Отряд подвигался с настойчивостью, присущей английским солдатам. Только Эндрю Ферсервис не проявлял твердости, со страху совсем потеряв рассудок. Да, по правде сказать, и мы с мистером Джарви хоть и не испытывали того же трепета, но все же не могли со стоическим безразличием думать о гибели, грозившей нам в чужой, нас не касавшейся ссоре. Но не было времени на споры, не было никакого иного выхода.
Мы были в двадцати ярдах от места, где авангард обнаружил присутствие неприятеля. То был один из тех скалистых мысов, которые врезались в озеро, с узенькой тропинкой по самому краю, как я описывал выше. Однако здесь тропа шла не у самой воды, как до сих пор, а несколькими резкими изгибами взбегала вверх и отвесно поднималась по круче базальтовой серой скалы, которая казалась совершенно неприступной. На ее вершине, куда добраться можно было только этой извилистой, узкой и ненадежной тропой, капрал, по его словам, увидел шапки и длинноствольные ружья нескольких горцев, залегших, наверно, в заросли кустов и высокого вереска на гребне. Капитан Торнтон приказал капралу идти вперед с тремя шеренгами — выбить предполагаемую засаду, а сам более медленным, но твердым шагом двинулся ему на подмогу с остальным отрядом.
Задуманную таким образом атаку предупредило неожиданное появление женской фигуры на вершине скалы.
— Стойте! — властным голосом промолвила женщина. — И скажите мне, что вы ищете в стране Мак-Грегора?
Редко доводилось мне видеть образ более прекрасный, чем эта женщина. Ей можно было дать лет сорок с лишним, и, вероятно, лицо ее некогда отличалось гордой и впечатляющей красотой; но теперь, когда под влиянием непогоды или, может быть, опустошительного действия гор и страстей черты его сделались резче, оно казалось только сильным, суровым и выразительным. Плед носила она, не натягивая его на голову и плечи, как было в обычае у шотландок, но обмотав вокруг стана, как носят воины в Горной Стране. На ней была мужская шапочка с пером, в руке — обнаженный меч, за поясом — два пистолета.
— Это Елена Кэмбел, жена Роба, — прошептал встревоженно бэйли. — Кое-кому из нас продырявят голову, не миновать этого!
— Что вы ищете здесь? — снова спросила она капитана Торнтона, который выступил вперед для переговоров.
— Мы ищем разбойника Роб Роя, Мак-Грегора Кэмбела, — отвечал офицер, — но с женщинами мы не воюем. Не оказывайте напрасного сопротивления королевским войскам, и обещаю, что с вами обойдутся милостиво и учтиво.
— О да, — возразила амазонка, — мне ли не знать вашего милосердия! Вы не оставили мне даже доброго имени; моя мать отшатнется от меня в могиле, когда меня положат рядом с ней. Вы не оставили мне и моим родным ни дома, ни земли, ни постели, ни одеяла, не оставили нам ни коровы, чтоб нас прокормить, ни овцы, чтобы одеть нас; вы отняли у нас все, все! Самое имя наших предков вы отняли у нас, а теперь пришли отнять у нас жизнь.
— Я ни у кого не хочу отнимать жизнь, — ответил капитан, — я только исполняю приказ. Если вы одна, добрая женщина, вам нечего бояться; если при вас есть такие, что дерзнут оказать нам бесполезное сопротивление, кровь их падет на их собственные головы! Вперед, сержант!
— Марш вперед! — скомандовал младший офицер. — Вперед, ребята, — за головой Роб Роя, за мошною золота!
Он двинулся ускоренным шагом в сопровождении шести рядовых. Но едва они достигли первого изгиба дороги на подъеме, несколько кремневых ружей с разных сторон открыли частый и меткий огонь. Сержант, раненный навылет в грудь, еще пытался одолеть подъем и, подтягиваясь на руках, карабкался на скалу, но пальцы его немели, и, сделав последнее отчаянное усилие, он упал, сорвавшись с уступа, в глубокое озеро и там погиб. Из рядовых трое упали, убитые или раненые; остальные отступили к своим с тяжелыми увечьями.
— Гренадеры, во фронт! — крикнул капитан Торнтон.
Вы должны помнить, Уилл, что в те дни солдаты этой категории действительно вооружены были теми разрушительными снарядами, от которых получили свое наименование. Итак, четыре гренадера двинулись в лоб. Офицер приказал остальному отряду быть готовым их поддержать и, сказав нам только: «Позаботьтесь о своей безопасности, джентльмены», — быстро, по порядку скомандовал гренадерам:
— Открыть подсумок! Гранату в руку! Запалить фитиль! Вперед!
