Вечером я слопал большой стейк, фунт спагетти и яблочный пирог, сопроводив все это дозой пищеварина. К началу поединка желудок опустеет, а тело получит все необходимые белки и углеводы. Потом я отправился вздремнуть, и сон пришел на удивление легко. Когда сыграл будильник, я встал и принял душ. Надел ботинки устричного цвета – их пришлось разрезать, чтобы пролезли шпоры. Блестящие лезвия я прикрыл штанинами джинсов – получилось не слишком изящно, ну да сойдет.

Ни с кем не попрощавшись, я взял одноместный мобиль на батарейке и поехал в город. К общению не тянуло. Пускай ромалы добираются сами, а не захотят, так пусть в мотеле остаются. Билл и Джеральдина здорово меня разозлили.

Петушатник находился в Камспаник-барио, на старом товарном складе. Его запущенный вид не вязался с понатыканными кругом дорогими тачками. Я оставил среди них свое транспортное средство и вошел в здание.

Там ветхие трибуны взбирались под темные стропила. И все места были заняты почтеннейшей публикой, закинувшейся возбудином в ожидании развлекухи. В центре помещения располагался круглый деревянный помост высотой по лодыжку, а шириной с домашний плавательный бассейн. Ринг был покрыт слоем песка. На нем двое парней счищали пролитую кровь – стало быть, матч только что кончился.

Я нашел рефери – блондинку с неразвитыми перьями на месте бровей – и объяснил ей, кто я и зачем пришел. Через минуту она разыскала в толпе Диаса и привела ко мне. Прав оказался продавец – бразилец носил уилкинсоновские лезвия.

– Сеньор, я рад убедиться, что имею дело с человеком чести.

– Цыпленочек, честь тут ни при чем. Я хочу только поиметь в задницу одного маленького заезжего извращенца, любителя гермов.

– Да будет вам известно, сеньор, эта леди, несмотря на особенности ее анатомии, великолепная танцовщица, и я буду счастлив защитить ее репутацию, похоронив сеньора в земле, которая его взрастила.

После этого «обмена любезностями» мы разделись возле ринга. Рефери тем временем привела Ищейку.

Живот Диаса был словно из гранита вырезан. Шоколадного цвета кожа. Ростом он едва доставал мне до грудины, зато мускулатура торса моей не уступала ни в чем. Ладно, авось мое преимущество в росте чего-то стоит. Главное – не подпускать бразильца вплотную.

Мы нацепили кевларовые гульфики. Я заметил Бензинового Билла – устроился в первом ряду, злорадная улыбка от уха до уха. И держит мою одежду и обувь! Черт с ним – еще не факт, что они мне снова понадобятся. Чувствовал я себя странно, казалось, яйца раздулись, стали большими, как у Хомяка.

Рефери отдала приказ Ищейке. Та сначала подскочила ко мне, лизнула, пробуя пот, куснула за руку между большим и указательным пальцем, чтобы кровь чуть-чуть пустить.

– Ничего, – прорычала Ищейка, погоняв жидкости по ротовой полости.

Той же процедуре она подвергла и Диаса, с таким же результатом.

– Ну что ж, сеньор и мистер, вы оба находитесь под воздействием разрешенных веществ, противозаконные стимуляторы не обнаружены. Давайте начинать представление!

Мы поднялись на ринг, и толпа разразилась варварским ревом, которому бы позавидовала публика древнеримского Колизея.

Рефери заговорила в пристегнутый к вороту микрофон:

– Граждане и прочие, сейчас вы увидите грандиозный матч. Слева от меня – гость Великого Далласа сеньор Флавиано Диас, из-за южной границы.

Диас получил бурные аплодисменты – ничего удивительного, кругом хватало его земляков.

– А справа от меня – коренной техасец из Роберт-Ли, мистер Лью по прозвищу Стрелок.

По части оваций я Диасу не уступил. Пока публика орала и хлопала, я искал знакомые лица – Джеральдина здесь и кое-кто из ребят. Затем снова сосредоточился на предстоящей драке.

– Итак, петухи, вам обоим известны правила. То есть вы знаете, что здесь нет никаких правил. За исключением того, что победитель решает, получит проигравший лечение или нет. Вперед, и да победит лучший петух!

И рефери поспешно отошла. Как только ее вторая стопа оторвалась от ринга, Диас напал.

