- А большевики не устроят нам вброс этой самой медной монеты?! У них ее должно быть много…

- Не думаю, Владимир Оскарович. Медь в войну расходовалась в немыслимых количествах, а после обесценивания ее повсеместно собирали или на переплавку, или на продажу по весу. Ведь пуд медных монет стоил до войны всего пятьдесят золотых рублей, потом резко обесценился. Медь всячески изымали из оборота предприимчивые дельцы, так что уже в шестнадцатом году стали вводить марки. Если у большевиков найдется лишняя медная монета, то ее к нам везти не будут. Им медь самим нужна, как металл, да и тюки с контрабандой слишком тяжелы будут и относительно дешевы при этом, - Михайлов улыбнулся, показывая, что беспокойство правителя в этом вопросе не имеет под собою основания.

- Сколько у нас сейчас золота, Иван Андрианович? Каковы предстоят наши ближайшие и самые значимые траты?

- В Иркутске на 27 миллионов рублей, в литерных вагонах на 304 миллиона, из которых треть слитками и иностранными монетами, есть даже испанские альфонсодоры на 150 тысяч. В Читинском казначействе в наличии 42 миллиона, во Владивостоке 73 миллиона, но 41 миллион подлежат выплате чехам за уступленное вооружение и оказанную помощь. Всего у нас золота в монетах и слитках на 405 миллионов рублей. Из этой суммы на выплаты жалования и для обеспечения курса рубля будет взято до пятидесяти миллионов, столько же мы должны отправить генералу Деникину в Новороссийск, еще десять миллионов золотом и серебром подлежат передаче в Мурманск генералу Миллеру. Семь миллионов, но может и все десять, потребуется для прокормления и последующей эвакуации почти через всю территорию западного Китая чинов бывшей Оренбургской и Семиреченской армий атамана Дутова и генерала Анненкова, а с ними также до пятнадцати тысяч беженцев, если не всех двадцати.

- Что ж… Ваши предложения мы принимаем, господа. С их более подробными доводами ознакомлюсь незамедлительно. Готовьте постановление правительства, Иван Иннокентьевич, примите все возможные меры для обеспечения бесперебойного обмена денег, разработайте необходимые планы для казначейства и банков. Вначале, как мне видится, проведем обмен в Иркутске, потом в Забайкалье, на КВЖД и в Приамурье уже в зависимости от состояния наших дел…

Глава первая

26 февраля – 2 марта 1920 года

Мурманск

Правитель Российского Северного Края

генерал-лейтенант Миллер

Генерал Миллер подошел к карте самой западной части Русского Севера, равного по своей площади территории Прибалтики и Восточной Прусси. Пустынные пространства кольской тундры сменялись южнее, за Полярным кругом густыми карельскими лесами, весьма протяженными, по всему западному четырехсотверстному побережью Белого моря. Затем еще добрая сотня верст тянулась через глухие леса, к станции Сегежа, спрятанной между Сего и Выго озерами. Именно сюда, почти за восемьсот верст от Мурманска, на спешно готовящиеся оборонительные позиции, будут медленно отходить от Медвежьей горы, что на далеком Онежском озере, войска под командованием так вовремя проявившего энергию в подавлении возможного большевицкого мятежа в Мурманске генерала Скобельцына.

Городов на столь обширном пространстве имелось всего два – столица края, недавно построенный Романов на Мурмане, превратившийся через несколько месяцев после своего официального «рождения», в революционном 1917 году в просто Мурманск. Если положить руку на сердце, и сказать честно - то главный город края с теперь уже утроенным, почти 25-ти тысячным населением, с учетом доставленной из Архангельска, древней столицы русских поморов, огромной массы беженцев и военных, выглядел сейчас крайне непрезентабельно. Откровенно говоря, убого!

