— Подскажите, пожалуйста, где тут палаццо князей Анкизи?

Одна из монахинь жестом указала вверх по улице на здание в стиле эпохи Возрождения.

У перекрестка Эдвард взглянул на старинную мраморную доску. Там было высечено: «Район Монти».

Одолев внушительный подъем, Эдвард оказался перед мрачным дворцом. Помедлив, он прошел через открытые ворота в просторный квадратный двор. На первом этаже окна были защищены массивными решетками. В одном из них можно было различить внутреннюю лестницу. Двор освещался несколькими тусклыми фонарями.

Эдвард осмотрелся и направился к парадному крыльцу, над которым красовался старинный герб. Он поднялся по сбитым ступеням.

Дверь была закрыта. Эдвард трижды постучал большим железным кольцом. Удары гулко отозвались в пустынном дворе. Он сошел с крыльца и, уже собираясь уходить, в последний раз оглянулся. И тут вдруг услышал доносившуюся изнутри негромкую органную музыку, а затем увидел слабый мерцающий свет.

Огонек дрожал и медленно перемещался, словно кто-то со свечой или канделябром бродил по комнатам в этом крыле здания.

Эдвард прошел на середину двора и оттуда смог отчетливо увидеть женскую фигуру в белом, которая медленно спускалась по внутренней лестнице. В руках у женщины был канделябр. Наконец она оказалась возле одного из окон первого этажа. Словно предчувствуя что-то, Эдвард бросился к окну:

— Лючия!

Он ухватился за решетку в надежде, что девушка заметит его.

Лючия шла прямо, глядя в пространство перед собой. Огромные глаза ее были устремлены в одну точку.

Эдвард кинулся к другому окну, но Лючия уже удалялась во внутренние темные комнаты. Он смотрел вслед девушке, пока та не растворилась во мраке. Вместе с Лючией, медленно растворившись в ночном воздухе, стихла и органная музыка.

Пауэл ходил из угла в угол своего кабинета в британском посольстве, как делал всегда, когда нужно было что-то обдумать. Эдвард сидел в кресле возле письменного стола Пауэла. Стол этот был в своем роде произведением искусства: дорогая чернильница в форме раковины, пресс-папье, нож для разрезания бумаг в костяном футлярчике, мраморная подставка для авторучек — все было разложено и расставлено в идеальном порядке. Письменный стол — единственное место, где проявлялся педантизм Пауэла.

Английская чопорность была не чужда атташе по культуре. Но сейчас, когда эмоции захлестывали его, он жестикулировал с поистине итальянским темпераментом.

— Минутку, Форстер, я хочу понять все как можно лучше. Вчера вечером вы отправились в палаццо князя Анкизи и… увидели ту самую девушку.

Эдвард устало кивнул.

— И во дворце никого не было?

— Никого. — Эдварду уже надоело повторять все по третьему кругу. — Парадный вход был наглухо заперт.

— И это было?..

— И это было около десяти часов вечера.

Пауэл многозначительно поднял брови, словно эта деталь имела какое-то особое значение. Потом, продолжая рассуждать, облокотился на спинку кресла, стоявшего против Эдварда.

— И вы увидели ту самую девушку, с которой провели вечер в таверне? Вы точно уверены, что это была именно она?

— Господи, Пауэл, ошибки быть не могло. Я слишком хорошо ее запомнил.

— Может, она там живет.

Эдвард резко поднялся:

— Но это же абсурд! Может, она там и живет. Но бродить по ночам в белой рубашке и со свечой — забава слишком экстравагантная. А она шла… как призрак!

— Скажем более научно: словно сомнамбула.

Вздохнув, Эдвард опять опустился в кресло.

— Пауэл, надеюсь, вы верите, что случай с таверной я не придумал.

— Ну что вы! Я никогда не сомневался в правдивости вашего рассказа. Только считаю, что, простите, кто-то морочил вам голову. Скажем мягче — разыгрывал.

— Может, и мне так приятнее думать. — Эдвард рассек ладонью воздух. — Но я все же хотел бы понять, почему девушка, которую я последний раз видел в таверне «У Ангела», бродила вчера ночью по комнатам пустого палаццо.

— Ну, проще всего было бы спросить об этом хозяина дворца — самого князя Анкизи.

