и меня тоже ох­ватывает гнев, наряду со страхом. Я ненавижу этих ре­гуляторов. Я ненавижу их всех до единого за то, что они воображают, будто они лучше нас.

— Как ты думаешь, в какую сторону они подались?

— В какую бы ни подались, они не могли уйти да­леко.

Семь разных голосов. Возможно, восемь. Трудно сказать. А нас тут около двух дюжин. Впрочем, как сказала Рэйвен, мы не знаем, какое у них оружие и не ждет ли их поблизости подкрепление.

— Ладно, давайте с этим завязывать. Крис?

— Понял.

У меня начинает сводить бедра судорогой. Я пода­юсь назад, чтобы немного разгрузить ноги, прижав­шись к Алексу.

Он не отодвигается. Снова его рука касается моей, и я не уверена, то ли это случайность, то ли попытка подбодрить меня. На мгновение — невзирая на все прочее — меня словно электрическим разрядом про­бивает, и Пайк, регуляторы и холод исчезают. Остает­ся лишь плечо Алекса, соприкасающееся с моим пле­чом, и его грудь, поднимающаяся и опускающаяся рядом с моей, и тепло его загрубевших пальцев.

В воздухе пахнет бензином.

В воздухе пахнет огнем.

До меня вдруг доходит. Бензин. Огонь. Пожар. Они жгут наши вещи! Воздух начинает потрескивать. Этот шум заглушает голоса регуляторов. Вниз по склону текут ленты дыма, плывут мимо нас, извива­ясь, словно воздушные змеи.

— Ублюдки! — сдавленно произносит Пайк. Он рвется к выходу из пещерки, а я пытаюсь втянуть его обратно.

— Не надо! Рэйвен сказала ждать ее сигнала.

— Рэйвен не командир. — Пайк вырывается и ложится на землю, держа ружье, как снайпер.

— Пайк, не надо!

То ли он меня не слышит, то ли игнорирует. Он начинает ползти вверх по склону.

— Алекс!

Паника захлестывает меня, словно прилив. Дым и гнев, рев разгорающегося пламени — все это просто не дает думать.

— Черт! — Алекс проползает мимо меня и пытается добраться до Пайка. К этому моменту нам видны уже только его ботинки. — Пайк, не дури!

Бах. Бах.

Два выстрела. Звук, кажется, отдается эхом в пе­щерке и усиливается. Я зажимаю уши.

Потом: бах, бах, бах, бах. Выстрелы отовсюду и крики. Сверху дождем сыплется земля. У меня звенит в ушах, а голова, словно дымом набита.

Сосредоточься!

Алекс уже выбрался из пещерки, и я двигаюсь сле­дом за ним, пытаясь стащить ружье с плеча. В послед­нюю секунду я стряхиваю с себя рюкзаки. Они лишь будут задерживать меня.

Разрывы со всех сторон, рев сделался адским.

Лес полон дыма и огня. Оранжевые и красные язы­ки пламени пляшут на фоне черных деревьев — око­стенелых, чопорных, словно застывшие в ужасе свиде­тели. Пайк, припав на колено, наполовину спрятавшись за деревом, стреляет. На его лице пляшут оранжевые отблески пламени, а рот распахнут в крике. Я вижу пробирающуюся через дым Рэйвен. Воздух трещит от выстрелов. Их так много, что мне вспоминается, как мы сидели с Ханой в Истерн-Пром в День независи­мости и смотрели на фейерверк, на ослепительные цвета под стремительное стаккато. Запах дыма.

— Лина!

Мне некогда смотреть, кто это зовет меня. Мимо свистит пуля и врезается в дерево рядом со мной, вы­бивая фонтанчик коры. Ко мне возвращается способ­ность двигаться, и я стремительно кидаюсь вперед и занимаю положение лежа, у толстого сахарного кле­на. В нескольких футах впереди устроился Алекс, тоже за деревом. Каждые несколько секунд он высо­вывается из-за ствола, стреляет и ныряет обратно в укрытие.

У меня слезятся глаза. Я осторожно вытягиваю шею, пытаясь разглядеть из-за дерева фигуры, борю­щиеся в темноте, освещенные сзади огнем. Издали они напоминают танцоров: пары мечутся вправо-влево, борются, уклоняются и кружат друг вокруг друга.

Я не понимаю, кто там кто. Я моргаю, кашляю, при­крываю глаза ладонью. Пайк исчез.

Потом я краем глаза вижу лицо Дэни, открываю­щей огонь. Регулятор прыгает на нее сзади и берет ее шею в захват. Дэни багровеет, у нее глаза лезут из ор­бит. Я вскидываю ружье — и снова опускаю. Отсюда невозможно точно попасть в цель, особенно учитывая, что противники борются, постоянно сдвигаясь взад- вперед. Дэни извивается и наподдает задом, словно бык, пытающийся сбросить наездника.

Снова грохот выстрелов. Регулятор отдергивает руку от Дэни, хватается за локоть и кричит от боли. Он поворачивается к свету, и я вижу кровь, пузырящуюся у него меж пальцев. Понятия не имею, кто стрелял и в кого целился, в Дэни или в регулятора, но Дэни, осво­бодившись, получает, то преимущество, что ей требо­валось. Тяжело дыша, она хватается за нож на поясе. Видно, что Дэни устала, но она двигается с бессловес­ным упорством животного, уработавшегося до смерти.

Ее рука рвется к шее регулятора, взблескивает ме­талл. Когда Дэни бьет его, регулятор дергается, и на лице его появляется удивление. Он шатается, падает на колени, а потом ничком падает наземь. Дэни присаживает­ся рядом с ним, поддевает труп ботинком и вытаскива­ет свой нож у него из шеи.

Откуда-то из-за стены дыма раздается женский крик. Я беспомощно вожу ружьем из стороны в сторо­ну, но повсюду сплошная неразбериха. Надо подойти ближе. Отсюда я никому не могу помочь.

Я вываливаюсь на открытое место, стараясь при­гнуться пониже, и продвигаюсь вперед, к огню и меша­нине тел, мимо Алекса, следящего за происходящим из-за клена.

— Лина! — кричит он, когда я быстро проскальзы­ваю мимо него. Я не отвечаю. Мне нужно сосредото­читься. Здесь жарко и нечем дышать. Огонь уже охва­тил ветви деревьев, образовав над нами смертоносный полог. Языки пламени обвивают стволы деревьев, де­лая их белыми как мел. Небо затянуто дымом. Это все, что осталось от нашего лагеря — от припасов, ко­торые мы так старательно собирали, от одежды, за ко­торой мы охотились, стирали ее в реке, носили, пока она не превращалась в лохмотья, от палаток, которые мы так мучительно латали, пока они не оказывались расшиты вдоль и поперек. Все поглощено этим жад­ным жаром.

В пятнадцати футах от меня человек-скала бросает Корал наземь. Я кидаюсь к ней, но кто-то хватает меня сзади. Падая, я с силой бью назад прикладом ружья. Противник выплевывает ругательство и отдергивает­ся на несколько дюймов, и я получаю время и место, чтобы перекатиться на спину. Я использую ружье как бейсбольную биту — бью врагу в челюсть. Тошнотвор­ный треск — и регулятор валится на бок.