Щедрая россыпь хибар и хижин, что нормальными домами назвать трудно. На станции скопище вагонов, в основной массе пошарпанных теплушек, в которых ютились бывшие строители железной дороги, надолго застрявшие в этих неприветливых краях. Лишь на центральных улицах стоят вполне приличные одно или двухэтажные бревенчатые усадьбы, одна из которых отведена под резиденцию правительства Российского Северного Края – в него переименовали прежнюю «область». А по сути, жалкий осколок прежней Архангельской губернии из двух оставшихся уездов, не самых больших по территории и малолюдных.

В огромной гавани, фактически морском заливе, терялись на темно-синем просторе полсотни всевозможных кораблей и судов, трубы которых постоянно дымили – многих из них тоже избрали своим временным обиталищем тысячи людей, уплывших сюда из родных мест от большевицкой мести. Так что вопрос строительства новых домов назрел во всей остроте. И его требовалось разрешить в самое ближайшее время, во избежание волнений вполне лояльных к «белой» власти людей.

На берегу Белого моря находился еще один город края – почти пятитысячная Кемь, старинный русский острог, помнивший старозаветные времена знаменитой посадницы «Господина Великого Новгорода» Марфы Борецкой. В самое ближайшее время Миллер решил переименовать в города два больших селения, не менее древних, чем Кемь, еще времен лихих новгородских ушкуйников и поморов – севернее Кандалакшу, а южнее Сороку, сделав их уездными центрами, благо территории хватило бы и на десяток уездов. Зажиточные и богатые, имеются кирпичные и каменные здания, достаточно многолюдные – в каждом проживает более четырех тысяч человек, с развитыми промыслами. В Кандалакше работает лесопильный заводик – Мурманск ведь строится и постоянно требует материала, ведется заготовка рыбы и кожи, построена пристань. В Сороках вообще даже приличная по местным меркам промышленность – есть кирпичный и три лесопильных завода, оборудованные мастерские при железной дороге, имеются несколько кузниц, построена пристань с небольшим портом.

В последний доставили с Онежского озера, спешно увезенные на железнодорожных платформах семь боевых катеров, из которых два бронированных с трехдюймовыми пушками. Пять небольших катеров привезли год назад в Мурманск англичане, а два стали их трофеями, захваченными у красных на Онежском озере – советские военморы спустили флаги и в панике покинули свои кораблики, что достались неприятелю неповрежденными. И теперь, как только сойдет лед в заливе, можно будет высадить десант на Соловецкие острова и занять там древний монастырь, одну из сильнейших крепостей Московского царства, пережившую немало приступов иноземных захватчиков, да и бунтов, один из которых в царствование Алексея Михайловича стал символом сопротивления раскольников. Да и сейчас старообрядцев в здешних краях осталось достаточно много – зажиточных, работящих, истово верующих и непременно бородатых. Вполне лояльны к «белой» власти и очень недоверчивы к большевикам с их агрессивной политикой насаждаемого воинствующего атеизма.

Беспокоило только одно обстоятельство - практически две трети население обширного края проживает только вдоль «мурманки», линии железной дороги, проложенной четыре года тому назад. Едва наберется сто тысяч человек, с учетом всех эвакуированных и военных – ничтожная величина для обороны столь обширной области. В бескрайней тундре полуострова кочуют с большими стадами оленей еще несколько тысяч лопарей, которых именуют саамами. Их подсчитать неимоверно трудная задача, однако численность туземцев исключительно маленькая.

Генерал подошел к большому окну, на стекле не имелось обычных для Архангельска морозных узоров. Здесь было значительно теплее, моряки объясняли влиянием морского течения Гольфстрима, в результате которого гавань не замерзала круглый год. На станции дымили трубами паровозы, тронулся в путь на Сороку воинский эшелон, теплушки и платформы с танками. Именно этот будущий город, самый южный в крае, должен стать основной преградой на пути большевиков. Сюда было решено стянуть все имеющиеся резервы. Чтобы в случае необходимости поддержать сильные арьергарды у станции Сегежа, что прикрывала линию железной дороги от занятого красными Петрозаводска, и Сумского посада, расположенного на запад от Онеги (которую неизбежно займут большевики), на весьма приличном расстоянии, в добрую сотню верст.