Для начала он испробовал галопанте, удар рукой в ухо – чтобы я потерял равновесие. Я уклонился, и кулак лишь вскользь прошел по виску. Какая жгучая боль!

Я в долгу не остался – ткнул двумя напряженными пальцами сеньору в солнечное сплетение. Будто в доску! А ведь я стопку в несколько листов сталефанеры пробивал. Ничего, это он только притворяется, будто не почувствовал.

Толпа не скупилась на кровожадные вопли. Диас, точно идя на поводу у почтеннейшей публики, провел бенсу, удар ногой вперед. Я смотрел, как движется его правая нижняя конечность: сначала будто в замедленном кино, но все разгоняясь; стальное лезвие целит в мое горло. В самый последний момент я ушел вниз. Упав на ладонь, лодыжкой подсек единственную опорную ногу Диаса.

Но он, вместо того чтобы шлепнуться на песок, превратил свое движение в ау, то бишь колесо, и снова очутился на ногах на другом краю ринга. Я ринулся вдогонку, рассчитывая ослабить его парой-тройкой крепких плюх. Несколько головокружительных секунд мы обменивались прямыми ударами в. корпус и голову, и не возьмусь судить, кому досталось больше. Мы вошли в клинч, оттолкнулись друг от друга.

И вдруг Диас оказался ко мне спиной. «Вот она! – подумал я. – Твоя первая и последняя ошибка. Попался, ублюдочек!» Я вознамерился разрезать его, как только повернется.

Но он не повернулся. А сгруппировался и сиганул назад, с выходом на руки! Макаку – обезьяна! Одним прыжком одолел полринга.

И теперь я стоял к нему спиной.

Я резко повернулся.

Поздно!

Сначала почувствовал острую боль и лишь потом сообразил, что случилось. Два синхронных удара пришлись в бедра. Подлый браззи рассек мне бедренные артерии.

Я зашатался. Потом рухнул ничком. Из меня вместе с кровью вытекала сила.

– А теперь, – проговорил Диас, – я выполню свое обещание.

По голосу я определил, где он стоит. Собрав последние крохи сил, я сделал некое подобие стойки на руках и вонзил обе шпоры сеньору в брюхо. И рванул книзу, отчего у Диаса подломились ноги. Внутренности вывалились на кровавый песок.

– Тебе любой, кто на ферме вырос, скажет: не подставляй мулу задницу, – кое-как проговорил я и вырубился. Только успел подумать напоследок: если оба проиграли, то как же быть с лечением?

Не прошло и тридцати секунд, как явились блюстители закона.

Позже я узнал, что Диас обладал дипломатической неприкосновенностью, и когда у него пошли к нулю жизненные показатели, власти испугались международного скандала. Только по этой причине они сорвали субботнюю народную забаву – малость поздновато для меня.

Короче говоря, полицейские вышибли двери и пустили «страстимордасти», «ревукорову» и «какувоняку», чтобы подавить всякое сопротивление. Зрители пукали, плакали и звали мамочку, а мы с Диасом валялись, истекая кровью. Мне повезло – я лежал у двери, потому и не слишком надышался.

Но все же отключился еще раз.

А когда очухался, понял, что моя голова лежит на коленях у Джеральдины.

Она плакала. От слезоточивого газа, предположил я.

Джеральдина проговорила сквозь рыдания:

– Лью, ты не бойся, не бойся, не бойся! У меня с собой аптечка. Специально для тебя принесла. Я тебя уже заштопала.

Я хотел потрогать бедра, но не удалось – Джеральдина перехватила мою пятерню и прижала к своему лицу. А потом – наверное, машинально – принялась тереть моим запястьем по своей шее. Как раз тем местом, где была накладная железа.

– Все обойдется, Лью. Я добьюсь твоего освобождения под залог и буду приходить к тебе в больницу. Вот увидишь!

Долго пришлось искать голос, облюбовавший себе укромный уголок где-то в глубине меня.

– Джеральдина… я тебя не слушаю, – прохрипел я.

– Да, Лью, я знаю. Ты меня никогда не слушаешь.

Это откровенный рассказ о том, как я спас Чикаго от Второго Потопа, не дал сестре окончательно превратиться в багу и заработал себе продвижение по службе – из класса серволайт прямо в альфа-симбланды. И все это – за один-единственный день.