Он снова посмотрел на клочок бумаги в руке. Ну почему все люди так глупы? Одна фраза привлекла его внимание: «Последний герой должен вернуть то, что было украдено первым». Разумеется, все до единого знали, что было украдено первым героем.

Боги частенько играют судьбами людей. Игры эти не отличаются особой сложностью, так как богам не хватает терпения.

Мошенничество является частью правил, по которым играют боги. Для богов все средства хороши. Потеря всех верующих означает для бога конец. Но верующий, которому удалось уцелеть в божественной игре, обретает почет и дополнительную веру. У кого большинство верующих, тот и победил. А значит, выжил.

К верующим могут относиться и сами боги. Боги верят в веру.

В обители богов на Кори Челести, иначе называемой Дунманифестин, игры не прекращались ни на минуту. Снаружи Дунманифестин походил на перенаселенный город[3]. Не все боги обитали здесь, потому что кое-кто был привязан к определенной стране, а в случае совсем мелких богов — к определенному дереву. Но Дунманифестин был Местом Прописки. Именно здесь ты вывешивал свой метафизический эквивалент блестящей бронзовой таблички. Обитель богов отчасти походила на скромные по виду здания в фешенебельных районах города, в каждом из которых обитает полторы сотни адвокатов и бухгалтеров, размещенных в целях экономии места на полках или стеллажах.

Ну а почти домашний внешний облик Дунманифестина объяснялся совсем просто: не только боги влияют на людей, но и люди — на богов.

Кстати, большинство богов были весьма похожи на людей — в общем и целом, у людей не такое уж богатое воображение. Даже у Бога-Крокодила Оффлера только голова была крокодильей. Попроси человека нарисовать бога в обличье животного и получишь человекоподобное существо в уродливой маске. У людей куда лучше выходит придумывать всяких демонов, именно поэтому демонических тварей такое изобилие.

Сидящие над колесом мира боги продолжали свои игры. Но пешка, которая пересекла всю доску, может претерпеть весьма необычную метаморфозу, и об этом боги порой забывали.

На то, чтобы слух распространился по городу, понадобилось некоторое время, но очень скоро главы Гильдий по двое или по трое уже спешили к Незримому Университету. Потом новость достигла ушей послов. Гигантские семафорные башни, возведенные вокруг города и отвечающие за бесперебойное оповещение Диска касательно рыночных цен, передали сигнал очистить линию для сверхсрочного сообщения. Затем во все канцелярии и замки на континенте понеслась страшная весть.

Сообщение, естественно, передавалось в зашифрованном виде. Если у вас имеется информация о конце света, вряд ли вы захотите, чтобы об этом узнали все и вся.

Лорд Витинари обвел тяжелым взглядом собравшихся за столом. Слишком много событий произошло за последние несколько часов.

— Итак, дамы и господа, позвольте резюмировать, — сказал он, когда взволнованные голоса наконец стихли. — По сообщению властей Гункунга, столицы Агатовой империи, император Чингиз Коэн, ранее известный миру как Коэн-Варвар, выступил к обиталищу богов с устройством значительной разрушительной силы и намерением, цитирую, «вернуть украденное взад». Короче говоря, нас просят воспрепятствовать ему.

— Но почему именно нас? — осведомился господин Боггис, глава Гильдии Воров. — Он ведь не наш император!

— Как я понимаю, правительство Агатовой империи считает, что нам подвластно все, — ответил лорд Витинари. — По их мнению, у нас есть запал, накал и закал, а также от нас можно ждать чего угодно и когда угодно.

— Чего угодно — это чего?

— В данном случае — спасения мира, — пожал плечами лорд Витинари.

— Мы что, должны спасать его для всех? — уточнил господин Боггис. — И для всяких чужеземцев тоже?

— Боюсь, что да, — кивнул лорд Витинари. — Нельзя спасти только те его части, которые нам особенно нравятся. Но следует помнить одно, господа и дамы: спасая мир, мы прежде всего спасаем то, что у нас под ногами. Займемся же делом. Аркканцлер, магия может нам помочь?

