Я не видел тварей, которые преследовали нас. Понимал только, что их много, очень много — я видел красные глаза.

Я всматривался в ночь. И вдруг понял, что мы давно уже выехали из леса. Я даже не заметил, когда это произошло, потому что всё моё внимание было сосредоточено на тварях, преследующих нас.

Но я не строил иллюзий. Я прекрасно понимал: более-менее в безопасности мы будем только, когда пересечём защитный барьер.

Мо Сянь отставал всё сильнее и сильнее, и я вдруг подумал, что китаец решил разделить судьбу своей Емолань, своей волчицы.

Как только эта мысль пришла мне в голову, Я вскочил в карете и заорал что было сил:

— Мо Сянь! Немедленно возвращайся! Ты меня слышишь? Мо Сянь! Я приказываю тебе!

Я орал снова и снова, но китаец не отзывался. Только продолжались вспышки, но они были всё дальше и дальше. Настолько далеко, что и визги тварей уже почти не слышались.

Охрипнув, я обессиленный сел на сиденье кареты.

И тут почувствовал, что один щенок едва не падает. Я достал сначала одного, потом другого. Посмотрел на малышей. А потом прошептал, глядя в их слепые глаза:

— Мо Сянь, возвращайся! Ты должен ещё научить меня владеть силой. Кто кроме тебя научит меня, паршивый китаец! Ты меня, слышишь? Я хочу, чтобы ты стал мне другом.

Я говорил ещё что-то. Шептал и шептал. Даже когда голубые мотыльки взметнулись вверх, я продолжил уговаривать щенков, чтобы Мо Сянь вернулся. Как будто китаец мог меня услышать.

Даже когда карета остановилась и к дверце подошёл Егор Казимирович, я продолжал шептать чуть слышно. Как будто если я замолчу, то связующая нить оборвётся, и Мо Сянь не сможет вернуться.

И дело совсем не в том, что больше здесь я никому не мог доверять. Нет. Просто я увидел его сначала радующимся встрече с волчицей, а потом рыдающим по ней. Но последнюю точку поставила его забота о щенках, о их безопасности…

Я в своей жизни видел очень много боли и несправедливости. А вот эта забота согрела меня. Я вдруг почувствовал, что у меня в этом мире может быть будущее.

И тут белый щенок открыл глаза и заглянул мне прямо в душу.

Белый щенок открыл глаза и заглянул мне прямо в душу. И я сразу же понял, что нужно делать.

Отодвинув Егора Казимировича, я кинулся в дом.

— Прасковья! — заорал я что было силы, едва открыл дверь.

Запыхавшаяся кухарка выскочила мне навстречу.

По отпечаткам на щеке было понятно, что она задремала, ожидая нас. А по тому, что одета — не вызывало сомнений, что ещё не ложилась.

— Владимир Дмитриевич, звали? — с тревогой спросила она.

— Звал! — коротко ответил я. — На вот тебе щенков. Устрой их в тепле и накорми, они голодные! — и прерывая все расспросы, добавил: — У них мамку убили.

Едва заохавшая Прасковья забрала малышей, я рванул в свою комнату, схватил саблю и кинулся обратно на улицу.

— Вы куда, барин? — закричал мне вслед Егор Казимирович.

— На помощь Мо Сяню! — ответил я, сбегая с крыльца.

Никогда ещё я так быстро не бегал.

Проскочив барьер, я побежал в ту сторону, откуда мы только что приехали.

Можно было, конечно, и на карете поехать, но я решил не рисковать чужими жизнями. Ну а мне не привыкать.

Вспышек света уже не было. Висела ночная тишина.

Луна склонилась к горизонту, но её света ещё было вполне достаточно, чтобы разглядеть на дороге едва бредущую фигуру.

Это был Мо Сянь. Он брёл едва живой, с трудом переставляя ноги. Я бы даже сказал: он шёл на автомате.

Я прибавил скорости. Подбежал к нему и бережно поднырнул ему под плечо, заставляя китайца опереться на меня.

Мне даже показалось, он не до конца осознавал, что происходило вокруг.

Хотя нет. Меня он узнал.

— Молодой господин… — прошептал китаец. — Зачем вы тут? Я сейчас не смогу защитить вас.

— Да-да, — согласился я, устраивая его поудобнее и направляясь с ним домой.

