Он был красен, как свекла, и видно было, что ему не терпится что-то рассказать.

— Здорово! — проговорил он наконец. — Чуть не влип.

— Что такое? — спросил Японец.

— Да Лилина… Не успел дежурный дверь отворить — влетает на кухню:

— Староста?

— Староста, говорю.

— Сколько сегодня получено на день хлеба?

А я, признаться, точно не помню, хотя в тетрадке и записано.

— Два пуда восемь фунтов с половиной, говорю — наобум, конечно.

Она дальше:

— А мяса сколько?

— Пуд десять, говорю.

— Сахару?

— Фунт три четверти.

— Молодец, говорит, — и пошла.

Все расхохотались.

— Ловко! — воскликнул Янкель. — Ай да Воробышек!

После обеда воспитатели скомандовали классам «построиться» и отделениями провели их в Белый зал. Там уже находилось человек десять гостей.

От губоно, кроме Лилиной, присутствовали еще два человека — от комиссии по делам несовершеннолетних и от соцвоса. Кроме того, были представители от шефов — Петропорта, от Института профессора Грибоедова и несколько студентов из Института Лесгафта.

Шкидцы, соблюдая порядок, расселись по местам. Впереди уселись малыши; четвертое отделение оказалось самым последним. Янкель и Пантелеев притащили из класса бумагу и чернила и засели за отдельным столом редакции.

На сцену вышел Викниксор.

— Товарищи! — сказал он. — Сейчас у нас состоится учет, учет знаний наших, учет проделанной работы. Давайте покажем присутствующим здесь дорогим гостям, что мы не даром провели время, что нами что-то сделано… Откроем учет.

Слова Викниксора были встречены аплодисментами со всех скамеек.

— Первым будет немецкий язык, — объявил Викниксор, уже спустившись со сцены и заняв место в первом ряду, по соседству с гостями.

На сцену поднялась Эланлюм.

— Сейчас мы продемонстрируем наши маленькие успехи в разговорном немецком языке, потом покажем сценку из «Вильгельма Телля». Ребята, — обратилась она к четвертому отделению, — пройдите сюда.

Японец, Цыган, Кобчик, Купец и Воробей гуськом прошли на сцену и стали лицом к залу.

Эланлюм обвела взором вокруг себя и, не найдя, по-видимому, ничего более подходящего, ткнула себя пальцем в нос и спросила у Купца:

— Вас ист дас?

Купец ухмыльнулся, смутился. Он был по немецкому языку последним в классе.

— Нос, — ответил он, покраснев.

Гости, а за ними и весь зал расхохотались. Эланлюм расстроилась.

— Хорошо, что хоть вопрос понял, — сказала она. — Еонин, — обратилась она к Японцу. — Вас ист даст? Антворте.

— Дас ист ди назе, Элла Андреевна.

— Гут. Вас ист дас? — обратилась она к Цыгану, указав на окно.

— Дас ист дас фенстер, Элла Андреевна, — ответил Цыган, снисходительно улыбнувшись. — Вы что-нибудь посерьезнее, — шепнул он.

— Нун гут… Вохин геест ду ам зоннабенд? — обернулась Эланлюм к Воробью.

Воробей знал, что Эланлюм спрашивает, куда он пойдет в субботу, знал, что пойдет в отпуск, но ответить не смог. За него ответил Еонин.

— Эр гейт ин урлауб.

— Гут, — удовлетворившись, похвалила немка.

Так, перебрасывая с одного на другого вопросы, она демонстрировала в течение пятнадцати минут «успехи в разговорном немецком языке».

Потом тем же составом воспитанников была показана сценка из пьесы «Вильгельм Телль» на немецком языке. Гости от «Вильгельма Телля» пришли в восторг, долго аплодировали.

За немецким языком шел русский язык. Гости и педагоги задавали воспитанникам вопросы, те отвечали.

Потом шли древняя и русская истории, политграмота, география и математика.

