«Еще до поединка, — пояснил Али, — капитан, как только возвратился к жене, швырнул на столик кипу бумаг, перевязанную лентой. Мне их содержание неизвестно, однако раньше я видел сходные пачки депеш и потому предположил, что эта связка состоит из писем и документов, имеющих отношение к вечернему военному совету. Прежде чем ринуться за дверь, я забрал их с собой — и вот они, перед вами».

Осмотр подтвердил, что бумаги действительно являются донесениями и протоколами, прямо излагающими стратегические планы французского главного штаба. Лейтенант Апворд пожелал узнать, полагает ли французское командование, что эти бумаги все еще находятся в руках капитана; Али ответил, что уверенности в этом у него нет, однако, вполне вероятно, французам до сих пор неизвестно, что ни в палатке капитана, ни среди его вещей этих бумаг больше нет — и это обстоятельство придаст им еще большую ценность, если полномочные офицеры обратят эти документы к надлежащим целям.

«Надлежащим целям, — призадумался лейтенант Апворд. — Да, вот именно: надлежащим!»

Лишь на краткий миг полковой хирург испытал соблазн объявить начальству эти секреты добытыми им самим — что, без сомнения, значительно повысило бы его Репутацию и, возможно, помогло бы достичь заветнейшей цели, Производства в чин столь высокий, который позволил бы оставить службу и с триумфом возвратиться в Англию. Однако, поразмыслив, лейтенант счел этот шаг ошибочным и бесчестным — а кроме того, сколько он ни ломал голову, ему никак не удавалось сочинить правдоподобную историю, каким образом эти бумаги могли попасть к нему в руки. Посему он решил довольствоваться отраженной славой, которая, несомненно, его осенит, когда он представит Али и похищенные бумаги совету Богов, в чьей власти тогда было вершить человеческие судьбы.

Поначалу верховные распорядители склонялись к мнению, что представленные документы надлежит отклонить, — доклад Али показался им неубедительным, и на него самого, узнав, чей он сын, взирали с недоверием: даже в Иберии было кое-что известно о смерти его отца и последовавшем за ней бегстве — к тому же Али сражался на стороне французов, разве нет? Был он и вправду, как утверждал, насильно завербован или же поступил на службу добровольно — кто знает? Да особого значения это, собственно, и не имело: ведь он, оказавшись у французов, очевидным образом предпочел Смерти низкое Бесчестие (на что никто из них, как они были твердо уверены, не пошел бы). Им хотелось знать: «Как, прежде всего, он попал из Шотландии на берега Франции?» — «Как получилось, что из пешего Новобранца он сделался Адъютантом французского офицера?»; Али мог бы понурить голову или хранить молчание, однако отвечал он с таким прямодушием и бесспорной искренностью, что привел судей в некоторое замешательство. Между тем разложенные перед ними бумаги были подвергнуты рассмотрению — и постепенно суть дела начала проясняться. Французские военачальники невысоко ставили своего противника. «Il est evident, — говорилось в протоколе, — que les anglais pusillanimes preferent ramper comme des vers a travers la terretrainant leurs bagages, leurs animaux et leurs chariots plutotque de se lever et de se batter. Une fois provoques, ils sont susceptibles a se batter en retraite a plat ventre. C'est done l'objectif de sa gracieuse Majeste Joseph d'Espagne ainsi que de I'Empereur, de provoquer une bataille qui reglera la questuin une fois pour toutes» [17]и проч. — вкупе со множеством прочих оскорблений и язвительных насмешек над трусостью англичан и их выжидательной тактикой. В заключение заносчивые французские вояки заявляли, что их pusillanime [18]противник должен быть вовлечен в сражение посредством «une faiblesse apparente de notre part de sorte б tenter cet ennemi, si timide soit-il!» [19]Члены генерального штаба по очереди просматривали бумаги — хмыкали — бормотали что-то невнятное — взвешивали мысленно, насколько драгоценны неопровержимые сведения о том, что думает о них противник и какие выводы он сделает, наблюдая их действия, — и благодаря этому утвердится в собственном заблуждении — и таким образом совершит опаснейшую из военных оплошностей: без веских оснований исполнится презрением к врагу. (Так говорится в книгах — моем единственном источнике познаний в этом предмете; такой способ изучения материала является наилучшим — в отличие от непосредственного опыта, что охотно подтвердит любой безногий или ослепший Ветеран, а равно и любой из Королевских Советников.)