Отряд, возглавляемый капитаном Торнтоном, двинулся в наступление, подбадривая себя громкими возгласами. Гренадеры приготовились кинуть гранаты в кусты, где лежала засада, мушкетеры — поддержать их быстрым штурмом. Дугал, забытый в пылу схватки, благоразумно отполз к зарослям, нависшим над дорогой в том месте, где мы сделали первую нашу остановку, и с проворством дикой кошки стал взбираться по круче. Я последовал его примеру, поняв инстинктом, что с открытой дороги горцы своим огнем сметут все. Я лез, пока хватило дыхания, потому что непрерывный огонь, при котором каждый выстрел множило тысячекратное эхо, шипение зажигаемых фитилей и раздающиеся вслед за ним взрывы гранат, мешаясь с солдатским «ура» и воплями горцев, — все это вместе, не стыжусь признаться, разжигало во мне желание укрыться в безопасном месте. Подъем вскоре стал так труден, что я отчаялся догнать Дугала. А тот перемахивал с уступа на уступ, с пенька на пенек проворней белки, и я отвел от него глаза и глянул вниз, чтоб узнать, что сталось с двумя другими моими спутниками. Оба находились в крайне неприятном положении.
Мистер Джарви, которому страх придал, я думаю, на время некоторую долю ловкости, залез на двадцать футов вверх от дороги, когда вдруг, взбираясь с уступа на уступ, поскользнулся и заснул бы вечным сном рядом со своим отцом, деканом, на чьи слова и действия он так любил ссылаться, если б не длинная ветка растрепанного терновника, за которую зацепились фалды его дорожного кафтана: поддерживаемый ею, несчастный бэйли повис в воздухе, уподобившись эмблеме золотого руна над дверьми одного торговца возле Рыночных Ворот в родном его городе.
Что же до Эндрю Ферсервиса, то он продвигался более успешно, пока не достиг вершины голого утеса, которая, поднимаясь над лесом, подвергала его (по крайней мере в его собственном воображении) всем опасностям идущей битвы, но в то же время была так крута и неприступна, что он не смел ни двинуться вперед, ни отступить. Шагая взад и вперед по узкой площадке на вершине утеса (точь-в-точь фигляр на деревенской ярмарке, увеселяющий гостей во время пирушки), он взывал о пощаде то на гэльском языке, то на английском — смотря по тому, на чью сторону клонились весы победы, — меж тем как на его призывы отвечали только стоны почтенного бейли, жестоко страдавшего не только от мрачных предчувствий, но и от неудобства позы, в которой он очутился, подвешенный за филейную часть.
Видя опасное положение бэйли, я прежде всего подумал, как бы мне оказать ему помощь. Но это было невозможно без содействия Эндрю; а между тем ни знаки, ни просьбы, ни приказы, ни увещания не могли побудить его набраться мужества и слезть со своей злосчастной вышки: подобно бездарному и нелюбимому министру, мой слуга был не способен спуститься с высоты, на которую самонадеянно поднялся. Он торчал на своем утесе, изливал жалобные мольбы о пощаде, не достигавшие ничьих ушей, и метался взад и вперед, извиваясь всем телом самым комическим образом, чтобы уклониться от пуль, свистевших, как ему мерещилось, над самой его головой.
Через несколько минут этот повод для страха отпал, так как огонь, вначале столь упорный, сразу стих, — верный знак, что борьба закончилась. Теперь предо мной встала задача подняться на такое место, откуда я мог бы видеть исход боя, и воззвать к милости победителей, которые, думал я (чья бы сторона ни взяла верх), не оставят почтенного бэйли висеть, подобно гробу Магомета, между небом и землей и протянут ему руку помощи. Наконец, взбираясь то на один, то на другой уступ, я нашел пункт, откуда открывался вид на поле битвы. Она действительно пришла к концу; и, как я предугадывал, исходя из позиций противников, завершилась поражением капитана Торнтона. Я увидел, как горцы разоружают офицера и остатки его отряда. Всего их уцелело человек двенадцать, да и те в большинстве были ранены. Окруженные неприятелем, втрое превосходившим их численностью, не имея возможности ни пробиться вперед, ни отступить под убийственным и метким огнем, на который они не могли успешно отвечать, солдаты сложили наконец оружие по приказу офицера: тот увидел, что дорога в тылу занята и что сопротивляться далее значило бы напрасно жертвовать жизнью своих подчиненных. Горцам, стрелявшим из-за прикрытия, победа стоила недорого — один убитый и двое раненных осколками гранат. Все это я узнал позднее. Теперь же я мог только догадаться об исходе сражения, видя, как у английского офицера, чье лицо было залито кровью, отбирают его шляпу и оружие и как его солдаты, угрюмые и подавленные, в тесном кольце обступивших их воинственных дикарей подчиняются с видом глубокой скорби тем суровым мерам, какими законы войны позволяют победителю оградить себя от мести побежденного.
