Я могла представить, о чем думал сейчас старик. В его голове сейчас рушился выстроенный идеальный мирок. Ни о какой спокойной жизни после такого скандала можно даже и не мечтать. И дело не только в журналистах, которые налетят, как рой диких ос. Нет, журналисты как налетят, так и исчезнут, погнавшись за свежей сенсацией. А вот репутация профессора в глазах всего общества будет погублена. От него отвернутся все – от бывших коллег и друзей до соседей. И это, не говоря уже о разбирательствах, которые могут последовать на государственном уровне. Вплоть до отзыва патента и потери причитающихся за него выплат.

Все это ясно было написано на вытянувшемся лице старика. В глазах его метался ужас, будто перед ним стояла сейчас не незнакомая женщина, а все призраки его прошлого, и тиканье часов в воцарившейся в кабинете тишине, звучало так, будто отмеряло последние мгновения жизни.

Я терпеливо ждала. Куда торопиться?

– Сядьте, – проскрипел, наконец, профессор. – Где гарантии того, что вы не понесете все это в газеты после нашего разговора?

– Я даю слово.

– И я должен ему верить?

– А у вас есть выбор?

– А ваш… спутник?

– Он глух и нем, – невозмутимо соврала я.

Профессор откинулся на спинку кресла, а в следующее мгновение в кабинете раздался характерный звук взведенного курка, и старик замер уставившись в бездонное пистолетное дуло.

– Но не слеп, – не дрогнувшим голосом добавила я, даже не заметившая, что ладонь старикашки нырнула под столешницу, что-то там нащупывая. Господи, спасибо! Спасибо, что послал мне такого мужчину как Кьер! – Руки на стол. И я вас внимательно слушаю.

Профессор, неотрывно глядя на господина Стивенсона, медленно пристроил сцепленные в замок ладони поверх разложенных бумаг и перевел взгляд на меня.

– Что именно вас интересует? – голос его звучал надломлено и зло.

– Для начала – что именно произошло с первыми испытаниями печати. Что пошло не так и почему?

Старик вздохнул, снова покосился на моего охранника, и заговорил:

– Мы совершили ошибку, простительную с учетом революционности открытия, – не приняли в расчет один из показателей… Вам известно, что современная печать разделяется на несколько видов?

– Да, они отличаются по направленности дара и степени раскрытия «окна».

Профессор кивнул.

– То, что для каждого типа дара необходима отдельная печать, Стэнли рассчитал сразу. Целители, стихийники, артефакторы и структурники взаимодействуют по-разному и с различными потоками магического фона. А вот степень раскрытия не была учтена. Нам понадобилось полгода, чтобы понять, в чем именно была проблема, и ещё полтора – чтобы ее решить. Вы не представляете масштабы проделанной работы…

– Я представляю масштабы совершенных убийств, – холодно прокомментировала я. – Мне неинтересны ваши заслуги перед человечеством, о них уже сказано достаточно. Я хочу знать, почему Майк Коннер и подобные ему убивали? И убивали магией, несмотря на наличие печати.

Профессор покосился на господина Стивенсона, который, очевидно, своим пристальным вниманием его теперь нервировал, нервно постучал пальцами по столешнице.

– Магия – материя до конца ещё не изученная и ее воздействие на человеческий организм куда многограннее чем это может казаться на первый взгляд. Мы привыкли считать, что «окно» позволяет магу взаимодействовать с магическим фоном на уровне физики. Однако это взаимодействие на самом деле куда глубже и затрагивает не только физическую, но и психическую составляющую человека. Все прекрасно знают, что близкий к срыву маг, который не справляется со своей магией, даже будучи по жизни крайне уравновешенным и спокойным, становится вспыльчивым, озлобленным, а сам срыв зачастую сопровождается большим количеством жертв. Это списывается на страх смерти и невозможность взять магию под контроль. Наши исследования, которые, к сожалению, обнародовать по понятным причинам мы не смогли, утверждают, что дело отнюдь не в этом.