— Конечно, проще. Если бы он открыл дверь. Но это еще не все странности.

Пауэл опять принялся ходить по кабинету.

— Неужели не все?

Эдвард пропустил иронию мимо ушей. Он достал из кармана медальон Лючии и протянул Пауэлу:

— Этот медальон я показал специалисту. Похоже, вещь очень редкая.

— И что же? — Пауэла, по всей видимости, не слишком заинтересовало последнее сообщение. — По крайней мере, хоть какая-то польза…

— Насчет пользы это еще вопрос. Как выяснилось, ювелир, в восемнадцатом столетии изготовивший этот медальон, был кем-то вроде колдуна. Загадочный персонаж, способный перемещаться во времени. Некромант, видите ли.

Пауэл иронически улыбнулся:

— И он тоже? Это уже носит характер эпидемии.

— Мы говорили о пользе. Так вот. Иларио Брандани родился тридцать первого марта 1734 года и умер тридцать первого марта 1771 года.

— Ну и что?

— Мы были вместе с вами на протестантском кладбище. Помните надгробие художника Тальяферри? Он родился и скончался в день моего рождения. На сто лет раньше меня и на сто лет позже ювелира.

Пауэл перестал ерничать.

— Тридцать первого марта 1734… 1834… 1934… Интересно, интересно… — И вдруг, словно вспомнив что-то, воскликнул: — А какого черта вообще вас занесло во дворец Анкизи?

— В библиотеке я обнаружил репродукцию с картины Тальяферри, той самой, которую мне подсунули как современную фотографию. Оригинал принадлежит князю Анкизи.

Эдвард взглянул на Пауэла, как бы приглашая его самого сделать вывод. Блистательный атташе впервые казался действительно озабоченным рассказом Эдварда. В волнении он даже передвинул с места на место роскошную чернильницу на письменном столе.

— Гм… Интересно… Неплохо бы разузнать что-нибудь об этом Анкизи.

— Может быть, он и ученый… но с маниакальными наклонностями. Бывает в Национальной библиотеке… Что-то выискивает. Его там считают чокнутым.

Пауэл нажал кнопку переговорного устройства.

— Барбара!

— Да, мистер Пауэл! — ответила девушка.

— Зайдите, пожалуйста.

— Сию минуту, мистер Пауэл.

Эдвард не хотел ни во что вмешивать Барбару: вся эта мистическая история задевала его профессиональное и мужское самолюбие.

— Пауэл, прошу вас, не говорите Барбаре обо всем этом.

— И в мыслях не было. Хочу только спросить у нее про Анкизи.

— Князь сказал, что страстно любит Байрона… И ждет не дождется моей лекции. — Эдвард указал на афишу. — Если вы еще не заметили, то обращаю ваше внимание: лекция начнется тридцатого марта, ровно за три часа до наступления дня моего рождения.

— Странно, что я выбрал именно этот день. — Пауэл улыбнулся. — Может быть, и я получаю послания с того света?

Вошла Барбара и при виде Форстера радостно вспыхнула.

— Добрый день, профессор. Что-нибудь слышно о пропавшей сумке?

— Пока нет.

— Ваша корреспонденция, мистер Пауэл. — Девушка передала ему несколько писем.

Театральным жестом Пауэл взял один из конвертов и осмотрел его так, словно это было любовное послание. Следом на лице его сразу же появилось разочарование. Барбара поджала губы, сдерживая смех.

Предложив Барбаре стул, Пауэл принялся распечатывать ножом другие конверты.

— Скажите, Барбара, вы — знаток Рима, и античного, и современного. Вы что-нибудь слышали про князя Анкизи?

— Ну конечно, мистер Пауэл. Я видела его несколько раз здесь, у нас в библиотеке.

— О… А у нас тут есть библиотека?

— А вы не замечали? — Барбара поддержала игру. — Анкизи частенько наведывается, чтобы знакомиться с прессой, которую мы получаем из Англии.

Эдвард, не слишком следивший за разговором, отреагировал на последние слова Барбары:

— Вот как? Значит, здесь он и прочитал мою статью…

— Возможно, — ответила Барбара. — У него уйма всяких хобби. Старый сумасшедший. Однако симпатичный.