У Ксении сильный характер, но это женский характер. Не сразу, но Александр Аверьянович разобрался, что к чему. Ксения не столько сознательно, сколько подсознательно искала опоры, надёжного плеча, к которому можно прислониться. Именно поэтому она столь упорно и настойчиво просвещала мужа в свои дела и спрашивала у него совета. Поначалу Костикова это возмущало и раздражало, поскольку казалось ему снисхождением со стороны жены к неудачнику мужу, потом он, однако, сообразил, что Ксения не притворяется, она действительно считает Александра Аверьяновича умнее себя. Десять лет назад так оно и было. Доктор наук Костиков, чья карьера развивалась успешно и даже блистательно, был опорой для своей жены. И был он этой опорой на протяжении достаточно долгого времени. Ксения усвоила это на уровне подсознания. И сейчас она не просто делает вид, что не замечает, как изменилась ситуация, она действительно не замечает, что Александр Аверьянович потерял себя, что в этой жизни он уже никто, пустое место. Осознав ситуацию, Костиков слегка ужаснулся, хотя с другой стороны, подсознательная вера Ксении вдохнула в него силы. Точнее, ему показалось, что вдохнула. Ему вдруг показалось, что он обрёл своё место в жизни, что его ум, опыт, знания востребованы, пусть и одним человеком, но зато имеющим возможность влиять на общественные процессы. Так неожиданно для себя Александр Аверьянович оказался в роли серого кардинала при собственной жене. Какое-то время ему эта роль успешно давалась. Но то ли он заигрался, то ли Ксения зашла слишком далеко, следуя его советам, но Костиков вдруг с ужасом осознал, что его советы могут привести к трагическому финалу. Заметалась и Ксения, не до конца ещё осознавшая, насколько просчитался её серый кардинал, но трезвым умом оценившая критичность ситуации. Ни в чём она Александра Аверьяновича не обвиняла, но отношение к нему стало меняться. Причём Ксения и сама, похоже, не отдавала себе в этом полного отчёта, просто она практически переселилась к Резанову. Для Костикова это означало катастрофу, он оказался несостоятелен и нак муж, и как человек. И человеческое достоинство страдало куда болезненнее мужского самолюбия. Костиков вдруг понял, что теряет не только женщину, с чем можно было бы смириться, он теряет место в жизни и уверенность в собственных силах, уже без всякой надежды на возрождение. И остаётся ему либо в петлю лезть, либо доживать в жалком состоянии полного ничтожества. И именно в этом состоянии растерянности и мучительного поиска выхода Астахов свёл Костикова с Иваном Ивановичем.
Надо отдать должное этому то ли бывшему, то ли действующему генералу спецслужб, он умел внушать доверие. От безвыходности Костиков выложил ему всё и попросил совета. Иван Иванович не отказал не только в совете, но и в реальной поддержке. По его словам выходило, что не Костиков просчитался в оценке ситуации, а сама ситуация была результатом грубого просчёта, чтобы не сказать преступной деятельности, представителей высших сфер. Конечно, вызов, брошенный Костиковым отечественной мафии, можно было бы счесть донкихотским, но дело всё в том, что честный человек не мог поступить иначе. Иные действия обрекали и Костикова, и Ксению, и всю страну на неизбежную гибель. У Александра Аверьяновича был выбор: либо погибнуть, сопротивляясь фатальному ходу событий, либо не сопротивляться, но тогда уж наверняка погубить не только себя, но и страну. А ошибка Костикова в том, что он пытался действовать в одиночку там, где нужна система. Система созидания, противостоящая системе разрушения. Колесо истории, свернувшее в пропасть, следовало не просто остановить, но и развернуть на столбовую дорогу. А для этого нужны были не только мозги, но и грубая сила.
Александр Аверьянович принял предложение о сотрудничестве и, как ему тогда казалось, принял из-за жены, потом, в какой-то миг, он осознал, что спасение Ксении для него не главная цель, и более того, для достижения этой главной цели он готов пожертвовать и ею.
Костиков не был до конца уверен в этом, он не был уверен, что подставил Ксению специально, но он усомнился в чистоте своих помыслов. А тут ещё Певцов, показав себя редкостной сволочью, намекнул Костикову, что смерть Ксении сделает Александра Аверьяновича не только свободным, но и состоятельным человеком.