Если я всё правильно понял, то он исчерпал все свои силы — не только магические, но и физические. И шёл сейчас исключительно на силе воле. Или на упрямстве человека, не привыкшего сдаваться.

Что ж, я таких людей уважаю. Сам такой.

До барьера мы шли целую вечность. Уже луна ушла за горизонт, и на востоке появилась тоненькая полоска света, когда мы оказались около барьера.

По дороге я не останавливался, чтобы дать Мо Сяню передохнуть. Во-первых, потому что боялся, что, если Мо Сянь сядет, я больше не смогу его поднять — что я мог сделать в этом тщедушном теле? А Мо Сянь был всё-таки крупнее меня.

А во-вторых, всё это время мы не были одни. В отдалении от нас двигались тени и поблёскивали красные глаза. Однако, твари не нападали, видимо боялись Мо Сяня. Но как стервятники, ждали, когда он упадёт обессиленный. И я опасался, что если мы сядем, то это станет командой для тварей. А я хоть и был с саблей, но Мо Сяню в подмётки не годился.

Вот поэтому мы шагали и шагали с ним пока голубые мотыльки не взметнулись вверх. И только тогда оба повалились на землю.

Но к нашему счастью, Кузьма ждал нас. И на этот раз не в тени здания, а неподалёку от барьера.

Он подбежал к нам, и мы с ним вместе подняли китайца и дотащили его, уже бесчувственного, до дома.

Поднять его в его комнату сил у нас уже не было, поэтому уложили на диван в гостиной.

Матрёна сразу засуетилась, помогла разуть китайца, принесла воды и помогла напоить. А потом подсунув ему под голову подушку и укрыв одеялом, оставила его спать.

Я тем временем проверил щенков.

Белый щенок смотрел на меня и пытался вилять своим тоненьким хвостиком.

Я слышал раньше, что волки хвостами не виляют. Но смотрел на то, как качался или даже дрожал кончик хвоста белого демонического волчонка, и понимал, что пофиг на мнение экспертов. Малыш приветствовал меня. И я это точно знал.

Серый же щенок спал и всхлипывал во сне. Иногда пытался куда-то ползти, снова всхлипывал и ненадолго затихал.

Лежанка была устроена около печки. Прасковья постелила на пол старый полушубок. Так что щенкам было тепло. А вот с кормёжкой у кухарки возникли проблемы — малыши лакать ещё не умели, они умели только сосать, и Прасковье пришлось учить их.

Да, шприцов и сосок в этом мире не знали. А так насколько было бы проще…

Пока я ласкался с белым щенком, ко мне подошла Прасковья.

— Владимир Дмитриевич, вы, наверное, голодный, — сказала она негромко, как будто боялась разбудить серого щенка, который только что перестал всхлипывать.

Её вопрос заставил меня осознать, что за весь день у меня еды было только тот суп, который утром приносила Матрёна.

Я кивнул и поднялся.

И тут вдруг серый щенок снова заплакал.

Сам не знаю почему, я взял его и направился в гостиную, где на диване лежал Мо Сянь. И подойдя к нему, положил малыша ему на грудь.

Едва щенок коснулся груди, китаец глубоко вздохнул и расслабился. И ласково прикрыл щенка рукой.

Тот сразу же затих, как будто наконец-то оказался дома.

Я постоял немного около дивана, опасаясь, что спящий Мо Сянь уронит или повернётся и раздавит малыша. Но увидев, как бережно он поддерживает серого волчонка, спокойно пошёл в столовую.

Точнее, мы с моим альбиносом пошли в столовую.

Да-да, с моим. Я его теперь не отдам никому, даже Мо Сяню.

Пока я ужинал или уже скорее завтракал, потому что на улице совсем рассвело, то планировал сегодняшние тренировки. Уже просто необходимо было к ним приступать. Сколько можно, чтобы меня защищали другие?! Это я должен защищать!

В общем, я решил, что сейчас недолго посплю — с часок, не больше. А потом пойду в деревню к деду Радиму. Потренируюсь с его парнями. Оставаться на обед там не буду. Прибегу домой, пообедаю, немного отдохну. И если Мо Сянь придёт в себя, то попрошу его показать мне, как работать с саблей или с мечом. Ну или сам позанимаюсь — что я зря что ли пересмотрел столько фильмов? А потом перед сном будет медитация. И опять же, если Мо Сянь придёт в себя, то под его присмотром. А если нет — то самостоятельно.