— Нет, — тут же откликнулся аркканцлер. — Волшебники за сотню миль обходят Кори Челести.

— Почему?

— По той же самой причине, почему не стоит лезть на обычной лодке в центр бури. В этих горах слишком много магии. Все волшебное сразу сгорает от неимоверной перегрузки. Ковер-самолет, к примеру, просто распустится в полете.

— Или превратится в брокколи, — добавил декан. — Или в небольшой томик стихов.

— То есть вовремя нам туда никак не поспеть?

— Ну… да. Не поспеть. Именно так. Они ведь уже у самого подножия Кори Челести.

— Кроме того, они — герои, — заметил господин Лучше, глава Гильдии Историков.

— И что это значит? — вздохнув, спросил патриций.

— Они умеют добиваться своего.

— Но они, насколько я знаю, глубокие старцы.

— Вернее, очень старые герои, — поправил его историк. — А это значит, что они обладают огромным опытом в умении добиваться своего.

Лорд Витинари снова вздохнул. Ему не нравилось жить в мире героев. Строишь-строишь цивилизацию, а потом появляется какой-нибудь герой и…

— Но что такого геройского совершил этот Коэн-Варвар? — спросил он. — Я просто хочу понять.

— Ну… нам известны… самые разные его деяния…

— Какие же?

— Он сражался с чудовищами, свергал тиранов, похищал редчайшие драгоценности, спасал девиц, — расплывчато объяснил господин Лучше. — Словом, много всякого геройского совершил…

— Но кто именно определяет чудовищность чудовищ и тиранство тиранов? — спросил лорд Витинари голосом, вдруг обретшим остроту скальпеля, который не столь смертоубийствен, как меч, зато впивается в самые интимные места.

Господин Лучше с беспокойством заерзал на стуле.

— Ну, полагаю… сам герой.

— Ага. А кража редчайших драгоценностей? Здесь меня интересует только сам термин «кража», ведь это поступок, который не одобряют практически все мировые религии, не правда ли? Почему-то меня преследует странное ощущение, что все эти понятия определяются исключительно самим героем. Можно, к примеру, сказать: «Я — герой, поэтому, если я тебя убью, ты автоматически станешь человеком, которого может и должен убить герой». Короче говоря, герой — это лицо, совершающее поступки, за которые оно, согласно закону, немедленно должно оказаться за решеткой или станцевать то, что иначе называется, если правильно помню, пеньковым фанданго. А еще мы могли бы использовать такие слова, как убийство, грабеж, мародерство и изнасилование. Я правильно понимаю ситуацию?

— Только не изнасилование, — быстро произнес господин Лучше, наконец нащупав щелочку, за которую можно было уцепиться. — И только не в случае с Коэном-Варваром. Максимум это можно назвать похищением, гм, юных дев.

— С последующим изнасилованием оных.

— Последующее было невозможно в принципе, — возразил историк. — И я не слышал, чтобы по этому поводу высказывались жалобы.

— С юридической точки зрения, — встрял глава Гильдии Законников господин Кривc, — первым официально зарегистрированным геройским деянием стала кража имущества у законных владельцев. Это подтверждают существующие во многих культурах легенды.

— И то, о чем говорится в легендах, было действительно украдено? — удивился Чудакулли.

— Вне всяких сомнений, — ответил законник. — Кража является основным стрежнем легенд. У богов был украден огонь.

— В данный момент проблема не в этом, — перебил лорд Витинари. — Проблема в том, господа, что Коэн-Варвар взбирается на гору, на которой живут боги. И мы не можем его остановить. А он намеревается вернуть огонь богам. В виде… виде… сейчас уточню…

Думминг Тупс поднял голову от блокнота, в котором что-то лихорадочно строчил.

— Пятидесятифунтового бочонка с агатовой громовой глиной, — сказал он. — И как только ихние волшебники допустили, чтобы эта штука попала в руки Коэна?..