– Как здоровье Ксении Николаевны? – Не знаю, – нехотя отозвался Костиков на праздный вопрос Алексея. – То есть, как не знаешь? – возмутился тот. – Ты что не был у неё в больнице? – Был или не был, это моё дело и только моё, – взорвался Костиков.
– Ну, извини. Вот уж не думал, что тебя так взволнует мой невинный вопрос. – Уехала Ксения. В санаторий.
– В какой санаторий? – Откуда же мне знать. Я получил от неё записку с приветами, пожеланиями и тому подобным.
– Дочь тоже не в курсе? – Девочка сейчас у моих родителей. Ксения просила не волновать её понапрасну. – Я в ваши отношения не вмешиваюсь, – мягко сказал Астахов. – Но мне этот её отъезд неизвестно куда не нравится.
– Брось, – нерешительно возразил Александр Аверьянович. – Врач сказал, что самочувствие у неё хорошее. Больницу она покинула самостоятельно, у входа её ждала машина.
– Чья машина? – Да что ты в самом деле, – не на шутку вспылил Костиков. – Хахаль, наверное, отвёз.
– Хахаль уже второй день как покойник, – в свою очередь взъярился Астахов. – Ты что, забыл, с какими ублюдками имеешь дело?!
Костикова после этого выкрика Алексея пот прошиб. Ведь даже в голову ничего подобного не приходило. Всё покрыла оглушившая обида. Врач ведь как обухом по голове ударил, сообщив, что ребёнка удалось сохранить. Для Костикова беременность Ксении была новостью, и он даже не сумел скрыть свою неосведомленность от врача. Ребенок был от Резанова, и то, что Ксения собралась его рожать, говорило о том, что она ставит крест отношениях с Александром Аверьяновичем.
Астахов как-то уж слишком по хозяйски шагнул во двор чужого дома и уверенно зашагал к крыльцу по асфальтированной дорожке. Костиков же не то, чтобы робел, но чувствовал себя очёнь неловко. Разговор предстоял пренеприятнейший и попахивал откровенным шантажом. К счастью, а может быть, к сожалению, Алексея подобные тонкости не смущали.
Дерюгин был один, если не считать молодого человека в прихожей, вероятно охранника, и о предстоящем визите он был извещён. Во всяком случае, появление в доме Астахова и Костикова не было для него неожиданностью. На Алексея он смотрел почти с ненавистью, на Александра Аверьяновича с недоумением. Радости гости своим появлением хозяину не доставили, но сесть он им всё-таки предложил.
Держался Дерюгин достаточно уверенно, хотя и настороженно. Костиков отметил, что одет Юрий Владимирович нак для делового приёма: в костюме и при галстуке, словно не в своём доме посетителей принимал, а в служебном кабинете. – Чему обязан? – сухо спросил Дерюгин, когда гости уселись в предложенные им кресла.
– Резанов исчез, – спокойно сказал Астахов. – А я ведь вас предупреждал Юрий Владимирович, что вы играете с огнём.
– Вы не предупреждали, господин Астахов, а шантажировали, – не остался в долгу Дерюгин. – И могу в ответ лишь повторить уже однажды сказанное: не на того напали
– Мы не нападаем, мы пытаемся вас защитить. – Должен вам сказать, Астахов, что вы никуда не годный аферист. Поменяйте профессию, – усмехнулся Дерюгин. – К тому же меня не покидает ощущение, что вы пытаетесь свести со мной личные счёты, господа рогоносцы. – Ого, – оскалился Астахов. – Как круто сказано. В принципе я мог бы тривиально набить вам морду, но это не мой стиль. Своих оппонентов я предпочитаю уничтожать в словесных дуэлях. Видите ли, Юрий Владимирович, Агния мне давно уже
не жена, хотя дружеские и дёловые контакты мы поддерживаем. А при вас она выполняет не очень приятную роль агента. Не очень приятную в том смысле, что ваши мужские достоинства, Юрий Владимирович, сомнительны. Это не мои, это её слова. Но, увы, мы живём в очень меркантильное время.
– Иными словами, вы обвиняете свою то ли бывшую, то ли нынешнюю жену в проституции?
