Заногерра отвел перепуганных ополченцев от руин стены, подбадривая их дух обращениями к Господу и призывая их сложить головы за Священную Религию. Затем мушкетная пуля пронзила ему грудь, и он упал замертво. Когда шакалы пророка всей толпой ринулись к его телу, паника снова охватила ополченцев, они бежали с залитой кровью площадки, ища укрытия среди мельниц. Громогласный победный крик вырвался у мусульман, они опять сплотили свои ряды и развернулись, идя на приступ. Людовико, Анаклето и несколько кастильцев выстроили кордон вокруг тела павшего командира, не поддавшаяся панике горстка мальтийских ополченцев присоединилась к их отряду, стоявшему среди развалин, и они принялись читать «Отче наш» в ожидании конца:
Алжирцы лезли вверх по каменистому склону, а Людовико немного огляделся. Первый раз он заметил, что у него из бедра торчит стрела. Он не помнил, как получил ее. Анаклето прорезал в древке бороздку своим мечом и срезал стрелу. Людовико поблагодарил его.
— Мой бог! — произнес Анаклето. — Смотрите!
Людовико развернулся. Оставшиеся без своих домов женщины из палаточного городка большой толпой лезли по осыпающейся круче. Юбки у них были подоткнуты, на ходу они подбирали оружие павших, и, когда женщины добрались до парапетов и вступили в рукопашную схватку с дьяволами, Людовико ощутил, как слезы навернулись ему на глаза. Вслед за этими мальтийскими амазонками по понтонному мосту, протянутому через Галерный пролив, пришел Овернский ланг под командованием Сьерра де Квине, а с ним — отряд испанских пехотинцев. Людовико снова ринулся в драку. Страшнейшая битва шла теперь вдоль всего побережья.
Потребовалось два часа, чтобы отбросить Канделиссу и его гази обратно к их баркасам. Те из мусульман, кто предпочел сдаться, были перебиты на берегу. Тех, кто наполовину захлебнулся в волнах, перерезали на отмелях ножами мальтийские женщины. При известии, что атака с моря не удалась, нападавшие с суши лишились боевого духа. Итальянцы дель Монте отбросили Хассема и его алжирцев от стен, сделали вылазку из ворот и перебили тех, кто замешкался на руинах Бормулы. Солнце садилось за холмом Скиберрас в фантастических оттенках шафранного и розового цветов, пока Людовико наблюдал, как последние лодки мусульман вытягиваются в ряд и стаи стервятников собрались над заваленным трупами проломом в стене. В водах, окружающих полуостров, поднялись на волнах бесчисленные распухшие мертвецы, и пловцы бросались в море, чтобы собрать с утопленников урожай драгоценных камней, золота и серебра. Тысячи алжирцев никогда не увидят больше свой дом. Но Религии пришлось заплатить за это высокую цену. Дель Монте, охваченный скорбной усталостью, обычной после битвы, появился перед Людовико.
— Сражение — дело страшное. — Дель Монте пожал плечами. — Но оно проникает в плоть и кровь.
Людовико поднял на него глаза. Голова у него шла кругом, моменты просветления перемежались моментами непроницаемой тьмы. Он возвысил свой сорванный голос до слышного хрипа.
— С вашего благословения, я хотел бы служить дальше в качестве рыцаря Святого Иоанна.
Ноги у него подкосились, и дель Монте подхватил его. Людовико собрался с силами. Он проследил за взглядом дель Монте и увидел, что его сапоги до самого верха заляпаны мутной жидкостью и свернувшейся кровью. Дель Монте позвал одного молодого рыцаря и велел ему вместе с Анаклето отвести Людовико в госпиталь.
— Что касается вашего введения в Конвент, — сказал дель Монте, — предоставьте это мне.
Дорогу в госпиталь, переход по понтонному мосту, который дрожал и раскачивался от исхода хромых и искалеченных, — все это он мало помнил. Чтобы быстрее пробраться через толчею, его провожатые колотили налево и направо мечами плашмя. Какая-то неизвестная крестьянка дала Людовико вина из кожаной фляги, он не понял почему. Добравшись до госпиталя «Сакра Инфермерия», они обнаружили там такое смятение и суматоху, что отказались оставлять Людовико одного. Они хотели отвести Людовико в Итальянский оберж, до которого оставалось несколько сотен метров, или еще куда-то — в полубреду он плохо понял. Но когда они развернулись, чтобы уйти, Людовико остановился и высвободился из их рук.
Там, из залитого запекшейся кровью преддверия, он увидел женщину, склонившуюся над содрогающейся окровавленной массой (он понял, что это обнаженный мужчина, которого она прижимает к столу). Ее руки были багровыми до самых плеч. Волосы у нее растрепались и прилипли к подтекам засохшей крови, которыми было испачкано лицо. Но ни это, ни морщинки, прорезавшие от усталости ее лоб, не могли затмить ее красоты или тем более лишить нежности ее лицо. Людовико попытался окликнуть ее, но голос его подвел. Он позавидовал человеку, лежащему на столе. Ревность пронзила его до кишок. И не столько смертельная усталость, не столько его раны, не экстаз и не пережитый его душой ужас, а вид этой женщины заставил Людовико опуститься на колени.
Это была Карла.
Когда последний проблеск сознания ускользал от него и провожатые уронили его на пол, Людовико понял, что до сих пор ее любит, и пропасть, огромная, словно вечность, разверзлась в его душе. Он любил ее, несмотря на годы благочестия и суровой дисциплины. Он любил ее — какую бы опасность это ни представляло для его миссии. Он любил ее с тем же темным отчаянием, которое однажды уже околдовало его разум.
Среда, 1 августа 1565 года
Эль-Борго — госпиталь — Английский оберж
В свете звезд Млечного Пути улицы Эль-Борго казались молчаливыми, пустыми и бледными, словно выцветший призрак останков цивилизации, уничтоженной давным-давно. Была уже почти полночь, когда Карла ушла из «Сакра Инфермерии» и пересекла площадь. От каменных плит разило уксусом, которым их отмывали от крови и грязи, и от этого запаха головокружение, вызванное смертельной усталостью, еще усиливалось. Поскольку две последние недели турки бомбили и по ночам, Карла шла по улицам, высматривая места возможных укрытий. Все кругом — включая спящие улицы — было припудрено крошкой песчаника. Каменные ядра без всякого предупреждения обрушивались на крыши забитых народом домов. В «Сакра Инфермерию» попадали несколько раз. Пушечные ядра скакали по узким, мощенным булыжниками переулкам, словно шары из какой-то чудовищной игры. Даже просто катясь по земле, они запросто могли раздробить конечность, и потребовалось несколько несчастных случаев, чтобы городские дети больше не пытались их ловить.
Если бы не религия, которая утешала их, связывала вместе и, прежде всего, не давала оставаться в праздности, дух жителей города и солдат давно бы уже сломался. По приказу Ла Валлетта религиозные обряды отправлялись более или менее постоянно. Похороны и массовые погребения обставлялись с большой торжественностью. Заупокойные мессы, благодарения, девятидневные молитвы, всенощные бдения и крестные ходы совершались постоянно. Ценные иконы и реликвии выставлялись для всеобщего поклонения, а затем убирались. О днях тех святых, которых мало знали даже самые набожные горожане, объявляли и напоминали отдельно. Редкие церемонии крещения и три вроде бы совсем уж неуместные свадьбы праздновали особенно радостно. В эти дни, своей силой духа и храбростью, добрым отношением друг к другу, люди доказывали самим себе, что они достойны защиты Господа.