Пантелеев и Янкель все это время усиленно работали у себя в «походной редакции». Когда Викниксор объявил о перерыве и все собрались вставать, на сцене появился Янкель.

— Минутку, — сказал он. — Только что вышел экстренный номер газеты, висит у задней стены, желающие могут прочесть.

Все обернулись. На противоположной стене прилепился исписанный печатными синими буквами лист бумаги. Наверху, разрисованный красной краской, красовался заголовок:

«Шкид»
Однодневная газета, посвященная учету

Гости и шкидцы обступили газету. Передовица, написанная Японцем, разбирала учет как явление нового метода педагогики.

Дальше шел портрет Лилиной в профиль и стихи Пыльникова, посвященные учету:

Мы в учете видим себя,
Учет — термометр наш.
Науку, учебу любя,
Мы грызем карандаш.
Кто плохо учился год,
Тому позор и стыд.
Эй, шкидский народ,
Не осрами республику Шкид!

За стихами шла хроника учета. О каждом предмете был дан отдельный отзыв. Читающие были поражены последней рецензией:

«Показанная последним блюдом гимнастика под руководством К. А. Меденникова прошла прекрасно. Хорошая, выдержанная маршировка, чисто сделанные упражнения. Поразила присутствующих своей виртуозностью и грандиозностью пирамида, изображавшая в своем построении инициалы школы — ШКИД».

Все много смеялись, так как гимнастики еще не было.

Лилина подошла к Янкелю.

— Как же это вы умудрились, товарищ редактор, дать отзыв о том, чего еще не было? — улыбнувшись, спросила она.

Янкель не смутился.

— А мы и так знаем, — сказал он, — что гимнастика пройдет хорошо. Заранее можно похвалить.

Гимнастика действительно прошла хорошо. Упражнения были сделаны чисто, и пирамида «поразила присутствующих своей виртуозностью».

На этом учет закончился. Гости разъехались. Викниксор собрал школу в зале и объявил:

— Все без исключения — в отпуск. Не идущие в отпуск — гулять до двенадцати часов вечера.

Старое здание школы дрогнуло от дружного ураганного «ура».

Шкида бросилась в гардеробную.

Шкида влюбляется

Весна и математика. — Окно в мир. — Дочь Маркони. — Неудачники. — Смотр красавиц. — Победитель Дзе. — Кокетка с подсолнухами. — Любовь и мыло. — Конец весне.

— Воробьев, слушай внимательно и пиши: сумма первых трех членов геометрической пропорции равна двадцати восьми; знаменатель отношения равен четырем целым и одной второй, третий член в полтора раза больше этого знаменателя. Теперь остается найти четвертый член. Вот ты его и найди.

Воробей у доски. Он берет мел и грустно обводит глазами класс, потом начинает писать формулу. Педагог ходит по классу и нервничает.

— И вы решайте! — кричит он, обращаясь к сидящим. — Нечего головами мотать.

Но класс безучастен к его словам. Лохматые головы рассеянны. Лохматые головы возбуждены шумом, что врывается в окна бурными всплесками. На улице весна.

Размякли мозги у старших от тепла и бодрого жизнерадостного шума, совсем разложились ребята.

— Ну же, решай, головушка, — нетерпеливо понукает педагог застывшего Воробья, но тот думает о другом. Ему завидно, что другие сидят за партами, ничего не делают, а он, как каторжник, должен искать четвертый член. Наконец он собирает остатки сообразительности и быстро пишет.

— Вот.

— Неправильно, — режет халдей.

Воробей пишет снова.

— Опять не так.

— Брось, Воробышек, не пузырься, опять неправильно, — лениво тянет Еонин.

Тогда Воробей, набравшись храбрости, решительно заявляет:

— Я не знаю!

— Сядь на место.

С облегченным вздохом Воробышек идет к своей парте и, усевшись, забывает о математике. По его мнению, гораздо интереснее слушать, как на парте сзади Цыган рассказывает о своих вчерашних похождениях. Во время прогулки он познакомился с хорошенькой девицей и теперь возбужденно об этом рассказывает.