Старик прочистил горло, вздохнул. Я же, превратившись в сплошной слух, замерла в ожидании разгадки.

– Когда что-то идет не так, магия начинает влиять не только на физические возможности человека, но и на состояние его психики. Если говорить о срывах… – он осекся на полуслове, потер пальцами лоб. – Впрочем, вас интересовали печати. Первые печати Стэнли были все одного размера, впрочем, размер, в данном случае понятие относительное, используемое в упрощенном смысле. Если такая печать перекрывала «окно» полностью, то она превосходно работала. Если была слишком маленькой, то – не работала совершенно и маг мог в полной мере продолжать пользоваться своей силой. А если она вставала впритык или зазор между краями окна и краями печати был похож на тоненькую щель – тогда и начинались проблемы.

Многоуважаемому профессору впору быть дипломатом на сложнейших межгосударственных переговорах. От мягкого слова «проблемы», характеризующего массовые убийства, а затем массовую зачистку убийц, меня передернуло. Профессор говорил обтекаемыми словами, используя абстрактные формулировки – а я видела за его словами жизни. Покореженные и оборванные жизни людей, не абстрактно-обтекаемых, а конкретных, живых. Возможно, дело было в том, что мне довелось посмотреть в слепые глаза старухи-ведьмы, и, если бы я не встретилась с ней, впечатления не были бы такими сильными. Но я встретилась и теперь с трудом смотрела на профессора без явного отвращения. Потому что за этими самыми формулировками чувствовался научный интерес, но никак не раскаяние.

– Магия продолжала просачиваться в тело мага, но при этом не в тех количествах, чтобы он мог сбросить ее, как при открытом окне. Она, в какой-то степени, «бродила» в организме, доставляя запечатанному мучительный дискомфорт, провоцируя безумие, навязчивые состояния, неконтролируемую агрессию и, как результат, убийства.

– Но если запечатанные не могли сбрасывать излишки магии, то как, в таком случае, они с помощью нее убивали? И почему это не отражалось существенно на измерительных амулетах и не оставляло следов, по которым можно выследить мага?

Профессор довольно хмыкнул, радуясь, наверное, моему верно поставленному вопросу и тому, что он может дать на него ответ. Даже сейчас для него все это было гордостью. Успешно решенной загадкой природы.

– И маги, и запечатанные – даже правильно запечатанные – очень чутко реагируют на колебания магического фона.

Да, это мне можно и не рассказывать…

– У первых, в зависимости от силы колебаний, возникают те или иные трудности с контролем потока – потому что он начинает прибывать резко, рвано, всплесками. Вторым – просто причиняет неудобство, потому что давит на печать, силясь ее смести. А те, у кого «окно» не закрыто полностью, получали в организм вброс чистой фоновой силы, не имея возможности долго его удержать или как следует преобразовать. С первой же вспышкой гнева или помутнением рассудка, сила сбрасывалась и снова растворялась в фоне. Поэтому они колдовали. И поэтому – не оставляли магических следов.

Эти слова меня немного озадачили, потому что с характером преступлений Живодера не вязались.

– По вашим словам выходит, что убийства совершались исключительно импульсивно? Запечатанные себя не контролировали? Не понимали, что делают и что с ними происходит?

– Не совсем так, – профессор отрицательно качнул головой. – Большая часть действительно, не понимала. Но как течение одной болезни у разных людей может протекать несколько по-разному, так и здесь от случая к случаю проявления психического расстройства могли разниться. Например, были и те, кто не убивал, но испытывал потребность в разрушении, острую, неконтролируемую. Одна девочка причиняла вред сама себе. Одно ясно, что расстройство это было однозначно лишено какой-либо созидательной направленности… что же касается импульсивности. Мне несколько тяжело судить. Полагаю, вы в курсе, что нам пришлось спешно избавляться от подопытных, поэтому детального исследования на этот счет проведено не было. Но я допускаю мысль, что контролировать это состояние так или иначе возможно.