Штабным оставалось только укрепить тыл — не Армии, а свой собственный: нельзя же представить дело таким образом, что основа стратегии — свидетельства перебежчика и беглого отцеубийцы, который сообщил военные секреты противника в обмен на покровительство. Нет! В сердце событий должен быть тот, кто пожертвовал всем ради триумфа Нации, — Патриот — Герой с незапятнанным именем. Ради такой цели французский Солдат (кем он и был), Капер (этого он не признавал) и убийца (что он горячо отрицал) посредством полевого повышения в званиимолниеносно превратился в британского воина и младшего офицера: о подобной стремительности полковой хирург мог только мечтать. Лейтенант, в душе добрый малый, был обрадован таким взлетом по службе своего пациента почти как собственной удаче и сиял его отраженным светом.

«Выпьем за ваше здоровье, — воскликнул он, похлопав юношу по плечу, — отпразднуем ваше продвижение и Восстановление в Правах — вполне оно заслужено или нет — но кто из нас допустит, чтобы его путь наверх изучали чересчур придирчиво? И, надеюсь, вы возвратите мое нынешнее поздравление в какой-нибудь другой счастливый день».

«Конечно, — отвечал Али, — если мой прибыток не окажется вымыслом или призраком — в чем, думаю, не могу полностью поручиться. А сейчас, хотя немного вина будет очень кстати, поскольку я чувствую жажду и хотел бы успокоиться, — я все же разбавлю его водой: голова у меня и без того идет кругом и меня шатает из стороны в сторону, даром что я не брал в рот ни капли».

Тут полковой хирург, как и подобает солдату, в смятении покачал головой при мысли о том, что к крепкому напитку будет подмешан «смиряющий Тибр», и предложил своему подопечному опереться на его руку.

Вскоре французы уже наблюдали в подзорные трубы, как англичане перемещают возимое имущество в тыл, словно готовясь к отступлению, а когда, желая продемонстрировать силу, произвели из твердынь несколько вылазок, дабы побудить малодушных англичан ввязаться в бой, те никак на это не ответили — и только отдалились от врага, будто Дева от докучливого Соискателя или Кларисса от Ловласа. И даже когда французские генералы, забыв о Правилах военной стратегии, слишком широко развернули свои войска на подступах к городу, англичане воздержались от атаки, вследствие чего французы уверились в легкой победе — к позднейшему своему изумлению. В ночь перед сражением разразилась небесная битва: Юпитер устремил свой гнев на земные армии, предвосхитив их взаимные намерения, и примерно две дюжины доблестных англичан поразила молния, прежде чем это сделал противник. Поистине незадача, если дурная погода рушит наши замыслы насчет убийств и увечий, и особенно досадно, что его Железная Светлость воспретил офицерам носить в таких условиях зонтики как слишком явный признак изнеженности. Однако наутро день выдался совершенно ясным — как по заказу; орудия извергли в голубое небо белые клубы дыма; весело прогалопировали Кавалеристы, позвякивая уздечками, — а рядовые солдаты громко и восторженно их приветствовали — хотя почему, они и сами не знали.

Что стало бы с Али, окажись его сведения ложными — или же из них сделали ложные умозаключения — или на пути к победе волей Судьбы и Случая возникло бы хоть одно из тысячи непредвиденных превратностей — гадать незачем, ибо общеизвестно, что французы, обуянные нетерпеливой гордыней, обрушились в тот день на англичан у деревни Арапилес с величественной мощью и с тем же успехом, как если бы умудренный годами Орел кинулся на Паровой Двигатель. До сего времени никакую другую битву, выигранную Железной Светлостью, не провозглашают столь же безупречной и столь же изящной, словно военное сражение может иметь сходство с теоремой Евклида или параллелограммом. Во всяком случае, это была победа, восторженно встреченная далекими соотечественниками герцога: за эти месяцы к ним доходило немного новостей, способных вызвать ликование. В газетах стоял шум — Оппозиция безмолвствовала; его светлости были пожалованы титул маркиза, а также 100 000 фунтов и, сверх всего, архиепископ Кентерберийский (по распоряжению принца-регента) составил и вознес Благодарственную Молитву Господу Воинств, призвав оказать особенную Милость победоносному лорду. Был выпущен Экстренный Бюллетень, в котором упоминался Али, причем с похвалой, среди множества других, кто внес свой вклад в победу: те, кому была известна его история, встретили его имя в этом списке, потрясенные недоумением.